Так вот, вода остыла, и, кроме того, я тороплюсь использовать ее грандиозную наколку, ласково намекаю ей, что она может проститься со мной.
– Ты дашь координаты своего сутенера женщине внизу, чтобы мы в свою очередь помогли ему.
– Спасибо, мсье комиссар!
– Не называй меня все время мсье комиссар, особенно когда я нагишом, это оскорбляет достоинство моей профессии.
– И все же я не могу вам сказать мадемуазель, – делает ударение она, разглядывая резиденцию моего самолюбия.
Через три четверти часа, промчавшись через Пантрюш на такой скорости, которая оставила в растерянности всю русскую знать, сидящую за рулем своих такси, я высаживаюсь у конторы.
Берюрье уже здесь, занят тем, что запихивает в тело содержимое банки печеночного паштета. Его вставные кастаньеты звонко щелкают, губы блестят, как зеркало.
Я чувствую, что этот спектакль оскорбляет мое человеческое достоинство.
– Что ты так смотришь на меня? – беспокоится отвратительная особь.
– Ничего, дремучий ты человек! – вздыхаю я.
– От такого и слышу! – парирует Жирный, закрывая нож, лезвие которого он только что вытер о лацкан куртки.
Я берусь за трубофон, чтобы связаться с префектурой в Ивлин, с ее службой технических паспортов. Пока меня соединяют по коммутатору, я вооружаюсь лупой в духе Шерлока и рассматриваю номерной знак гоночной машины, стоящей под задницей метиски. Номер можно разобрать даже невооруженным глазом. Он оканчивается на 78. Интересная штука жизнь, правда? Догадывался ли этот чудак в ту секунду, когда останавливал свой шарабан, что простое нажатие на педаль тормоза повлияет на его судьбу? Если бы он остановил свой М. Ж. на пятьдесят сантиметров дальше, я продолжал бы топтаться в тумане, тогда как благодаря этому мне удастс, может быть...
– Алло! Полиция! Фамилию владельца машины под номером 518 ББ 78, поживее!
Пока служащий прочесывает бассейн Аркшоны, я рассеянно наблюдаю за моим толстым Берю. Милый коллега заканчивает вытирать пальцем банку от паштета. Он сосет указательный палец, как славный толстощекий бутуз, который предпочел свиной жир меду
– Алло!
– Я слушаю!
И как слушает ваш малыш Сан-Антонио! Все мое естество дрожит, как скрипичная струна, с которой играет котенок.
– Транспортное средство принадлежит некоему мсье Сержу Кайюк. оптовому торговцу, авеню Мнерасскаж-о-Беде, 56, в Рамбуйе
– Спасибо, – выдыхаю я.
Рамбуйе! Рамбуйе! Помните, я говорил вам, что с девяти утра, как только моя пятка коснулась коврика, я предчувствовал перемены.
И тут происходит явление несказанного Пинюша, носителя удочек и одного сачка.
– Ты переезжаешь? – спрашивает Берю.
– Завтра суббота, – объясняет человек с моргающими глазами – Думаю пойти подразнить уклейку в Уазе.
– Оставь свою вязанку! – предписываю я дорогому человеку
Он подчиняется. Я обнажаю его голову и запечатлеваю на этом заурядном лбу благородный поцелуй.
– Благодаря твоей дедукции, старик, мы, может быть, добьемся результата. Твоя идея поднять прошлое была по-настоящему гениальна.
Он сияет Берю злобно швыряет банку в корзину для бумаг, где уже лежат пустая литровка и косточки от олив.
Я связываюсь с транспортной службой. Там дежурит Алонзо Бензен. Серьезный парень.
– У тебя есть фургон ЭФ? – спрашиваю я.
– Да, мсье комиссар
– Он готов?
– Да
– Тогда напяливай униформу и скажи Бадену, чтобы он делал то же самое Сбор во дворе через пять минут. Не забудь погрузить туристические принадлежности.
– Для большого пикника?
– Да, полный набор: Томпсон, гранаты со слезоточивым газом и другие закуски
– Понял
– Куда ты едешь? – спрашивает Пино.
– Увидишь, потому что примешь участие в нашей небольшой прогулке
– Ты думаешь, мы вернемся до закрытия магазинов? – беспокоится он – Мне надо купить конопляного семени на завтра!
– Если мы не вернемся до шести, это будет означать, что мы сыграли на три метра под землю, кавалер. В этом случае тебе будет легко раздобыть червяков.
– А я? – брюзжит берюрианская Опухоль.
– Что ты?
– Я участвую в организуемой поездке?
– А как же? Разве ты видел когда-нибудь цирк без клоуна?
Глава Х
(продолжение)
Нет ничего более практичного, чем этот фургон, оборудованный людьми, у которых в башке свекольная ботва. Внешне это обычная колымага с двумя дверцами сзади и кабиной спереди. На боках белыми буквами написано «Электричество Франции». Но точки над "и" – это крошечные потайные глазки, позволяющие сечь панораму изнутри.
Внутри все как у людей. Кожаные сиденья, радиопередатчики, бронированные плиты на стенках, ящики для оружия. Короче, все готово к делу. Тем более что на тележке стоит не ее родной мотор, и эта каравелла жарит 180 в час так же легко, как Берю выжирает литр 12-градусной с зеленой этикеткой.
Бензен и Баден, одетые, как служащие ЭФ сидят в кабине. Пино, Толстый и я развалились на молескиновых сиденьях. Покачивание фургона убаюкивает удава Берю. Глаза Пино, погруженного в мечты, отвратительны, как слизняки в раковинах. На протяжении тридцати миль он сосал эмбрион окурка, и вот он уже тянет собственные усы, прикурив их от сварочной горелки, которая служит ему зажигалкой.
– Ты думаешь, что этот Кайюк все еще живет в Рамбуйе? – спрашивает Пинюш после того, как предотвратил беду, угрожавшую его волосяному покрову.
Я никогда не видел, чтобы моя славная развалина принимала расследование так близко к сердцу.
– Искренне надеюсь. В любом случае это подтвердило бы твои блестящие умозаключения, касающиеся покушения.
Удовлетворенный этой новой похвалой, он снимает шляпу так, как лишается венца властелин, и это меня удивляет, ведь я всегда воображал, что резьба на его головном уборе сорвана.
Появляется гипсовый череп, к которому пристали бесцветные волосы. Пино чешет черепаховым ногтем бляшку экземы и возвращает на свою выпуклость заплесневевший кусок фетра, бесформенный и грязный, который бы толкнул мсье Моссана на самоубийство, если бы он смог еще прочесть свой ярлык внутри.
– Рамбуйе! – объявляет Баден в микрофон, вмонтированный в зеркало заднего вида.
– 0'кей! – отвечаю я. – Вы знаете, что должны делать?
– Да, патрон.
– Будьте особенно осторожны!
– Хорошо!
Фургон поворачивает на авеню Мнерасскаж-о-Беде, тихую улицу городка, расположенную перпендикулярно к южной поперечной оси замка по отношению к меридиану Гринвичской деревни и к квадрату гипотенузы.
– А вот и сорок пятый номер, патрон, – объявляет Баден. Я втыкаю свой рысий взор в потайной глазок. Вижу красивую собственность из камня в стиле «перестроенный старинный хозяйский дом». Она состоит из прямоугольного жилого корпуса и ангара-гаража, который выходит на улицу. Низкую стену с решеткой поверху диким виноградом заволокло (как Шодерло) Видны открытые ставни в цокольном этаже. В первом этаже они закрыты.
Я толкаю ногой костыли Толстого, чтобы разбудить его, так как его могучие рулады рискуют нагнать страху на мирное местное население, заставив их думать, что в драндулете установлен турбореактор
Диплодок издает «уа-уа» и пускает в ход домкрат, позволяющий поднять веки.
– Рамбуйе! – повторяет Пино.
Толстый поспешно опускает свои шторы.
– Я схожу в Ренн, – вздыхает он.
Ударами локтей мы выволакиваем его из сна, и он с трудом восстанавливает то, что с натяжкой можно назвать ясностью ума.
Бензен и Баден уже вкалывают. Они вытащили из кабины моток электрического кабеля и вот уже лезут на столб, делая вид, что восстанавливают разрыв.
Затем они разматывают кабель до двери дома, который и был целью нашего путешествия. Звонок в дверь. Или, скорее, погребальный звон Надтреснутый звук оного поет в моей нежной душе забытую песнь босоного детства (читатели, которые оценили истинную красоту этой фразы, могут написать мне, чтобы получить и другие. Их есть еще запас на складе, который я готов уступить им по себестоимости. Скидка на десять процентов многодеткам, ветеранам войны и диабетикам).
Проходит минута. Потом в окне показывается мужское лицо. Моя аорта кричит браво. Мысленно я пою благодарственный гимн мисс Сахарный Тростник: это мой дергатель стопкрана. Но изменившийся после курса омоложения. Если ему тридцать пять годков, то это конец света! Грива у него не седая, а приятно белокурая. Я опознаю его по носу, немного расширенному книзу.
– Что такое? – спрашивает он.
Баден говорит невинным голосом:
– Это ЭФ, мсье. Меняем все подключения на этой улице. Кайюк внимательно смотрит на двух мужчин. Он видит провод, который свисает со столба, фургон с успокаивающими буквами, простоватые рожи двух моих людей и бросает:
– Одну секунду!
Дверь открывается, в ней появляется хозяин, рядом с ним стоит громадный боксер, который, если бы курил сигару, был бы похож на Черчилля.
– Зверюга злая? – спрашивает Бензен.
– Когда как, – таинственно заявляет Кайюк.
– Когда как зависит от кого? – шутит Баден, страдающий собачонкофобией, особенно если у них кишки, как у вешалки для полотенец.
– Только от меня, – бросает Кайюк, отходя от двери. Оба моих агента проникают в дом, разматывая дурацкий кабель. Кайюк, засунув руки в карманы, созерцает представление, как настоящий ротозей. И надо же, тут его мерзавец пес кидается к фургону, лая все, что он умеет. Ужасно, он нас унюхал!
– Что с вашей псиной? – невинно спрашивает Бензен. – Моя тачка его не устраивает?
– У меня такое впечатление, что да, – уверяет Кайюк, нахмурив брови.
– Там, наверное, кошка под ней! – лицемерно подсказывает Баден.
Но собака опровергает это предположение, бросаясь на задние дверцы машины. Она яростно царапает колеса. Теперь она больше не лает, а испускает глухое злобное рычание.
Кайюк подходит.
– Что с тобой, Крифт? – бормочет он. Он протягивает руку. Я понимаю, что он хватается за ручку двери. Этот хмырь – редкостный нахал!
– Вы позволите? – бросает он через плечо двум честным служащим из ЭФ.
И открывает. Мы сталкиваемся нос к носу. Какое самообладание, мадам Дюран!
Вместо того чтобы воскликнуть что-то типа «О Боже! супруг мой» или «Кого я вижу!», Кайюк бросается назад, яростно оттолкнув дверцу. Он меня узнал сразу, и его решению не понадобилось и сотой доли секунды, чтобы созреть в белокурой голове.
Я посылаю отработанный-удар ногой в дверь. В ту секунду, когда она распахивается, раздается длинный свисток. Я выпрыгиваю из фургона и вижу, что у Кайюка в зубах свисток. Он дает сигнал тревоги. Определенно, это его вторая натура. В считанные секунды, которых не хватит даже на то, чтобы усыпить комиссию сенаторов, я оказываюсь на Кайюке, и он принимает в челюсть кило моего кулака. Его свисток отлетает в сторону. Берю и Пино, которые вылезают из тачки, устремляются ко мне.
– Усмирите его! – кричу я.
Галопом, как всегда, я бросаюсь в дом с «дурой» в руке и делаю знак Бадену следовать за мной. Мы внутри.
Я слышу, как хлопает дверь, щелкает ключ. Это в конце коридора. В доме есть второй выход, он должен выходить в проулок за строениями. Действительно, рычит мощный мотор. Понимая, что у нас нет времени вышибать дверь, я кричу моим бойскаутам валить к машине.
Берю только что украсил Кайюка декоративными браслетами, а Пино шлепнул боксера, который желал ему только добра.
– В машину и чос! – бросаю я. Начинается высший пилотаж. Все взлетают в машину, кроме папаши Пино, который запутался копытами в электрическом кабеле. На этот раз за рулем я, и, прошу вас поверить, резина на колесах слегка дымится. Я делаю поворот направо, еще один... Действительно, тихая улочка тянется вдоль строений. На горизонте пусто. Я давлю на газ, мы выскакиваем на более оживленную магистраль. Я резко торможу перед остолбеневшим пацаном, который играет в классы. Он застыл на одной ноге, как журавль.
– Малыш, здесь машина проезжала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19