.. Работайте тихо, без огласки.
Мне противна его наглость, и я смотрю сквозь него.
- Послушайте, господин Перзавеса, вы забываете, что у нас на руках два трупа, а значит, имеется как минимум один убийца... Можно спрятать, если постараться, остывшее мясо - вернее, кости, - но если я заарканю убийцу, то его придется судить, не так ли? А судебный процесс как мед - на него слетятся все мухи!
- Ну, до этого еще далеко! - рубит он.
Сила этого малого в том, что он живет сегодняшним днем. Между прочим, и вы должны это признать, если ваши мозги не совсем высохли, - истинная сила человека в его настоящем. Не многие знают об этом, и уж тем более не многие умеют жить в узких границах без прошлого и будущего. Симон Перзавеса верит в настоящее и его силу. И он стал тем, кто он есть, лишь за счет умения выжать максимум из текущего момента.
- Единственное, о чем я вас прошу, комиссар, - расследование должно быть проведено сугубо конфиденциально. Дальнейшие наши действия мы сообразуем с развитием событий. На этом Перзавеса как бы ставит точку в переговорах. Заседание следует считать закрытым. Его ждут министр, три посла, две графини с пересохшими глотками, а также целый выводок писателей-академиков, которых он маринует в осиротевшей без него гостиной. Он должен быть там, среди хрусталя и накрахмаленных скатертей, - каждая минута на счету. Через мгновение он полностью забудет об инциденте и займется более важными делами.
- Господин директор, я... - стартует Кийе.
- Вот именно! - отвечает тот.
Перзавеса протягивает нам руку, вернее, два свободных пальца руки, в которой держит сигару. Мы вынуждены пожать их, чтобы ответить на акт его вежливости.
И вот мы уже на лестнице. Мраморные статуи взирают на нас с сонным безразличием.
- Вот это человек! - блеет Кийе.
Я скашиваю на него глаза. Всегда находятся людишки, гордые тем, что служат своим хозяевам лишь ковриком для вытирания ног.
* * *
- Ну и что теперь? - спрашивает оживший огурец, когда мы приземляемся на тротуаре.
Меня начинает тошнить от его компании.
- А теперь, мой бесстрашный друг, вы можете вернуться к своим высосанным из пальца новостям... Если у вас появится информация и вы захотите со мной поделиться, позвоните. Вот моя карточка.
Я оставляю его с открытым ртом и иду к машине.
- Ну, как дела? - беспокоится маман.
- Как у волка, которого ноги кормят. Придется возиться с этой загадкой. В этом деле, похоже, ожидается куча палок в колесах, да еще рот придется держать на замке...
Она понимает, что я взвинчен, и пытается мне помочь успокоиться.
- Какой он из себя, директор газеты?
- Как сама газета, мам. Изъясняется исключительно заголовками и полагает, что все человечество стоит не больше пятидесяти сантимов, как его капустный листок.
- А куда мы теперь?
- К бизнесмену от газеты, который купил эту чертову халупу. А потом я приглашаю тебя в хороший ресторан где-нибудь в центре. Честно говоря, рагу мамаши Пино для меня лично как кроличий чих.
* * *
Ну и денек выдался - ни одной встречи с приличными людьми! Именно об этом я думаю, когда мне открывает дверь служанка Бормодуpa. Вот уж, видно, шлюха - на все сто! Она сверлит меня своими глазами-буравчиками, будто штопором, если вы, конечно, соображаете, что я имею в виду. Грудь настолько обнажена, словно готова превысить свои полномочия.
- Вы от кого? - мяукает она, продолжая рентгеновское исследование.
- От господина Симона Перзавеса, - отвечаю я, зная наперед, что престижное имя откроет мне любые двери.
Девица проводит меня в небольшую гостиную в стиле ампир и указывает на диванчик, стоящий под огромной, во всю стену, картиной кисти фламандского живописца эпохи космических завоеваний. Проигнорировав приглашение сесть, я хожу по комнате и разглядываю суперсовременную мазню. И вдруг мне в голову (как всегда, гениальную) приходит мысль (соответственно гениальная) по поводу так называемой исторической правды. Люди всегда задавались вопросом, почему Наполеон изображен на всех портретах с рукой, засунутой за отворот мундира. Полагаю, что дам вам глубоко рациональное объяснение. Вы ведь знаете, что парень скончался от рака желудка? Из этого можно заключить: рак мучил его долгие годы, и он держал руку на солнечном сплетении, чтобы незаметно массировать больное место. Однако из школьных учебников мы знаем, что у него были заболевания и других органов, находящихся несколько ниже, но... Если бы живописцы пошли на поводу у правды, то наш национальный герой должен был бы держать руку в соответствующем месте, что, признайтесь, не делало бы чести великому Бонапарту.
Я все еще продолжаю про себя философствовать, рассматривая очередной шедевр современного искусства, когда господин Бормодур вносит в гостиную сто с чем-то килограммов собственной плоти. Кроме излишков веса у хозяина дома есть и другие особые приметы: толстый нос, похожий на гусиную гузку, и взгляд соленой трески.
Он сдвигает брови.
- Месье? Мне доложили...
- Я знаю. Как и то, что я прямиком от господина Симона Перзавеса. Комиссар Сан-Антонио.
- О-о!
С тем же эффектом он мог бы произнести и "а-а!", что позволило бы ему сэкономить силы, ушедшие на складывание губ в трубочку. Но вполне возможно, такое упражнение для рта составляет основную часть его ежедневной физической зарядки, поскольку, войдя, он тут же тяжело плюхается в массивное кресло.
- Для начала хочу попросить вас о неразглашении того, о чем я вам сейчас расскажу, господин Бормотун.
- Дур.
Я напрягаюсь, предчувствуя с его стороны желание нанести мне оскорбление.
- Не Бормотун, а Бормодур, - уточняет он жалобно.
- О, простите, я не нарочно.
Чтобы сгладить неприятное впечатление, я спешу изложить ему (в третий раз за сегодня) обстоятельства дела и причину моего визита.
Узнав, что он из самых лучших побуждений купил для "Утки" небольшой склад костей, мастодонт бизнеса приходит в тихий ужас, у него отваливаются бивни.
- Но это же кошмар! Что обо мне подумает мой друг Симон?!
- Кое-что неприятное, смею вас уверить, - подтверждаю я. - Между нами говоря, он просто взбешен.
- Бог мой, я сейчас же ему позвоню.
- Сейчас не надо! Он принимает, но не соболезнования, а министров...
Надутый толстяк начинает на глазах уменьшаться в размерах. Естественно, это литературный образ, но его суть в полной мере соответствует реальности. Впечатление, будто толстяк сел на гвоздь и сильный выход воздуха того и гляди приведет к декомпрессии в помещении.
- А теперь, господин Трубадур...
- Бормо!
- Простите?
- Не Труба, а Бормо... Бормодур.
- А! Прошу прощения! Теперь предстоит разгадать предложенный вами ребус, и вы должны оказать мне в этом действенную помощь.
- Я?
- Вы!
- Но ка... ка...
Интересная физиология у человека: он еще не знает самого главного, а уже такой позыв!
- Но ка... как я могу вам помочь? - заканчивает он фразу, к моему великому облегчению.
Бромтутур, или как там его, не в себе. Он на грани инфаркта. Беднягу можно понять! Сегодня воскресенье, вечер, и в кухне мирно готовится утка с апельсинами. А он с тоской представляет себе, как его уводят в темную ночь навстречу жутким приключениям. Только от одной этой мысли в животе у Дурбормота все индевеет. В голове полная мешанина, паника среди слюнных желез, раскаты грома в эпителии желудка и мольбы о спасении, готовые сорваться с кончика языка. Он представляет себе борьбу не на жизнь, а на смерть вокруг серебряного подноса, испускающего пар, подобно транссибирскому экспрессу, и утку, золотистую, сочную, нежную, с хрустящей корочкой и растопыренными лапками... Несчастный видит, как члены его семьи берут на абордаж поднос с водоплавающим чудом, чтобы свести с уткой счеты, полностью забыв о нем, отсутствующем. Когда он вернется, останется лишь остов, чистый, будто обглоданный стаей стервятников, и, если повезет, шейка во всей своей первозданной красоте.
- Первое, чем вы можете мне помочь, так это дать справку об истории дома, господин Бомбодур.
- Бормо! Бормодур...
- О, извините еще раз, у меня короткая память на некоторые имена. Словом, мне нужны фамилии предыдущих хозяев, которые наверняка фигурируют в купчей. Кстати, постройка, кажется, довольно новая.
- Да, да, весьма новая. Пройдемте ко мне в кабинет.
Будто невзначай толстяк бросает взгляд на часы. Его утка жарится сейчас в инфракрасной духовке или же в микроволновой печи на вращающемся блюде, окутанная парами и микроволнами. Затем в дело вступает гриль. Могу спорить! Как только она будет готова, звоночек известит об этом голодных хозяев. В наши дни кухни стали похожи на лаборатории ядерных исследований.
Бормотуш ведет меня в соседнюю комнату. Здесь тоже ампир. Немного вычурно - я имею в виду стиль, когда его слишком много. Похоже, он купил целиком Малый Елисейский дворец... Перепродажа недвижимости позволяет ему урвать лакомые кусочки, моему птенчику Бармалею, будьте покойны!
Хозяин, или мэтр (хотя роста в нем метр с кепкой), начинает лихорадочно рыться в выдвижных ящиках своих далеко не ампирных шкафов и вскоре вытаскивает толстую тисненую папку. На обложке вензеля и надпись округлыми жирными буквами: Конкурс "Средиземная утка".
Вздыхая, бизнесмен развязывает тесемки. Каждое его движение сопровождается скрипом, какой издает мачта корабля во время шторма. Он перелистывает бумаги, перекладывает всевозможные бланки, принюхивается, слюнявит пальцы, похожие на сосиски, и в конце концов набредает на нотариальный акт.
- Вот он! Нашел, - кряхтит толстяк.
Он читает тихим голосом, шевеля губами. До меня доносится лишь сипение и причмокивание, но я человек воспитанный и научен ждать. Наконец он отрывается от бумаги, поднимает на меня глаза и, как сказали бы об архангеле Михаиле, подает мне знак.
- Добрая весть! - объявляет он.
- Да?
- Был только один хозяин. Я вам сейчас объясню. Значит, так. Дом был построен десять лет назад вдовой Планкебле, и она жила в нем со своей дочерью... Затем она, то есть вдова, вышла замуж за некоего господина Сержа Аква. Через восемь месяцев она умерла и дом унаследовала ее дочь...
Пока он рассказывает, меня не покидает легкое раздражение: я бы предпочел сам лично покопаться в бумагах и выудить необходимые сведения нет ничего лучше, чем текст перед глазами. Но хорек Бормодур, бросая отчаянные взгляды на часы, не выпускает досье из рук. Он торопится. В гонке между мной, легавым, и уткой для него единственный способ спасти положение - это не упустить момент, когда надо рвануть к финишу. Необходимо срочно покончить со мной, иначе от утки останутся рожки да ножки.
- Таким образом, мы приобрели дом у дочери Планкебле.
- Ее адрес?
- Париж, девятый район, улица Баллю, сто двадцать.
Записываю информацию в блокнот.
- Благодарю, мэтр... Значит, при оформлении сделки вы встречались с этой девушкой?
- Естественно. Ей двадцать восемь лет. Несчастное создание! Она инвалид и живет с отчимом...
- С отчимом? Но она ведь была взрослой, когда тот женился на ее матери? Вы говорили, что мадам Планкебле сыграла в ящик через восемь месяцев после заключения брака...
- Сыграла... во что? - выпучивает глаза благовоспитанный продавец недвижимости.
- Я хотел сказать - умерла! Прошу прощения за мой язык, господин Бормодыр, но в полиции мы встречаемся не только с представителями высшего света, каким являетесь вы, отсюда и некоторые выражения.
Он выдавливает улыбку.
- Забавно...
- Вы сказали, дочь Планкебле инвалид? Чем страдает бедняжка?
- Паралич ног. Она передвигается только в кресле-каталке.
- А этот отчим, который в конечном итоге был ее отчимом всего восемь месяцев, взял парализованную девушку под свою опеку?
- К счастью, на свете бывают и добрые люди.
- А что представляет собой этот сердобольный господин?
- Если вы его увидите, сразу поймете, почему он так поступил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20