— Пошли, дом осмотрим, — предложил Косарев, засовывая в кобуру пистолет.
— Пошли.
Дача как дача. Хранилище старых, негодных для городских квартир вещей: потрескавшаяся мебель, продавленные кресла, старое радио. Яркая спортивная сумка на полу казалась здесь лишней. Из валявшихся пустых бутылок пахло самогоном.
— На ключи от машины, — Косарев бросил на стол связку ключей. — Двигай до ближайшего отделения, вызывай подмогу. А я здесь подожду. Из дома только один выпорхнул. Второй может появиться.
После ухода Мартынова Косарев еще раз осмотрел дом и уселся в расшатанное, с дырявой матерчатой обивкой низкое кресло. Прикрыл устало глаза. Возбуждение от схватки проходило. У кого другого еще неделю бы тряслись поджилки при мысли о том, что было бы, стреляй противник более метко.
Косареву подобные переживания были чужды. Ожидание для него было делом привычным. Он мог так сидеть часами, когда мысли свободно бегут по своим дорожкам.
Еще когда подправлял здоровье после ранения, освоил несколько медитативных техник. Однако, несмотря на расслабленность, в любую секунду он мог перейти кдействиям.
За окном совсем стемнело. Мартынов куда-то запропастился — наверняка сидит сейчас в прокуренной дежурке отделения милиции и объясняется по телефону с начальником или дежурным по управлению.
Хлопнула калитка. Кто-то поднимался по скрипучему крыльцу.
— Севка, вылазь. Твоя мама пришла, молочка принесла, — прозвучал развязный, пропитый голос…
Глава тридцатая
МОМЕНТ ИСТИНЫ

Гулиев был в расслабленном состоянии и благостном настроении. Он предвкушал приятное времяпрепровождение. А иначе зачем в его руке литровая бутыль самогона?
Миновав веранду, он шагнул в комнату. Бутыль он, конечно, никогда в жизни не уронил бы. Отточенный годами рефлекс: поскользнись, даже упади, но держи бутылку так, чтобы не разбить. Но тут какая-то сила толкнула его к стене, тряхнула руку, и бутыль — о ужас! — упала на пол. Но — о, счастье! — не разбилась, а покатилась со стуком по доскам. Тут же левая рука оказалась заведенной за спину, и он, позабыв о бутылке, понял, что попал в знатную передрягу.
Незнакомец, державший его стальными, как клещи, руками, немного ослабил хватку, обшарил карманы и швырнул Гулиева в кресло. Желания сопротивляться у Мухтара не было. Возникло ощущение, что он угодил в смерч, и единственная возможность выжить — отдаться на волю стихии…
Косарев щелкнул выключателем, в люстре с зеленым плафоном загорелась слабая лампочка.
Гулиев, сглотнув комок в горле, отметил про себя, что вид у незнакомца грозен и неприятен — лицо мрачное, губы сжаты, глаза прищурены. От людей с такими лицами не приходится ждать ничего доброго.
— Только трепыхнись, подонок, — Косарев вытащил из кобуры под мышкой пистолет.
— Не, я ничего… Я смирный! — замахал руками Гулиев.
Косарев наклонился над ним и негромко спросил:
— Говорить будем?
— Будем, — кивнул Гулиев.
Гулиев скривился, будто его заставили съесть пачку димедрола. Говорить? Еще спрашивает! Уж лучше говорить, чем быть пристреленным, как куропатка.
— Поведай, «дух», как вы с Соболевым гуляли. Что такое «дух», Гулиев не знал, а от предложения поведать о его и Соболева подвигах прошиб холодный пот. Значит, вся эта история как-то связана с тем самым азером, которого они пришили… Скорее всего именно так и есть. И понадобились им эти чертовы «Жигули»!
— В каком смысле «гуляли» ? — округлил Гулиев пытаясь, довольно ненатурально, разыграть удивление. Косарев приподнял пистолетом его подбородок. Из к ствола ощущался запах пороха. — Ты сам знаешь, «в каком». — Хорошо, я понял, — нервно взмахнул рукой Гулиев. — Сейчас расскажу. Дайте только с мыслями собратькся… Сейчас…
— Ну!
— Ну, взяли мы несколько тачек. Я же слесарь. Починить, замок вскрыть, отрихтовать — без проблем. А куда машины делись — без понятия.
— Что ты мне плетешь? Про синюю «девятку» давай.
— Н-не знаю.
— Я тебя сейчас удавлю!
Гулиев тряхнул головой, обхватил дрожащими пальцами виски, нервно потер их.
— Нет!
— Кончай ломаться, я жду, — Косарев ткнул его стволом пистолета в шею. По практике он знал, что подобные моменты лучше всего годятся для развязывания языков. Нужно только посильнее встряхнуть нервы клиенту, не дать ему освоиться с новым состоянием, начать искать выходы из создавшегося положения, изворачиваться.
— Не знаю!
Гулиев с размаху ударил себя кулаком по колену. А Косарев добавил. Только не по колену, а по уху, сбив на пол.
— Я не шучу, жук навозный, — Косарев вдавил коле — но поверженному в грудь.
— Я не убивал! — затараторил Гулиев, хлюпая носом. — Только попугать хотел. Это Соболев его на тот свет спровадил. Он, дурак клятый!
— А Киборг и Матрос что от тебя хотят?
— Кто?
— Один такой громила, на обезьяну похож. Другой смазливый пижон в золотых цепях, наколках и желтой кожаной куртке.
— Не знаю. Приклеились к нам с Севкой. Я думал, вы из одного «колхоза».
— Размечтался… Я из угрозыска, — Косарев встал, ткнул легонько носком ботинка бандита в бок. — Поднимайся.
Дрожащий Гулиев встал, поднял стул и уселся на него, нервно потирая ладони.
— Ох, .. — сморщился он. — Мусора. Еще лучше…
Глава тридцать первая
КАК УЧАТСЯ БОМЖЕВАТЬ

Есть люди, созданные для бродяжничества, не способные и дня высидеть на одном месте. Сева к таковым не относился.
Эта ночь показалась ему самой длинной в его жизни. Он брел через лес, не разбирая пути, ломился через кусты, как лось. Продрог, испачкался в глине, до крови веткой расцарапал шею, едва не утоп в болоте. Вскоре он наткнулся на заброшенную, без следа пребывания человека ферму, рядом с которой стояли три ветхих деревенских сруба, и от вида в свете луны этого, кажется, выпавшего откуда-то из Зазеркалья уголка иного мира стало совсем жутко. Потом набрел на ржавый, заросший мхом, запутавшийся в кустах трактор. Под утро к Севе привязалась стая собак. Обычные дворняги, которых можно в городе отогнать окриком, в крайнем случае, палкой, сейчас смотрели на него жадно и испытующе. Захотелось забиться в какую-нибудь щель, когда он понял, как они на него глядят. А присматривались они к нему, как к добыче.
— Прочь! Прочь, шавки! — заорал Сева, и понял, что голос его сейчас звучит не угрожающе, а истерично визгливо.
От него исходили волны страха.
Собаки стали приближаться, но тут издали послышался рев мотоцикла, и участники этой сцены будто очнулись от наваждения. Собаки подались назад, а Сева, сломя голову, рванул снова через кусты.
Уже совсем рассвело, когда отчаявшийся Сева выбрался на шоссе. С час провел на скамейке у автобусной остановки. Первый автобус — красный междугородный «Икарус», зашипев как-то устало, плавно остановился, когда часы показывали полшестого. Направлялся он в Клячинск — городишко областного подчинения. Из автобуса вышло несколько шумливых деревенских женщин в телогрейках, с корзинками и мешками.
Сева поднялся в салон и уселся на свободное, похожее на самолетное, кресло. Куда ехать — ему было все равно. Лишь бы подальше отсюда, где все — воздух, деревья, земля — враждебно, наполнено угрозой.
Убаюканный мягким покачиванием автобуса, Сева задремал.
Проснулся он от того, что его тормошила улыбающаяся старушка.
— Э, молодежь, все на свете проспишь. Уже Клячинск…
Позавтракал он в шашлычной за автовокзалом. Стандартная забегаловка с немытыми пыльными окнами, с грубо-требовательной надписью над мокрым столом для подносов: «У нас закон такой: поел — убери за собой». С привычной публикой: деревенскими гостями города в потертых клеенчатых куртках и резиновых сапогах, небритыми кавказцами, расползшимися по всем рынкам России, похожими на подростков вьетнамцами.
Сева без интереса посмотрел на меню, потом на раздачу — обещанными шашлыками и не пахло. Поставив на поднос тарелки с едой, он устроился за столиком рядом с лиловоликим, все время икающим мужичком. Пересчитал деньги. Семьсот рублей, которые ему отстегнул перед тем, как попасть в лапы «желтокурточнику», Соболев — они так и остались лежать в кармане куртки. Вроде и не мало. Но особенно не разгуляешься, если учесть, что находишься в бегах. Куда идти? Где жить? Что есть? Мрак…
Аппетита не было. Сева поковырял вилкой котлету, не доев ее, отодвинул от себя тарелку и поднялся.
Тихий, провинциальный Клячинск можно обойти за час. В центре по окна вросли в землю двухэтажные домишки, над ними, как утес, возвышалась новая бетонная гостиница «Клячинск» с вывеской, исполненной на русском и английском языках. Перед зданием городской администрации стояли памятник Ленину и монументальный серп и молот с надписью «СССР». Казалось, время обошло это место…
Пятиэтажные окраины были унылы и однообразны. Сохранились две церквушки. Одна из них, действующая, радовала глаз золотом куполов и праздничной голубизной стен. Для какого-нибудь увешанного фотоаппаратами, сверкающего солнцезащитными очками иностранца они и могли представлять интерес, но Севу церкви, равно как и другие памятники архитектуры, не волновали. Хотя, бывало, в храм он заглядывал с Грибом, Гунькой (покатого не замели), Санькой и другими ребятами — посмеяться над верующими, подразнить попа, затеять какой-нибудь глупый разговор со старушками.
Гунька, большой любитель «теологических» споров, кричал вызывающе: «А Бога-то вашего нет! И не было никогда!» Они даже сумели пульверизатором на стенах церкви написать неприличное слово. Потом в школу к ним приходили священники, убеждали, что надо верить в Бога, иначе ничего хорошего ни в этой, ни в загробной жизни не ждет. И Сева задумался, что, может, и не правильно было писать неприличные слова на стенах церкви. А позже нагрянули в город проповедники из Богородичного братства, и по их словам получалось, что церкви поганить — самое достойное дело. На этом духовное воспитание Севы завершилось. В видеозале шел американский фильм «Глория». На афише была интригующая надпись: «частично ужас». Сева этот фильм смотрел. Ерунда. Он забрел в городской парк, где было неизменное чертово колесо, пруд с лодками и кафе-мороженое. Павильон с игровыми автоматами был закрыт и заколочен досками.
В общем, в Клячинске податься было некуда, и найти занятие, чтобы хоть немного развеять страх, сковывающий душу, представлялось невозможным.
На вокзале Сева долго рассматривал расписание проходящих поездов, из милости останавливающихся здесь на две-три минуты, а потом под стук колес уносящихся к назначенной им цели — в Санкт-Петербург, Москву. Севе пришло в голову, что в тех гигантских городах все может пойти по-другому. Там он сможет стать другим человеком, не будет недотепой, постоянно попадающим в дурацкие Истории.
Движимый неожиданным порывом, он подошел к кассе, выстоял небольшую очередь и протянул чернобровой пожилой неприветливой кассирше смятые десятирублевки.
— До Москвы, — произнес он.
— На сегодня нет, — ответила кассирша.
— А куда есть?
— А куда надо?
— Не знаю.
— Не занимай очередь. Следующий…
— До Петербурга, да.
— Сами не знают, чего хотят. Молодежь. Наказание, — бурчала кассирша, выписывая билет.
— Грымза, — буркнул Сева напоследок.
— Что?!
Сева быстро вышел из зала. Билет он аккуратно сложил и сунул в карман. Вот он, пропуск в новую жизнь, избавление от страха.
До семи вечера времени оставалось много. Сева побродил по городу. Странное дело, но постепенно уверенность, что удастся все изменить, таяла. Красивые картинки желанного светлого будущего блекли, вновь приходило ощущение тревоги и безысходности.
Сева, пошатываясь, как пьяный, ни на кого не обращая внимания, погруженный в свои мысли, шел по улице. Провел горестно рукой по лбу, вздохнул и ступил на проезжую часть…
Спасло его чудо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27