Прочитав, округлил глаза и внимательно поглядел на Виталика.
— Как… Как она…эта записка оказалась у вас? — спросил он.
— Мне ее сунули в руку в тамбуре, когда качнуло вагон.
Затем он рассказал о том, что произошло с его женой в Уршанске. Савченко стоял, ломая пальцы и кусал губы.
— Это дикость, это какая-то дикость. Это какой-то собачий бред, — шептал он. А потом вдруг громко крикнул:
— Да вы лжете! Вы все лжете! Качнуло вагон, вам сунули записку в руку! Неужели вы полагаете, что я поверю этим бредням!
Услышав его крик, вздрогнули мать и Наташа и подошли к ним.
— Что случилось? — встревожилась мать.
— Вы вообще-то кто такой? — вытаращив глаза и сжав кулаки, начал наступать на Виталика Савченко.
— Я Алешкин Виталий Сергеевич. Я ехал с вашей женой в одном купе. Только она из Москвы, а я сел… на одной станции.
— Прекратите! — крикнула Савченко мать. — Я целый год ждала сына, а вы… Вы в чем-то обвиняете его…
— У меня похитили жену, у меня требуют чудовищный выкуп, — истерически произносил Савченко. — Кстати, где был ваш сын этот год?
— Я был в заключении, — выпалил Виталик.
— Ах, вы, к тому же еще и уголовник, — скривил тонкие губы Савченко. — Я все понял… Вы в доле, вы соучастник… Милиция! Милиция!!!
— Прекратите! — вмешалась Наташа. — Он никакой не уголовник. Он сидел из-за того, что его оклеветали. Он учитель истории… Их семью тут хорошо знают. Его покойный отец Сергей Витальевич Алешкин проработал здесь всю жизнь, его дед ветеран войны…
— Какое мое до всего этого дело? Мало ли у кого кто отец и кто дед? Милиция!!!! — визгливым голосом завопил он.
На его крик прибежал дежурный.
— Вот…. — Савченко протянул милиционеру записку. — Этот человек передал мне ее. Он уголовник, только что из заключения. Он сам об этом сказал.
Милиционер прочитал записку, покачал головой.
— Вас придется задержать, — мрачно поглядел он на Виталика.
«Начинается» — подумал Виталик. — «Не успело кончиться, и уже начинается…»
— Документы имеются?
Виталик протянул ему справку об освобождении.
— Так, Алешкин Виталий Сергеевич, отбывал наказание в колонии… общего режима по статье сто четырнадцатой. Следует в город Огарков… Да, Виталий Сергеевич, вас придется задержать.
— Я жду его год! — заплакала мать и стала оседать на землю… — Я жду его год… И она тоже ждет, — показала она на Наташу. — Вы не имеете права… Мы так готовились, чтобы отметить его возвращение… И вы опять его… на родной земле… Не имеете права…
— Что значит, не имею права? Я просто обязан его задержать до выяснения некоторых обстоятельств. Произошло преступление, похищена женщина, ваш сын передал ее мужу эту записку. Если выяснится, что он тут не при чем, его выпустят. У нас ни за что держать не станут, — довольно неуверенным голосом добавил он. Милиционер был молодой, рыжеватый, гладкий, и ему по-человечески было жалко и мать, и самого Виталия, который вовсе не походил на уголовника и похитителя людей, несмотря на его затрепанный вид. Но то, что было написано в записке, производило впечатление, и он никак не мог отпустить того, кто эту записку передал.
— Все, пожалуйста, пройдите со мной, — дотронулся он до плеча Виталия.
— Послушайте, сержант, — жалобным, срывающимся от волнения голосом произнес Виталий. — Я год не видел матери, год не видел своей невесты. Отпустите меня, вы же видели мои документы. Пускай меня завтра вызовут, и я тут же явлюсь, как положено по закону…
— Не уговаривайте меня нарушить закон. И вызвать вас могут не завтра, а сегодня, сейчас. Это очень серьезное дело, я немедленно сообщу обо всем этом, куда положено… Вы должны будете дать показания, гражданин Алешкин…
Сержант взял рацию и сообщил, что произошло похищение и по подозрению к причастности им задержан освободившийся из мест заключения гражданин Алешкин.
— Все. Прошу со мной, — строго произнес он. — Лучше по-хорошему…
— У вас нет сердца! — закричала мать и стала оседать вниз, чуть было не упав на сырой асфальт. Наташа и Виталик подняли ее.
— Катенька, Катенька, — причитал тем временем Савченко. — Господи, какой же все это жуткий кошмар… Что я скажу Сашке и Тоне? Они ждут нас дома… Катенька, Катенька…
— Хорошо, пойдемте, — смирился со своей участью Виталий. — Скорее бы все это выяснилось…
Милиционер повел его по перрону. Наташа взяла жалкий чемоданчик Виталия, другой рукой поддерживала под руку слабеющую мать. Сзади шел, причитая Олег Николаевич Савченко.
Виталия привели в убогое здание вокзала и ввели в дежурную часть. Милиционер открыл крохотную камеру-клетку, где стояла у стены вдребезги пьяная размалеванная девица лет восемнадцати. Посадочных мест в этом заведении не было. Запустив туда Виталия, милиционер запер дверь на ключ.
— Эге, нашего полку прибыло, — заплетающимся языком проговорила девица. — Веселее будет. Как тебя, парень?
Из ее рта страшно разило перегаром, и Виталий отвернулся в сторону от этого ядреного запаха. Не зная, что ему делать, присел на пол. Снова решетки, снова замки…
— Ты что, парень? — пыталась утешать его девица. — Не горюй, к утру выпустят… Что с нас брать? Пиздюлей навешают и выпустят… Что нам, привыкать к этому? Курить есть?
Виталик молча протянул девице пачку «Пегаса». Та вытащила сигарету, щелкнула зажигалкой и смачно затянулась.
— Клевый ты чувак, — похвалила Виталика девица и тоже присела на корточки.
За дверью слышались громкие возмущенные голоса матери и Наташи.
Они продолжали бороться за него. Но он отчаялся. Он был уверен, что его не выпустят. Он знал, что он от природы невезучий, что ему не везет во всем и так же будет и дальше. Об этом ему сообщил один опытный зэк, проведший за решеткой более половины своей жизни, когда Виталик ему рассказал свою историю.
— Непруха, парень… Это называется непруха… Ни за что сел, ни за грош… Не люблю я таких вещей… Я всегда знал, за что садился, а ты… Просто под ноги кому не надо попался, и все… И дальше так же попадаться будешь, помяни меня… Не пугаю — предупреждаю… Осторожней будь до предела, всего опасайся, всех незнакомых людей. Не верь никому, иначе сгинешь….
Вот она — «непруха»… Да еще какая…
Виталий обхватил стриженую голову руками и застонал — от ужаса, от несправедливости, от щемящей жалости и к себе, и к матери, и к Наташе…
— Да ты что, парень? Никак сотворил что-то? — дотронулась до его головы девица. — Да ты какой-то стриженый, да не по моде, да кое-как… Никак, из зоны? И снова попал… Ну, держись тогда…
— Буду, буду держаться! — вдруг закричал Виталик, вскочил, сжал кулаки и погрозил кому-то… — Поглядим еще…
Он, собственно говоря, и не знал, кому грозил, против кого был направлен его гнев. Кому-то и м, неведомым, могущественным… Может быть, Алику Ярыгину и Женечке Семиглазову, может быть, туше в тамбуре, сунувшей ему в ладонь эту проклятую записку, может быть, сухому человеку в темных очках, преградившему ему дорогу, а, может быть, и рыжему служаке-милиционеру. Если бы он только знал, как в самое ближайшее время расширится список этих самых и х…
2.
… — Этот? — прогремел где-то сверху густой властный баритон.
— Этот, этот, товарищ лейтенант…
Виталик открыл глаза, очнувшись от предутреннего кошмарного тяжелого сна. Над ним возвышалась статная фигура в кожаной куртке. Непокрытая светловолосая голова, густые подстриженные усы, небесно-голубые глаза, пристально глядящие на него…
Сам он сидел на холодном бетонном полу, а уронив голову к нему на плечо, рядом посапывала размалеванная девица.
— Встать! — скомандовал мужчина в куртке.
Виталик встал, протер глаза.
Очнулась и девица, стала приподниматься.
— А это кто? — мрачно спросил у милиционера мужчина в куртке.
— Да это Люська, проститутка. Вчера напилась, к мужикам приставала…
— Пошла вон! — гаркнул мужчина в куртке.
Девица одернула юбку, встряхнула волосами, жалостливо поглядела на Виталика и вышла из обезьянника.
— Оперуполномоченный уголовного розыска города Огаркова лейтенант Юрасик, — чинно отрекомендовался мужчина в куртке. — Ты кто?
— Алешкин Виталий Сергеевич…
— Ах, еще и Сергеевич, — ухмыльнулся Юрасик и неожиданно справа ударил Виталика в челюсть. Тот упал на пол.
— Вы что делаете, изверги?! — закричала девица, еще не успевшая выйти из отделения. — За что вы его?!
— Дежурный, дай пинка этой курве, — спокойно произнес Юрасик. — Орет, работать не дает…
Дежурный приоткрыл дверь и буквально выполнил указание лейтенанта. Но Люська и оттуда продолжала кричать и возмущаться…
— Нет, здесь невозможно работать. Вокзал есть вокзал, — недовольно хмыкнул Юрасик. — Его надо в СИЗО…Скажи пока хоть одно, Алешкин, облегчи душу — кто организатор похищения Савченко…
— Я не знаю, я ничего не знаю, — чуть ли не стонал Виталик, вытирая кровь с разбитой губы.
— Нет, я вижу, ты не хочешь добра ни себе, ни похищенной женщине. Ты тупой, понимаешь, тупой, безмозглый мудак… Ты только что вышел из зоны, куда ты угодил опять же потому что ты мудак, но тебя жизнь не научила совершенно ничему… А таких олухов, как ты надо учить… И если некому, то придется уж мне взять это на себя…
И произнеся это, нанес Виталию резкий короткий удар в печень, от которого он застонал от боли и присел на корточки.
— Пошли, Алешкин, — окинув его презрительным взглядом, процедил Юрасик. — В СИЗО у нас с тобой разговор лучше получится, я тебя уверяю. Не хочешь по-хорошему, будет тебе по-другому. Встань! Не придуривайся. Пока тебя никто еще не бьет, пока тебя только гладят…
Он взял его за шиворот потрепанной курточки и легонько подтолкнул к выходу.
В предбаннике никого не было. Видимо, отчаявшиеся мама и Наташа поехали домой. Виталика вывели на улицу. Было довольно прохладно.
По перрону прогуливались равнодушные ко всему пассажиры, ожидая поезда.
Юрасик и дежурный повели Виталия за угол. Там стояла милицейская машина.
— Садись, — спокойно произнес Юрасик. — Ты тоже садись, сержант. Подержишь его…
— А как же здесь? — недовольно произнес дежурный.
— Не болтай, делай, что говорят… Кому ты здесь нужен? Шлюх ловить по перронам, да следить, чтобы лузгу на пол не сплевывали? Тут серьезное дело, а людей, как всегда нет… Работать совершенно некому, черт возьми…
Виталика втолкнули в воронок, и машина тронулась с места. Уже залезая в машину, Виталий заметил стоявшую поодаль Люську, с сожалением глядевшую на него.
… Доехали быстро. Городок Огарков был маленький, все было рядом. Путь их лежал через улицу Виноградную, где и находилась маленькая квартирка Алешкиных. Там сейчас мучалась от неопределенности и ужаса его несчастная мать Надежда Станиславовна. Подумав об этом, Виталик глухо застонал.
— Чего мычишь? — буркнул недовольный сержант. — Рассказал бы все, глядишь, и выпустили бы… А то строишь из себя…
— Я все рассказал, что знал, — тихо произнес Виталий. — Больше мне рассказывать нечего.
— Дело хозяйское. Не пожалел бы потом…
… Подъехали к отделению милиции. Облезлое унылое, ядовито желтого цвета здание… Перед ним загаженный птицами черный бюстик железного Феликса.
— Выходи, Алешкин, — буркнул Юрасик, вылезая из машины. Вытащил из кармана пачку «Парламента», щелкнул зажигалкой, затянулся дымом.
— Погода что-то опять портится, — недовольно произнес он.
— Передавали, завтра сильно потеплеет, — обнадежил его рыжий сержант.
— Правда? — обрадовался Юрасик. — Вот это хорошо. Не люблю я такую погодку… Голова болит…
Виталия ввели в отделение, а уже через десять минут он был заперт в камере.
— Эй! — ощерился на него золотыми зубами лежавший на нарах здоровенный черноволосый мужик. — Компашка все прибавляется и прибавляется. — Вставай, Хорь! — крикнул он. — Привели какого-то фраерка…
На других нарах зашевелилась какая-то хилая фигура, закрякала, зафыркала…
— Кого еще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Как… Как она…эта записка оказалась у вас? — спросил он.
— Мне ее сунули в руку в тамбуре, когда качнуло вагон.
Затем он рассказал о том, что произошло с его женой в Уршанске. Савченко стоял, ломая пальцы и кусал губы.
— Это дикость, это какая-то дикость. Это какой-то собачий бред, — шептал он. А потом вдруг громко крикнул:
— Да вы лжете! Вы все лжете! Качнуло вагон, вам сунули записку в руку! Неужели вы полагаете, что я поверю этим бредням!
Услышав его крик, вздрогнули мать и Наташа и подошли к ним.
— Что случилось? — встревожилась мать.
— Вы вообще-то кто такой? — вытаращив глаза и сжав кулаки, начал наступать на Виталика Савченко.
— Я Алешкин Виталий Сергеевич. Я ехал с вашей женой в одном купе. Только она из Москвы, а я сел… на одной станции.
— Прекратите! — крикнула Савченко мать. — Я целый год ждала сына, а вы… Вы в чем-то обвиняете его…
— У меня похитили жену, у меня требуют чудовищный выкуп, — истерически произносил Савченко. — Кстати, где был ваш сын этот год?
— Я был в заключении, — выпалил Виталик.
— Ах, вы, к тому же еще и уголовник, — скривил тонкие губы Савченко. — Я все понял… Вы в доле, вы соучастник… Милиция! Милиция!!!
— Прекратите! — вмешалась Наташа. — Он никакой не уголовник. Он сидел из-за того, что его оклеветали. Он учитель истории… Их семью тут хорошо знают. Его покойный отец Сергей Витальевич Алешкин проработал здесь всю жизнь, его дед ветеран войны…
— Какое мое до всего этого дело? Мало ли у кого кто отец и кто дед? Милиция!!!! — визгливым голосом завопил он.
На его крик прибежал дежурный.
— Вот…. — Савченко протянул милиционеру записку. — Этот человек передал мне ее. Он уголовник, только что из заключения. Он сам об этом сказал.
Милиционер прочитал записку, покачал головой.
— Вас придется задержать, — мрачно поглядел он на Виталика.
«Начинается» — подумал Виталик. — «Не успело кончиться, и уже начинается…»
— Документы имеются?
Виталик протянул ему справку об освобождении.
— Так, Алешкин Виталий Сергеевич, отбывал наказание в колонии… общего режима по статье сто четырнадцатой. Следует в город Огарков… Да, Виталий Сергеевич, вас придется задержать.
— Я жду его год! — заплакала мать и стала оседать на землю… — Я жду его год… И она тоже ждет, — показала она на Наташу. — Вы не имеете права… Мы так готовились, чтобы отметить его возвращение… И вы опять его… на родной земле… Не имеете права…
— Что значит, не имею права? Я просто обязан его задержать до выяснения некоторых обстоятельств. Произошло преступление, похищена женщина, ваш сын передал ее мужу эту записку. Если выяснится, что он тут не при чем, его выпустят. У нас ни за что держать не станут, — довольно неуверенным голосом добавил он. Милиционер был молодой, рыжеватый, гладкий, и ему по-человечески было жалко и мать, и самого Виталия, который вовсе не походил на уголовника и похитителя людей, несмотря на его затрепанный вид. Но то, что было написано в записке, производило впечатление, и он никак не мог отпустить того, кто эту записку передал.
— Все, пожалуйста, пройдите со мной, — дотронулся он до плеча Виталия.
— Послушайте, сержант, — жалобным, срывающимся от волнения голосом произнес Виталий. — Я год не видел матери, год не видел своей невесты. Отпустите меня, вы же видели мои документы. Пускай меня завтра вызовут, и я тут же явлюсь, как положено по закону…
— Не уговаривайте меня нарушить закон. И вызвать вас могут не завтра, а сегодня, сейчас. Это очень серьезное дело, я немедленно сообщу обо всем этом, куда положено… Вы должны будете дать показания, гражданин Алешкин…
Сержант взял рацию и сообщил, что произошло похищение и по подозрению к причастности им задержан освободившийся из мест заключения гражданин Алешкин.
— Все. Прошу со мной, — строго произнес он. — Лучше по-хорошему…
— У вас нет сердца! — закричала мать и стала оседать вниз, чуть было не упав на сырой асфальт. Наташа и Виталик подняли ее.
— Катенька, Катенька, — причитал тем временем Савченко. — Господи, какой же все это жуткий кошмар… Что я скажу Сашке и Тоне? Они ждут нас дома… Катенька, Катенька…
— Хорошо, пойдемте, — смирился со своей участью Виталий. — Скорее бы все это выяснилось…
Милиционер повел его по перрону. Наташа взяла жалкий чемоданчик Виталия, другой рукой поддерживала под руку слабеющую мать. Сзади шел, причитая Олег Николаевич Савченко.
Виталия привели в убогое здание вокзала и ввели в дежурную часть. Милиционер открыл крохотную камеру-клетку, где стояла у стены вдребезги пьяная размалеванная девица лет восемнадцати. Посадочных мест в этом заведении не было. Запустив туда Виталия, милиционер запер дверь на ключ.
— Эге, нашего полку прибыло, — заплетающимся языком проговорила девица. — Веселее будет. Как тебя, парень?
Из ее рта страшно разило перегаром, и Виталий отвернулся в сторону от этого ядреного запаха. Не зная, что ему делать, присел на пол. Снова решетки, снова замки…
— Ты что, парень? — пыталась утешать его девица. — Не горюй, к утру выпустят… Что с нас брать? Пиздюлей навешают и выпустят… Что нам, привыкать к этому? Курить есть?
Виталик молча протянул девице пачку «Пегаса». Та вытащила сигарету, щелкнула зажигалкой и смачно затянулась.
— Клевый ты чувак, — похвалила Виталика девица и тоже присела на корточки.
За дверью слышались громкие возмущенные голоса матери и Наташи.
Они продолжали бороться за него. Но он отчаялся. Он был уверен, что его не выпустят. Он знал, что он от природы невезучий, что ему не везет во всем и так же будет и дальше. Об этом ему сообщил один опытный зэк, проведший за решеткой более половины своей жизни, когда Виталик ему рассказал свою историю.
— Непруха, парень… Это называется непруха… Ни за что сел, ни за грош… Не люблю я таких вещей… Я всегда знал, за что садился, а ты… Просто под ноги кому не надо попался, и все… И дальше так же попадаться будешь, помяни меня… Не пугаю — предупреждаю… Осторожней будь до предела, всего опасайся, всех незнакомых людей. Не верь никому, иначе сгинешь….
Вот она — «непруха»… Да еще какая…
Виталий обхватил стриженую голову руками и застонал — от ужаса, от несправедливости, от щемящей жалости и к себе, и к матери, и к Наташе…
— Да ты что, парень? Никак сотворил что-то? — дотронулась до его головы девица. — Да ты какой-то стриженый, да не по моде, да кое-как… Никак, из зоны? И снова попал… Ну, держись тогда…
— Буду, буду держаться! — вдруг закричал Виталик, вскочил, сжал кулаки и погрозил кому-то… — Поглядим еще…
Он, собственно говоря, и не знал, кому грозил, против кого был направлен его гнев. Кому-то и м, неведомым, могущественным… Может быть, Алику Ярыгину и Женечке Семиглазову, может быть, туше в тамбуре, сунувшей ему в ладонь эту проклятую записку, может быть, сухому человеку в темных очках, преградившему ему дорогу, а, может быть, и рыжему служаке-милиционеру. Если бы он только знал, как в самое ближайшее время расширится список этих самых и х…
2.
… — Этот? — прогремел где-то сверху густой властный баритон.
— Этот, этот, товарищ лейтенант…
Виталик открыл глаза, очнувшись от предутреннего кошмарного тяжелого сна. Над ним возвышалась статная фигура в кожаной куртке. Непокрытая светловолосая голова, густые подстриженные усы, небесно-голубые глаза, пристально глядящие на него…
Сам он сидел на холодном бетонном полу, а уронив голову к нему на плечо, рядом посапывала размалеванная девица.
— Встать! — скомандовал мужчина в куртке.
Виталик встал, протер глаза.
Очнулась и девица, стала приподниматься.
— А это кто? — мрачно спросил у милиционера мужчина в куртке.
— Да это Люська, проститутка. Вчера напилась, к мужикам приставала…
— Пошла вон! — гаркнул мужчина в куртке.
Девица одернула юбку, встряхнула волосами, жалостливо поглядела на Виталика и вышла из обезьянника.
— Оперуполномоченный уголовного розыска города Огаркова лейтенант Юрасик, — чинно отрекомендовался мужчина в куртке. — Ты кто?
— Алешкин Виталий Сергеевич…
— Ах, еще и Сергеевич, — ухмыльнулся Юрасик и неожиданно справа ударил Виталика в челюсть. Тот упал на пол.
— Вы что делаете, изверги?! — закричала девица, еще не успевшая выйти из отделения. — За что вы его?!
— Дежурный, дай пинка этой курве, — спокойно произнес Юрасик. — Орет, работать не дает…
Дежурный приоткрыл дверь и буквально выполнил указание лейтенанта. Но Люська и оттуда продолжала кричать и возмущаться…
— Нет, здесь невозможно работать. Вокзал есть вокзал, — недовольно хмыкнул Юрасик. — Его надо в СИЗО…Скажи пока хоть одно, Алешкин, облегчи душу — кто организатор похищения Савченко…
— Я не знаю, я ничего не знаю, — чуть ли не стонал Виталик, вытирая кровь с разбитой губы.
— Нет, я вижу, ты не хочешь добра ни себе, ни похищенной женщине. Ты тупой, понимаешь, тупой, безмозглый мудак… Ты только что вышел из зоны, куда ты угодил опять же потому что ты мудак, но тебя жизнь не научила совершенно ничему… А таких олухов, как ты надо учить… И если некому, то придется уж мне взять это на себя…
И произнеся это, нанес Виталию резкий короткий удар в печень, от которого он застонал от боли и присел на корточки.
— Пошли, Алешкин, — окинув его презрительным взглядом, процедил Юрасик. — В СИЗО у нас с тобой разговор лучше получится, я тебя уверяю. Не хочешь по-хорошему, будет тебе по-другому. Встань! Не придуривайся. Пока тебя никто еще не бьет, пока тебя только гладят…
Он взял его за шиворот потрепанной курточки и легонько подтолкнул к выходу.
В предбаннике никого не было. Видимо, отчаявшиеся мама и Наташа поехали домой. Виталика вывели на улицу. Было довольно прохладно.
По перрону прогуливались равнодушные ко всему пассажиры, ожидая поезда.
Юрасик и дежурный повели Виталия за угол. Там стояла милицейская машина.
— Садись, — спокойно произнес Юрасик. — Ты тоже садись, сержант. Подержишь его…
— А как же здесь? — недовольно произнес дежурный.
— Не болтай, делай, что говорят… Кому ты здесь нужен? Шлюх ловить по перронам, да следить, чтобы лузгу на пол не сплевывали? Тут серьезное дело, а людей, как всегда нет… Работать совершенно некому, черт возьми…
Виталика втолкнули в воронок, и машина тронулась с места. Уже залезая в машину, Виталий заметил стоявшую поодаль Люську, с сожалением глядевшую на него.
… Доехали быстро. Городок Огарков был маленький, все было рядом. Путь их лежал через улицу Виноградную, где и находилась маленькая квартирка Алешкиных. Там сейчас мучалась от неопределенности и ужаса его несчастная мать Надежда Станиславовна. Подумав об этом, Виталик глухо застонал.
— Чего мычишь? — буркнул недовольный сержант. — Рассказал бы все, глядишь, и выпустили бы… А то строишь из себя…
— Я все рассказал, что знал, — тихо произнес Виталий. — Больше мне рассказывать нечего.
— Дело хозяйское. Не пожалел бы потом…
… Подъехали к отделению милиции. Облезлое унылое, ядовито желтого цвета здание… Перед ним загаженный птицами черный бюстик железного Феликса.
— Выходи, Алешкин, — буркнул Юрасик, вылезая из машины. Вытащил из кармана пачку «Парламента», щелкнул зажигалкой, затянулся дымом.
— Погода что-то опять портится, — недовольно произнес он.
— Передавали, завтра сильно потеплеет, — обнадежил его рыжий сержант.
— Правда? — обрадовался Юрасик. — Вот это хорошо. Не люблю я такую погодку… Голова болит…
Виталия ввели в отделение, а уже через десять минут он был заперт в камере.
— Эй! — ощерился на него золотыми зубами лежавший на нарах здоровенный черноволосый мужик. — Компашка все прибавляется и прибавляется. — Вставай, Хорь! — крикнул он. — Привели какого-то фраерка…
На других нарах зашевелилась какая-то хилая фигура, закрякала, зафыркала…
— Кого еще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25