— Но если эта Оля не в номере, то кто ж тогда стонал?
— Призраки! — охнула я.
— Кто? — не понял Паша.
— Ребята, я же вам рассказывала, — недовольно буркнула Катя. — Только что… Про Артура Беджаняна, про его смерть, про проклятье…
— А! — Женя прыснул в ладонь. — Вы про эти глупости…
— Ничего не глупости, — обиделась она.
— Тогда почему ты согласилась поселиться в этом проклятом люксе? — резонно спросил Женя. — Раз веришь в призраков?
— Тогда не верила, — насупилась Катерина. — А теперь и не знаю… Что-то в этом номере точно не чисто, не зря же я там спать не могу. И стоны эти… Они такие жуткие… Да и картина упала, точно как Эля говорила.
— Картина? — переспросила Таня. — Первый раз слышу.
— Я не хотела говорить, это же глупости, — она все больше бледнела. — Сначала я вообще не предала значения, ну упала и упала, а теперь… Там в номере картина висит на стене, пейзаж, наш санаторий на фоне гор, мне горничная сказала, что это работа Артура Беджаняна… И эта акварель… Она очень крепко висит, но сегодня… Я перед сном пошла умываться, вдруг слышу грохот. Прибегаю в комнату, а она лежит на кровати, причем, лицом вверх! Должна вниз, а лежит вверх! Представляете?
— Глупости! — припечатал Женя. — Бабские страшилки! Упала случайно — мало ли предметов падает…
— А стоны и вздохи?
— Примерещилось спросонья.
— Ну уж нет! — разозлилась Катя. — Я слуховыми галлюцинациями не страдаю.
— А это мы сейчас проверим, — азартно проговорил Женя, выкидывая стаканчик из-под лапши на улицу. — Пошли…
— Куда? — не поняла Катя.
— К тебе в номер! Будем вместе стоны слушать.
Катя раздумывала только секунду, спустя которую она уже мчалась в сторону коридора. Мужики и Сонька с Таней резво потрусили за ней.
Мы с коллегами (Зорин энд Блохин) взмыли на крыльцо, быстренько предъявив документы двум грымзам, ворвались в фойе и нагнали компанию у лифта.
Молча поднялись на двенадцатый этаж — дальше лифт не шел, на тринадцатый вела только винтовая лестница. Взмыли по ступенькам. Ворвались в круглой холл. От него, как от нарисованного детской рукой солнца, шли четыре луча-коридора, в каждом из которых было по номеру: наш находился в крайнем левом (в этом дурном санатории даже нумерация была неправильной — с права на лево). Мы нырнули в коридорчик, кинулись к двери с номером 666. Катя открыла. Мы с опаской вошли.
Номер был великолепным. Просторные комнаты с высокими потолками и светлыми стенами, на полу мягкие ковры, на окнах белоснежные жалюзи, мебель добротная, техника современная, ни чета нашему престарелому «Фунаю» без пульта. Даже покрывало на кровати было очень уютным и стильным, даже накидки на кресла, даже сами кресла, с миленькими думками у подлокотников. Я, конечно, не исключаю, что в четырех звездочных турецких отелях обстановка гораздо роскошнее, но мне, привыкшей арендовать на время отпуска фанерные времянки со скрипучими койками, такие хоромы показались просто верхом роскоши.
— Где картина? — почему-то шепотом спросила я.
Катя молча ткнула в стену, на которой не очень ровно висела блеклая акварель.
Я уставилась на картину. Н-да. Художником Артурик был таким же, как и архитектором, то есть паршивым. Я, конечно, не большой знаток живописи (Ван Денгана от Матиса не отличу ни за что), но как-никак три года в художке проваландалась, так что бездарную мазню от мазни талантливой отличу. Так вот Беджанянова акварель была просто из рук вон. Кривое здание санатория с черными квадратами окон на фоне предгрозового неба и горных пиков (пики почему-то больше похожи на равнобедренные треугольники).
— Кошмарная картина! Особенно вороны не удались… — пробурчал Зорин.
— Где ты увидел ворон? — удивился Лева.
— По небу летают. Жирные такие…
— Это не вороны, а самолеты… — Он прищурился и посмотрел на картину еще пристальнее. — Или бомбы… Ребята, а разве Адлер когда бомбили?
— Это тучи, — прервал спорщиков Женя. — Картина же называется «Гроза над городом», вон на табличке написано, — и он ткнул пальцем в картонную пластину, прикрепленную к раме. — Автор А. Беджанян.
— Кошмарная картина! — настоял на своем Зорин. — Не зря призраки ее постоянно со стены сбрасывают…
— Кстати, о призраках, — взволнованно проговорила Сонька, — давайте выключим свет и подождем, когда они стонать начнут.
— Давайте, — согласилась Катя, робко постукивая зубами.
Мы выключили свет, и расселись по креслам и стульям. Секунд сорок не могли успокоиться, все хихикали и возились, стараясь скрыть свое волнение, но по прошествии минуты затихли.
Я навострила уши, замерла. Вообще-то слух у меня отменный, как у большинства близоруких людей, но на сей раз я не уловила ни единого звука, разве что мерное дыхание Соньки — она сидела на ручке моего кресла.
— Кто-нибудь что-нибудь слышит? — шепотом спросила я.
— Я слышу, как капает вода в туалете, — подал голос Блохин. — И как у Юрки в животе урчит.
— Как у него урчит, и мы слышим, — хохотнул Паша, после чего вскочил с дивана и резко включил свет. — Короче, ребята, либо никаких призраков нет, либо у них сейчас тихий час.
— Но я не утверждала, что это призраки стонали, — начала оправдываться Катя. — Просто предположила…
— Теперь тебе не страшно будет спать? — спросила сердобольная Сонька.
— Не знаю… — Катя покосилась на строптивую картину. — Вроде с вами мне не страшно…
— Может, мне остаться? — расплылся в улыбке Паша. — Поохранять тебя?
— Или мне? — Танюша преданно заглянула Кате в глаза. — Я могу…
— Да ладно вам! — бодро воскликнула та. — Идите себе! Я не боюсь!
— Точно? — не терял надежды рыбак.
— Точно. Я так устала, что мигом усну.
— Ну тогда спокойной ночи, — смиренно молвил отвергнутый Павел.
— До завтра, — попрощалась с нами Катерина.
Мы вышли из люкса, потоптались немного на лестнице, пожелали друг другу приятных снов и распрощались у лифта.
Глава 4
ЧЕЛОВЕК быстро шел по слабо освещенному двору. Он прекрасно ориентировался в темноте, ибо вело его не столько зрение, сколько наитие, ведь шел он не просто гуляя, он приближался к могиле ВРАГА… Было часа два, а то и больше — самый разгар южного веселья — но ЧЕЛОВЕК не боялся кого-то встретить, он знал, что ЗДЕСЬ редко бывают люди. Закуток между стеной корпуса и бетонным забором со всех сторон засаженный деревьями, пятачок каменистой земли, усыпанной строительным мусором и гнилыми сливами, вечно тенистый, скрытый от посторонних глаз деревянным навесом уголок двора — здесь никто не бывал…
Только ЧЕЛОВЕК наведывался сюда постоянно, потому что именно здесь он убил и захоронил своего ВРАГА. Вот и сейчас он шел к его могиле, но на сей раз не для того, чтобы плюнуть на нее… Он так стремился к ней по другой причине — ЧЕЛОВЕК решил ее разрыть! Да! Он понял, что это единственное решение. Разрыть, проверить карманы, найти и уничтожить. Записку! Наводку! Подсказку! Улику!
ЧЕЛОВЕК долго не мог решиться, он бы и не решился, если бы не услышал сегодня, что подлеца хватились. И кто? Его жена, с которой он прожил в счастливом браке двадцать два года… Кто бы мог подумать, что у этого изверга есть жена. Да что жена! Двое детей, две дочки! И вот теперь три его любимые женщины ищут своего ненаглядного, звонят, пишут запросы, отбивают телеграммы и ждут, ждут… Они еще не знают, что никогда его не дождутся…
ЧЕЛОВЕК на ощупь пробрался между стеной и забором. Подошел к могиле. Присел на корточки. Вынул из сумки маленькую лопатку — к сожалению, больше ничего подходящего найти не удалось — и начал копать.
… Прошло десять минут. ЧЕЛОВЕК утер пот со лба, сел на грязную землю. Оказывается, раскапывать гораздо труднее, чем закапывать, тем более в кромешной тьме. ЧЕЛОВЕК встал, отряхнулся. Может, и не стоит так спешить? Может, дело потерпит до утра? Или завтрашнего (пардон, уже сегодняшнего) вечера. Будет и светлее, и, глядишь, за это время он найдет более подходящую лопату. Тем более, пока никаких подозрений у администрации нет, ЧЕЛОВЕК сам слышал, как начальница санатория говорила коменданту, что, скорее всего, пропавший красавец загулял с какой-нибудь местной красоткой…
Подожду до утра — решил ЧЕЛОВЕК. Потом малодушно подумал — а вечером уеду. Домой! Подальше отсюда и от греха! Но тут же одернул себя — нет, ты не уедешь! Ты будешь наслаждаться жизнью, пить, гулять, флиртовать. Ты свободен и счастлив, а свободные счастливые люди не убегают, поджав хвосты…
Все будет хорошо — заверил себя ЧЕЛОВЕК и легкой пружинистой походкой направился в обратный путь.
* * *
Мы с Сонькой лежали на пляже, накрыв лица панамами. Было жарко, и хотелось есть, и так как завтрак мы проспали, а в нашем холодильнике шаром покати, то пришлось переться на пляж с пустыми желудками.
Мы лежали, стараясь не обращать внимания на урчание в животах, а мимо носились многочисленные торговцы съестным, наперебой предлагая вечно голодным курортникам всевозможные вкусности.
— Самса, слоеная самса! — гудела тучная пожилая матрона с кавалерийскими усами.
— Пахлава медовая! Покупаем пахлаву! — верещала вертлявая девчушка лет тринадцати.
— Пиво холодный, фарель капченый… — бодро предлагал жилистый, загорелый до черноты армянин. — Налэтай-покупай!
— Лимонад. Холодный лимона-а-а-ад, — гнусил шустрый паренек с бритой головенкой.
Сонька резко вскочила со своего лежака.
— Да когда же они заткнуться! — захныкала она, утирая пот со лба. — Сил нет их слушать! То форель, то самса… Я жрать хочу!
— Я тоже.
— Давай тогда купим чего-нибудь.
— Сонь, ты разве не помнишь, что мы кошельки забыли? — вяло спросила я, переворачиваясь на спину. — Денежек у нас нету.
— Надо сбегать за ними, до корпуса сто метров.
— Вот и сбегай.
— А че сразу я? — насупилась Сонька. — Беги сама.
— Я потерплю — у меня через час обед.
— А мне нельзя рисоваться…
— Возьми мою санаторно-курортную карту и иди с богом.
— Не пойду, — упрямо буркнула она.
— Ну тогда говей.
Мы полежали еще минут десять, пока жара не согнала нас с солнцепека.
— Пошли купаться, — предложила я.
— Пошли. Может, в воде есть расхочется.
Мы занырнули в теплую пенную волну. Я поплыла к бую, а Сонька начала курсировать вдоль берега. Беда с ней! Дальше, чем на два метра в глубину она не заплывает — боится. Вообще Сонька про себя говорит: «рожденный ползать — летать не может», что в переводе означает: «кому не дано плавать, тот никогда не научится». Уж сколько лет над ней билась преподавательница физкультуры в институте, когда они всей группой занимались в бассейне, сколько я пыталась ее приобщить к плаванию, все без толку — Сонька бултыхается только у берега и только по-собачьи. При этом так часто загребает руками, так беспорядочно сучит ногами, что устает через пару минут.
Когда я вернулась, она все так же утюжила прибрежную волну. Рядом с ней бултыхались две знакомые личности — Паша и Женя. Паша был в кепке и солнечных очках, от чего перестал быть похожим на Бармалея, став точной копией сицилийского мафиози мелкого разлива. Женя же на фоне приятеля казался эдаким аббатом-бенедиктинцем: физия благостная, гладкая, румяная, с наивными круглыми глазами и целомудренным маленьким ртом.
— Привет! — поприветствовала я их, подплывая ближе.
— Здравствуй, соседка, — пробасил Паша, Женя же просто улыбнулся.
— Как отдыхается? — поинтересовалась я. — Как наш балык, еще не съели?
— Осталось еще, — заверил меня Паша. — Я много привез — у меня ж аппетит, как у слона. — Он обернулся к приятелю. — А Женька плохо ест, мало.
— Я жару ужасно переношу, — пожаловался малоежка. — Меня постоянно мутит. А от солнца крапивница начинается, видите, — он немного приподняла над водой, и мы заметили, что он купается одетый, то есть в футболке. — Приходится постоянно закрываться, иначе становлюсь пятнистым, как саламандра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Призраки! — охнула я.
— Кто? — не понял Паша.
— Ребята, я же вам рассказывала, — недовольно буркнула Катя. — Только что… Про Артура Беджаняна, про его смерть, про проклятье…
— А! — Женя прыснул в ладонь. — Вы про эти глупости…
— Ничего не глупости, — обиделась она.
— Тогда почему ты согласилась поселиться в этом проклятом люксе? — резонно спросил Женя. — Раз веришь в призраков?
— Тогда не верила, — насупилась Катерина. — А теперь и не знаю… Что-то в этом номере точно не чисто, не зря же я там спать не могу. И стоны эти… Они такие жуткие… Да и картина упала, точно как Эля говорила.
— Картина? — переспросила Таня. — Первый раз слышу.
— Я не хотела говорить, это же глупости, — она все больше бледнела. — Сначала я вообще не предала значения, ну упала и упала, а теперь… Там в номере картина висит на стене, пейзаж, наш санаторий на фоне гор, мне горничная сказала, что это работа Артура Беджаняна… И эта акварель… Она очень крепко висит, но сегодня… Я перед сном пошла умываться, вдруг слышу грохот. Прибегаю в комнату, а она лежит на кровати, причем, лицом вверх! Должна вниз, а лежит вверх! Представляете?
— Глупости! — припечатал Женя. — Бабские страшилки! Упала случайно — мало ли предметов падает…
— А стоны и вздохи?
— Примерещилось спросонья.
— Ну уж нет! — разозлилась Катя. — Я слуховыми галлюцинациями не страдаю.
— А это мы сейчас проверим, — азартно проговорил Женя, выкидывая стаканчик из-под лапши на улицу. — Пошли…
— Куда? — не поняла Катя.
— К тебе в номер! Будем вместе стоны слушать.
Катя раздумывала только секунду, спустя которую она уже мчалась в сторону коридора. Мужики и Сонька с Таней резво потрусили за ней.
Мы с коллегами (Зорин энд Блохин) взмыли на крыльцо, быстренько предъявив документы двум грымзам, ворвались в фойе и нагнали компанию у лифта.
Молча поднялись на двенадцатый этаж — дальше лифт не шел, на тринадцатый вела только винтовая лестница. Взмыли по ступенькам. Ворвались в круглой холл. От него, как от нарисованного детской рукой солнца, шли четыре луча-коридора, в каждом из которых было по номеру: наш находился в крайнем левом (в этом дурном санатории даже нумерация была неправильной — с права на лево). Мы нырнули в коридорчик, кинулись к двери с номером 666. Катя открыла. Мы с опаской вошли.
Номер был великолепным. Просторные комнаты с высокими потолками и светлыми стенами, на полу мягкие ковры, на окнах белоснежные жалюзи, мебель добротная, техника современная, ни чета нашему престарелому «Фунаю» без пульта. Даже покрывало на кровати было очень уютным и стильным, даже накидки на кресла, даже сами кресла, с миленькими думками у подлокотников. Я, конечно, не исключаю, что в четырех звездочных турецких отелях обстановка гораздо роскошнее, но мне, привыкшей арендовать на время отпуска фанерные времянки со скрипучими койками, такие хоромы показались просто верхом роскоши.
— Где картина? — почему-то шепотом спросила я.
Катя молча ткнула в стену, на которой не очень ровно висела блеклая акварель.
Я уставилась на картину. Н-да. Художником Артурик был таким же, как и архитектором, то есть паршивым. Я, конечно, не большой знаток живописи (Ван Денгана от Матиса не отличу ни за что), но как-никак три года в художке проваландалась, так что бездарную мазню от мазни талантливой отличу. Так вот Беджанянова акварель была просто из рук вон. Кривое здание санатория с черными квадратами окон на фоне предгрозового неба и горных пиков (пики почему-то больше похожи на равнобедренные треугольники).
— Кошмарная картина! Особенно вороны не удались… — пробурчал Зорин.
— Где ты увидел ворон? — удивился Лева.
— По небу летают. Жирные такие…
— Это не вороны, а самолеты… — Он прищурился и посмотрел на картину еще пристальнее. — Или бомбы… Ребята, а разве Адлер когда бомбили?
— Это тучи, — прервал спорщиков Женя. — Картина же называется «Гроза над городом», вон на табличке написано, — и он ткнул пальцем в картонную пластину, прикрепленную к раме. — Автор А. Беджанян.
— Кошмарная картина! — настоял на своем Зорин. — Не зря призраки ее постоянно со стены сбрасывают…
— Кстати, о призраках, — взволнованно проговорила Сонька, — давайте выключим свет и подождем, когда они стонать начнут.
— Давайте, — согласилась Катя, робко постукивая зубами.
Мы выключили свет, и расселись по креслам и стульям. Секунд сорок не могли успокоиться, все хихикали и возились, стараясь скрыть свое волнение, но по прошествии минуты затихли.
Я навострила уши, замерла. Вообще-то слух у меня отменный, как у большинства близоруких людей, но на сей раз я не уловила ни единого звука, разве что мерное дыхание Соньки — она сидела на ручке моего кресла.
— Кто-нибудь что-нибудь слышит? — шепотом спросила я.
— Я слышу, как капает вода в туалете, — подал голос Блохин. — И как у Юрки в животе урчит.
— Как у него урчит, и мы слышим, — хохотнул Паша, после чего вскочил с дивана и резко включил свет. — Короче, ребята, либо никаких призраков нет, либо у них сейчас тихий час.
— Но я не утверждала, что это призраки стонали, — начала оправдываться Катя. — Просто предположила…
— Теперь тебе не страшно будет спать? — спросила сердобольная Сонька.
— Не знаю… — Катя покосилась на строптивую картину. — Вроде с вами мне не страшно…
— Может, мне остаться? — расплылся в улыбке Паша. — Поохранять тебя?
— Или мне? — Танюша преданно заглянула Кате в глаза. — Я могу…
— Да ладно вам! — бодро воскликнула та. — Идите себе! Я не боюсь!
— Точно? — не терял надежды рыбак.
— Точно. Я так устала, что мигом усну.
— Ну тогда спокойной ночи, — смиренно молвил отвергнутый Павел.
— До завтра, — попрощалась с нами Катерина.
Мы вышли из люкса, потоптались немного на лестнице, пожелали друг другу приятных снов и распрощались у лифта.
Глава 4
ЧЕЛОВЕК быстро шел по слабо освещенному двору. Он прекрасно ориентировался в темноте, ибо вело его не столько зрение, сколько наитие, ведь шел он не просто гуляя, он приближался к могиле ВРАГА… Было часа два, а то и больше — самый разгар южного веселья — но ЧЕЛОВЕК не боялся кого-то встретить, он знал, что ЗДЕСЬ редко бывают люди. Закуток между стеной корпуса и бетонным забором со всех сторон засаженный деревьями, пятачок каменистой земли, усыпанной строительным мусором и гнилыми сливами, вечно тенистый, скрытый от посторонних глаз деревянным навесом уголок двора — здесь никто не бывал…
Только ЧЕЛОВЕК наведывался сюда постоянно, потому что именно здесь он убил и захоронил своего ВРАГА. Вот и сейчас он шел к его могиле, но на сей раз не для того, чтобы плюнуть на нее… Он так стремился к ней по другой причине — ЧЕЛОВЕК решил ее разрыть! Да! Он понял, что это единственное решение. Разрыть, проверить карманы, найти и уничтожить. Записку! Наводку! Подсказку! Улику!
ЧЕЛОВЕК долго не мог решиться, он бы и не решился, если бы не услышал сегодня, что подлеца хватились. И кто? Его жена, с которой он прожил в счастливом браке двадцать два года… Кто бы мог подумать, что у этого изверга есть жена. Да что жена! Двое детей, две дочки! И вот теперь три его любимые женщины ищут своего ненаглядного, звонят, пишут запросы, отбивают телеграммы и ждут, ждут… Они еще не знают, что никогда его не дождутся…
ЧЕЛОВЕК на ощупь пробрался между стеной и забором. Подошел к могиле. Присел на корточки. Вынул из сумки маленькую лопатку — к сожалению, больше ничего подходящего найти не удалось — и начал копать.
… Прошло десять минут. ЧЕЛОВЕК утер пот со лба, сел на грязную землю. Оказывается, раскапывать гораздо труднее, чем закапывать, тем более в кромешной тьме. ЧЕЛОВЕК встал, отряхнулся. Может, и не стоит так спешить? Может, дело потерпит до утра? Или завтрашнего (пардон, уже сегодняшнего) вечера. Будет и светлее, и, глядишь, за это время он найдет более подходящую лопату. Тем более, пока никаких подозрений у администрации нет, ЧЕЛОВЕК сам слышал, как начальница санатория говорила коменданту, что, скорее всего, пропавший красавец загулял с какой-нибудь местной красоткой…
Подожду до утра — решил ЧЕЛОВЕК. Потом малодушно подумал — а вечером уеду. Домой! Подальше отсюда и от греха! Но тут же одернул себя — нет, ты не уедешь! Ты будешь наслаждаться жизнью, пить, гулять, флиртовать. Ты свободен и счастлив, а свободные счастливые люди не убегают, поджав хвосты…
Все будет хорошо — заверил себя ЧЕЛОВЕК и легкой пружинистой походкой направился в обратный путь.
* * *
Мы с Сонькой лежали на пляже, накрыв лица панамами. Было жарко, и хотелось есть, и так как завтрак мы проспали, а в нашем холодильнике шаром покати, то пришлось переться на пляж с пустыми желудками.
Мы лежали, стараясь не обращать внимания на урчание в животах, а мимо носились многочисленные торговцы съестным, наперебой предлагая вечно голодным курортникам всевозможные вкусности.
— Самса, слоеная самса! — гудела тучная пожилая матрона с кавалерийскими усами.
— Пахлава медовая! Покупаем пахлаву! — верещала вертлявая девчушка лет тринадцати.
— Пиво холодный, фарель капченый… — бодро предлагал жилистый, загорелый до черноты армянин. — Налэтай-покупай!
— Лимонад. Холодный лимона-а-а-ад, — гнусил шустрый паренек с бритой головенкой.
Сонька резко вскочила со своего лежака.
— Да когда же они заткнуться! — захныкала она, утирая пот со лба. — Сил нет их слушать! То форель, то самса… Я жрать хочу!
— Я тоже.
— Давай тогда купим чего-нибудь.
— Сонь, ты разве не помнишь, что мы кошельки забыли? — вяло спросила я, переворачиваясь на спину. — Денежек у нас нету.
— Надо сбегать за ними, до корпуса сто метров.
— Вот и сбегай.
— А че сразу я? — насупилась Сонька. — Беги сама.
— Я потерплю — у меня через час обед.
— А мне нельзя рисоваться…
— Возьми мою санаторно-курортную карту и иди с богом.
— Не пойду, — упрямо буркнула она.
— Ну тогда говей.
Мы полежали еще минут десять, пока жара не согнала нас с солнцепека.
— Пошли купаться, — предложила я.
— Пошли. Может, в воде есть расхочется.
Мы занырнули в теплую пенную волну. Я поплыла к бую, а Сонька начала курсировать вдоль берега. Беда с ней! Дальше, чем на два метра в глубину она не заплывает — боится. Вообще Сонька про себя говорит: «рожденный ползать — летать не может», что в переводе означает: «кому не дано плавать, тот никогда не научится». Уж сколько лет над ней билась преподавательница физкультуры в институте, когда они всей группой занимались в бассейне, сколько я пыталась ее приобщить к плаванию, все без толку — Сонька бултыхается только у берега и только по-собачьи. При этом так часто загребает руками, так беспорядочно сучит ногами, что устает через пару минут.
Когда я вернулась, она все так же утюжила прибрежную волну. Рядом с ней бултыхались две знакомые личности — Паша и Женя. Паша был в кепке и солнечных очках, от чего перестал быть похожим на Бармалея, став точной копией сицилийского мафиози мелкого разлива. Женя же на фоне приятеля казался эдаким аббатом-бенедиктинцем: физия благостная, гладкая, румяная, с наивными круглыми глазами и целомудренным маленьким ртом.
— Привет! — поприветствовала я их, подплывая ближе.
— Здравствуй, соседка, — пробасил Паша, Женя же просто улыбнулся.
— Как отдыхается? — поинтересовалась я. — Как наш балык, еще не съели?
— Осталось еще, — заверил меня Паша. — Я много привез — у меня ж аппетит, как у слона. — Он обернулся к приятелю. — А Женька плохо ест, мало.
— Я жару ужасно переношу, — пожаловался малоежка. — Меня постоянно мутит. А от солнца крапивница начинается, видите, — он немного приподняла над водой, и мы заметили, что он купается одетый, то есть в футболке. — Приходится постоянно закрываться, иначе становлюсь пятнистым, как саламандра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41