— Шкода, мы тогда не знали, во что выродишься ты, — сказал он, прожевав.
— А во что это я выродилась, интересно?
— А как тебя прозвали во время кросса, интересно?
Таня покраснела:
— Это Игорь Бондаренко прозвал, а он просто дурак!
— А ну, ну! — заинтересовались остальные.
— Гнатюк, только посмей… — угрожающе начала Таня.
— Говори, говори! — захлопала в ладоши Лисиченко. — Какое прозвище ей дали?
— Пожирательница сердец, — медленно, наслаждаясь эффектом, с расстановкой произнес Гнатюк и снова принялся за свое яблоко.
Раздался дружный взрыв смеха.
— Просто глупо. — Таня пожала плечиками. — Чье это сердце я там пожрала, ну скажи?
— А ты не помнишь, Танюша? — лукаво спросила Людмила. — Я могу напомнить. Физрука — раз…
— Люська!!
— Это точно, — подтвердил Гнатюк. — Физрука она соблазняла во все лопатки, уж так старалась. Крепление у нее раз испортилось, так она — нет того, чтобы самой поправить, — уселась на пенек и говорит: «Товарищ физрук, посмотрите, что у меня с креплением, пожалуйста…» — Гнатюк так похоже передразнил вдруг картавый Танин говорок и умильную интонацию, что все снова захохотали. — Вот так, Николаева. Поэтому лучше замнем, кто там чего пожирает…
— Ладно вам; посмеялись — и хватит, — сдержанно сказал Сергей. Разломив большое яблоко, он молча протянул Тане половинку и обратился к Лисиченко: — Ты что-то начала насчет пионерской работы?
— Я? Нет… а-а, это Таня меня спросила насчет отрядной работы во время каникул. Вообще, конечно, я считаю, что это получается глупо. Ребята, которые никуда не едут, на все лето выпадают из-под контроля организации…
— Есть ведь форпосты, — заметила Людмила.
— Сколько их там! Все это на бумаге. Серьезно, Дежнев, я на август ездила в один лагерь работать вожатой, так перед этим специально интересовалась, даже в горкоме была. Летом действительно никто ничего не делает, прямо безобразие! И это всегда заметно в начале года в младших классах — в третьем, четвертом. Конечно, ребята за лето страшно распускаются, потом их не так просто ввести в рабочий ритм…
— Потому что дураки этим делом занимаются! — воскликнула Таня. — Сажают на пионерскую работу каких-то… не знаю, каких-то прямо схоластов! А потом требуют от ребят пионерской дисциплины. У меня в отряде рассказывали: проводили первый сбор в этом году, пришел какой-то осел и целый час долбил доклад о международном положении. Это четвероклассникам, представляете! На сборе, посвященном началу учебного года!
— Татьяна! — одернула ее Людмила. — Ты за своим языком думаешь, наконец, следить или нет? С ума ты сошла, что ли, — то у нее «дурак», то у нее «осел»…
Таня сердито сверкнула на нее глазами:
— А что я должна — видеть перед собой лопух и называть его розой?
— Дело твое. Но если ты начнешь таким же языком говорить у себя в отряде, то…
— Я всегда говорила и буду говорить именно то, что думаю! — отрезала Таня. — Этому меня учили с того дня, как я надела пионерский галстук!
— Речь идет о твоих выражениях, — помолчав, сказала Людмила. — Только. Понимаешь?
— Хорошо, понимаю… Это и в прошлом году было то же самое — мне девчонки из пятого «А» рассказывали! Как только отрядный сбор, так и начинается проработка решений Десятого пленума ЦК ВЛКСМ или еще чего-нибудь такого же. Ну, все это нужно, я понимаю, но ведь нельзя же только на этом строить всю пионерскую работу! А потом удивляются, почему это ребятам скучно на сборах…
— Воображаю, у тебя им будет весело, — ехидно заметил Гнатюк.
— У меня им будет очень весело, можешь быть уверен! Что ты вообще в этом понимаешь, ты, чревоугодник!
— Хорошо сказано, — подмигнул Сашка Лихтенфельд. — Выражаясь языком великого ибн Хоттаба, ты могла бы еще добавить: «Сын греха, гнусный бурдюк, набитый злословием и яблоками, да покарает аллах твое нечестивое потомство»…
— Если оно вообще у него будет, — засмеялась Таня. — Ну скажите, девчонки, кому нужен муж-чревоугодник?
— Жене-чревоугоднице, — подсказал Володя.
— Вот разве что!
— …но у поэта сказано, — продолжал он, подняв палец, — «души, созданные друг для друга, соединяются — увы! — так редко». А это значит, пан Гнатюк, что твое дело труба! Ничего, мы с тобой организуем потрясающую холостяцкую коммуну, я ведь тоже не собираюсь…
— Володя! Чьи это стихи ты прочитал? — спросила Таня.
— Не знаю, кого-то из старых.
— А как они начинаются? «По озеру вечерний ветер бродит, целуя осчастливленную воду» — так?
— Правильно. А ты откуда знаешь?
— А я тоже их читала, только не знаю чьи, — они были переписаны от руки, в тетрадке. Красивые, правда?
— Только и думаешь о поцелуях, пожирательница, — лениво сказал Гнатюк, встав и потягиваясь. — Ну что ж, айда еще искупаемся? Уже, верно, часа три, как раз будет время обсохнуть…
В небе снова проревело звено истребителей. Сделав широкий круг, они сразу забрали круто вверх и ушли из виду, словно растворившись в синеве. Все проводили их взглядом.
— Маневренные «ишачки», — одобрительно сказал Глушко. — А вот со скоростью у них неважно…
— Вам об этом уже докладывали, товарищ генеральный конструктор? — почтительно осведомилась Людмила.
— Чего докладывали… Это любой летчик знает: машина старая, не засекреченная. Мы еще в Испании на И-16 дрались.
— Сколько он выжимает? — спросил Сергей.
— Что-то около четырехсот пятидесяти. Читал в «Комсомолке»? Американская фирма «Локхид» выпустила новый перехватчик, максимальная — восемьсот. Класс, а?
— Брехня, наверное. Английский «спитфайр» считается лучшим истребителем в мире, а он больше шестисот не дает.
— Значит, уже не лучший, — сказал Володя, — Возьми почитай сам, если не веришь, недели три назад была заметка. Идешь в воду?
— Немного погодя.
Все ушли, кроме Сергея и Тани. Уже в воде Гнатюк обернулся и крикнул:
— А может, искупаемся, людоедка? «Товарищ физрук, что там у меня с креплением, пожалуйста…»
Таня, стоя на коленях, подобрала яблочную кочерыжку и неожиданно метко запустила в Гнатюка, попав ему прямо между лопаток. Выполнив этот акт мести, она покосилась на Сергея и тихонько вздохнула. Тот, не замечая ее, щурился на узорчатую крону ближнего дуба, уже тронутую желтизной и словно вчеканенную в бледно-голубую эмаль неба.
— Пойдем поищем желудей? — предложила она несмело. — Иногда попадаются такие крупные…
Сергей движением плеч дал понять, что желуди ему теперь ни к чему, даже самые первосортные. Потом он отказался от предложенного Таней яблока, несмотря на то что она долго выбирала его и до блеска начистила собственным шарфиком. Таня совсем пала духом.
— Сережа, ты на меня сердишься, — сказала она, отважившись подсесть ближе. — Правда? Но ведь я тогда вовсе никого не соблазняла, честное слово… Правда, я попросила физрука исправить крепление, но просто было очень холодно и у меня озябли пальцы. Разве это называется соблазнять?
— Я не знаю, что называется соблазнять, — ответил он, не глядя на нее. — Никогда этим не занимался.
— Но ведь я тоже не занималась, Сережа! — умоляюще воскликнула Таня. — Я тебе клянусь, что я никогда никого не соблазняла, и я совершенно не знаю, как это делается! Ведь я же не виновата, что этот физрук вдруг почему-то решил за мной немножко ухаживать, хотя он совершенно ничего такого не говорил и… и вообще. А разве я виновата, что новозмиевский комсорг тоже решил вдруг объясниться мне в любви…
— А, еще и новозмиевский комсорг, — со зловещим спокойствием кивнул Сергей. — Может быть, и еще кто-нибудь? Какой-нибудь техрук? Или худрук?
— Никакой не худрук! — уже почти со слезами возразила Таня. — А Игорь Бондаренко! Я ему еще чуть по физиономии не дала, а он тогда обозлился и нарочно выдумал это дурацкое прозвище… а я никого не соблазняла! Я не умею соблазнять и никогда не умела, я только читала в книгах — этим занимаются всякие непристойные особы. Ты, значит, думаешь, что я могу вести себя как непристойная особа, да? Скажи прямо — все равно я вижу, что ты меня уже ни капельки не любишь!
— Я просто не могу слушать, когда тебя — понимаешь, тебя! — начинают высмеивать и называть всякими прозвищами… Я не говорю, что ты вела себя как-нибудь… ну, как-нибудь не так, как нужно! Но ты должна вести себя так, чтобы никому и в голову не могло прийти зубоскалить на твой счет! Почему никто никогда и не подумает сказать такое Земцевой?
— Потому что Люся лучше меня, вот почему, — всхлипнула Таня. — Я не понимаю, почему ты влюбился в меня, а не в нее!
— Вот влюбился!
— Вот и не нужно было!
— Тебя не спросил! Это мое дело, в кого влюбляться!
— А меня это не касается, правда?!
— А если тебя это касается, то меня касается твое поведение! Ты и сегодня целый час просидела в воде с Косыгиным и Гнатюком!
— Мы играли в мяч. Не хватает, чтобы ты начал ревновать меня к Гнатюку!
— Я вообще не ревную! Я комсомолец, а не феодал какой-нибудь, чтобы ревновать…
— Вот ты и есть самый настоящий феодал! — крикнула Таня уже сквозь слезы. — Ты с удовольствием запер бы меня в башню, я знаю!
— Ты только не плачь, — сказал Сергей, — вовсе я тебя не собираюсь запирать ни в какую башню… но слушать такую вот трепню на твой счет — не могу я этого!
С минуту он сидел отвернувшись, не глядя на Таню. Та не поднимала головы. Наконец Сергей обернулся и спросил уже другим тоном:
— Ты что, обиделась на меня?.. Ну, Танюша… — Он протянул руку и осторожно погладил ее по плечу. — Я ведь не хотел тебя обидеть, честное слово… Просто я так тебя люблю, понимаешь, что мне такие вот разговоры про тебя — это как ножом по сердцу…
3

Из дневника Людмилы Земцевой
3.Х.40
Новости сегодня «совершенно потрясающие», как говорит В.Г. В газетах опубликован указ о создании государственных трудовых резервов, постановление Совнаркома о призыве (мобилизации) молодежи в ремесленные училища, железнодорожные училища и школы фабрично-заводского обучения и, наконец, постановление Совнаркома об установлении платности обучения в старших классах средних школ и вузах и об изменении порядка назначения стипендий.
В школе только об этом и говорят. Плата за обучение теперь: в Москве, Ленинграде и республиканских столицах — 400 рублей в год в вузах и 200 в школах (8, 9 и 10 классы). В прочих городах — 300 и 150. А стипендий будут получать только отличники. Бедный С. ходит совсем мрачный, — я его понимаю, ему будет очень трудно. Я спрашивала у Т., на какие средства, собственно, Дежневы живут. Его мама получает алименты на дочь и еще пенсию за погибшего сына, около 300 рублей (45% его средней месячной зарплаты). При теперешней дороговизне это очень мало, их ведь трое, а С. своими уроками почти ничего не зарабатывает. Я знаю по себе: мама получает в общей сложности почти две тысячи, и у нас все равно никогда нет свободных денег.
6.Х.40
Вчера вышел приказ No 1 Главного управления трудовых резервов: о распределении контингентов призываемых по областям. На нашу область падает 15 тысяч — 7000 человек в ремесленные училища, 700 в железнодорожные и 7300 в школы фабрично-заводского обучения. Все гадают — кто попадет в число тех «пятнадцатитысячников». Впрочем, призывать будут, кажется, гл. обр. шести— и семиклассников. Девочек тоже!
Вечером мы с Сергеем и Володей были у Николаевых. Таня начала говорить, что это жестоко — призывать насильно таких детей, не считаясь с их планами на будущее, и т.д. В конце концов Алекс. Сем. на нее накричал — я еще никогда не видела его таким возмущенным. Он сказал, что нужно же хоть немного понимать, чем это вызвано. Мы живем сейчас как на вулкане, оборонной промышленности нужны миллионные кадры специалистов, и вообще это не идет ни в какое сравнение с тем, что переживает сейчас молодежь в Западной Европе. Мне от его слов стало жутко. Я действительно до сих пор просто и не подумала, что эта мера вызвана подготовкой к войне, и вообще совершенно не думала о том, что война может захватить и нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72