Это нелюдимый человек, весь ушедший в себя, слабого здоровья. Он так и остался в мире, который избрал для себя, понимаете? У него свои привычки...
- Понимаю...
И мэтр устремляет пронзительный взгляд на циферблат часов, пытаясь остановить неумолимый бег времени, отведенного для полного прожаривания утки. Но утка готова, и мне пора делать ноги.
- Ни слова кому бы то ни было о нашем разговоре, господин Бомбардир...
- Бормодур! Можете полностью положиться на меня! Не думаете же вы...
Он провожает меня до двери и протягивает руку. Я жму его упаковку франкфуртских сосисок и желаю спокойной ночи без кошмаров...
Фелиция тихо спит на сиденье. Прежде чем залезть в машину, я с умилением смотрю на нее через стекло. Какая она красивая, моя старушка, с седыми, стянутыми на затылке волосами, в черном платье, с бледной рукой, покоящейся на подлокотнике. Я стараюсь тихо открыть дверцу. Но маман все равно вздрагивает и тут же одаривает меня нежной улыбкой.
- Ну что?
- По-моему, у меня есть вся необходимая информация, мам. Сейчас только позвоню в Контору, и на сегодня закругляемся. Гульнем по полной программе! Сначала как следует поедим в баскском ресторане, а потом пойдем в кино. Какой-то новый фильм с Фернанделем, говорят, смешно!
Фелиция сияет. Для нее этот торжественный выезд в Париж настоящий праздник, особенно если учесть, что она месяцами безвылазно пребывает в нашем домике на окраине.
* * *
Заняв столик в ресторане "Аавинь", я прежде всего иду к телефону. На другом конце трубку снимает шеф. Он уже в курсе, поскольку Перзавеса сдержал обещание. А так как шеф, с одной стороны, не может отказать человеку такого калибра, а с другой - Старику не улыбается видеть в своих элитных рядах легавого, замешанного в подобную историю, то он, естественно, полностью согласен, чтобы я вел расследование в фетровых тапочках и на цыпочках, а также с сурдинкой на моем речевом аппарате, предназначенном для произнесения красивых и интеллигентных слов.
Получив сполна ценные указания, я с минуту обдумываю свои первые, наиболее важные действия, примерно так же, как телеведущие готовят вопросы и реплики, которые они будут потом "импровизировать" с умным выражением лица во время политических теледебатов.
Я снова снимаю трубку и звоню домой своему приятелю Лашо из криминалистической лаборатории. Он, как всякий нормальный человек, в такое время принимает друзей. Когда он снимает трубку, вместе с его неуверенным голосом в мое ухо врываются звуки музыки и голосов. Кто-то ревет "Я знал тебя, когда был молодым", а какая-то дама подпевает, исполняя соло на бретельках бюстгальтера и резинках чулок. Мое сердце наполняется щемящей завистью.
Глава седьмая
В которой я выступаю как грузополучатель
- Ты в состоянии уяснить то, что я тебе сейчас скажу? - спрашиваю я у Лашо.
- Еще как! За кого вы меня принимаете?
- Хорошо, тогда раскрой уши пошире. Завтра, ровно в восемь утра, ты подъедешь к моему дому на фургоне, на котором должно быть четко и внятно написано, что он принадлежит строительной компании. Следишь за моей мыслью?
- Практически след в след.
- Замечательно! Прихвати с собой еще кого-нибудь из ваших и оденьтесь как рабочие-каменщики. Ты все еще слушаешь меня?
- Так точно!
- Отлично! Возьмите с собой кирки, лопаты - словом, строительные инструменты!
- А что будем делать?
- Сносить Версальский дворец! Похоже, под ним огромное месторождение нефти. Еще захватите несколько кусков брезента...
- Договорились.
- Ровно в восемь. Не опаздывай, понял?
- Заметано! Беру с собой Мюллера, возражений нет?
- Никаких! Чао!
Все, рабочий день закончен!
Наконец-то наступает благословенный момент, когда можно принять дозу на грудь и отдышаться!
Утром в понедельник в своем рабочем комбинезоне из белой парусины Лашо выглядит как настоящий Пьеро на подмостках кукольного театра. Пьянка у него дома, видно, затянулась и перевалила далеко за полночь, поэтому физиономия славного криминалиста приняла интенсивный бутылочный цвет, какой бывает, когда печень страшно сквернословит, а желудок шлет справедливые проклятия и угрозы.
Его друг Мюллер на фоне Лашо смотрится немного посвежее, может быть, из-за своей огненной гривы, замечательно гармонирующей с медными звуками его луженой глотки.
Что касается лично меня, любимого, то я пребываю в состоянии великолепной сбалансированности физического самочувствия и морального духа. Мы с Фелицией улеглись спать около двенадцати, и я, как благовоспитанный мальчик, вплоть до половины восьмого усердно давил подушку, пока маман не принесла мне утренний кофе с тостами. Прохладный душ, свежее белье - ив вашем распоряжении, милые дамы, ваш дражайший Сан-Антонио в своей наилучшей форме.
- Куда едем? - еле ворочает языком Лашо.
- Выкапывать мертвецов.
Лашо их видел столько, что подобные заявления, даже застреленные в упор, действуют на него, как на слона дробинка.
- Какого характера трупы?
- Характера весьма раздетого, я бы сказал, до самых костей.
- Класс!
Мы делаем по глоточку рома, чтобы поднять моральный дух на должную высоту, и идем к фургону с надписью "Каменные кладки и кровля, предприятие Латюиль и сыновья, Париж, улица Фоли-Мерикур". Очень достойное название, внушает доверие.
- Почему такая секретность? - любопытствует Лашо, с трудом взгромождаясь на сиденье водителя.
- Чтобы не привлекать внимания, сынок. Если мы начнем копать в саду в вечерних костюмах от Версаче, выставив шикарные тачки напоказ перед домом, то в деревне начнется шум, лишние вопросы, любопытствующие прохожие и прочее. А так мы бравые ребята-строители, приехали копать под фундамент для новой террасы, понял?
- И где это удовольствие?
- В Маньи-ан-Вексен...
Он едет не спеша. Во всяком случае, на поворотах шины не выражают протеста режущим слух визгом. Мы все трое тесно прижаты друг к другу на переднем сиденье. Солнце палит как из огнемета и согревает не только душу. Словом, все хорошо. Только Мюллер застыл с несчастной миной.
- Тебе жена устроила головомойку за вчерашнее? - выдвигаю я наиболее вероятную гипотезу.
- Нет, - вздыхает он, - просто зуб затрахал, болит - ужас! Я уж и аспирин принял - ни черта не проходит.
- А почему не идешь к врачу? - ставит вопрос ребром садист Лашо.
- Боюсь.
- И напрасно, - продолжает издеваться Лашо. - У меня есть дантист, так он зубы не рвет, а вынимает, будто вишни ложечкой из компота.
* * *
Меньше чем через час мы подъезжаем к владениям Пино. Погода прекрасная! Неподалеку крестьянин-винодел гонит свою жену на работу в поле. Природа звенит тысячью радостных голосов. Приятно работать в лучах жарко палящего солнца. Это прибавляет жизненных сил.
Мы ставим грузовичок у ворот и вытаскиваем из кузова инструмент: лопаты, лом, всякую строительную всячину, а также свернутый брезент. Правая щека Мюллера беременна на восьмом месяце. Показав ребятам места археологических раскопок, я иду обозреть окрестности. И очень вовремя. Потому что к нам, нос по ветру, со стороны фермы искусственного осеменения направляется землепашец, дабы удовлетворить любопытство, чрезмерно возбужденное нашим появлением.
- Это вы там работаете, в доме? У старичка висячие усы, как у моржа, и очки, отливающие голубизной.
- Да, приехали строить веранду...
- А! Вы из Парижа? Его удивляет, чего мы приперлись из Парижа, когда и здесь полно рабочих.
- Я двоюродный брат нового хозяина...
- Ага, ага...
Лаконичный дедушка прочищает остатки зубов кончиком кривого ножа, сплевывая на землю результаты изысканий...
- Хорошая погодка, да?
- Я смотрю, вы здесь производите кое-что, хоть и ненатуральным способом...
Он беззвучно смеется. Надо использовать его расположение, чтобы ввести в действие мой вопросник. Так, между прочим, будто невзначай. Я большой дока по этой части - десятилетний опыт, бронзовая медаль на олимпиаде! Симпатичный домик, правда? Моему кузену повезло!
- Да уж!
- Совсем новый, в отличном состоянии - что еще надо! Бывшие хозяева были, видно, большими чистюлями?
- Когда была жива мадам Планкебле - да... А потом она умерла, и...
- От чего она умерла? Не от заразного чего-нибудь, я надеюсь?
- А, не... - Дед чешет волосатую грудь. - Попала под товарный поезд на переезде. Близорукая была и туга на ухо... Ну и вот!
- У нее была дочь, как мне сказали, и новый муж?
- Точно. Они еще некоторое время жили здесь после ее смерти, а потом сдали дом в аренду...
- Понятно.
- Знаете, инвалидное кресло не очень-то подходит для наших дорог.
Я предлагаю старичку сигарету.
- Значит, сдали...
Это уже что-то новое. Мэтр Бормотун утаил от меня немаловажную деталь. Хотя, конечно, может, он и сам ничего не знал?
- Сдали людям... недостойным... Устраивали тут гулянки! В общем, бардак, прости господи!
- С моим братом вы можете быть спокойны: он человек тихий, ходит в домашних тапочках.
- Так-то лучше...
Настает время вырулить разговор на главную магистраль.
- Говорите, снимали дом люди недостойные?
- Да. Они содержали ночной притон на Монмартре. Знаете, где женщины заголяются перед всеми...
- Кто они ?
- Парочка, о которой я вам говорю... Неизвестно даже, женаты были или нет. И друзья у них под стать, орали тут всякие непристойности.
- А как звали эту парочку?
Он морщит лоб, будто собирается чихнуть.
- Вы не поверите...
- Почему?
- Этого никто не знал... С ними никто не водил дружбу!
И на этом, посчитав, видимо, что и так потратил на меня слишком много слюны, он прикладывается к козырьку кепки и удаляется к своим неосемененным коровам.
Вернувшись к ребятам, я вижу, что они уже раскрыли обе ямы и очистили останки от земли. Помогаю им запаковать содержимое могил в брезент. Один брезент у нас для "леди", второй для "джентльмена". Обвязав тот и другой, оттаскиваем оба свертка в фургон. Лашо углубляется в изучение мест захоронения. Он тщательно прощупывает землю в ямах сантиметр за сантиметром, разбивает комки земли, мнет их в руках, тщательно выбирая клочки и мельчайшие кусочки ткани, которые затем кладет в целлофановые пакеты. Лашо знает свою работу, и ему не нужно подсказывать. Я направляюсь к Мюллеру, приступившему внутри фургона к первичному осмотру эксгумированных трупов. Жарко! Солнце палит немилосердно, и в кузове грузовика стоит страшная вонь. Лучше уж пойду закапывать могилы вместе с Лашо, тем более что через пару часов нужно возвращаться в Париж.
Закончив работу, мы идем к фургону.
- Ну что вы об этом думаете, ребята? - спрашиваю я, срочно закуривая сигарету, чтобы хоть как-то нейтрализовать кошмарный запах.
Мюллер, который и так говорит с эльзасским акцентом, твердым, как застывший бетон, из-за флюса еле ворочает губами. Видом своим он напоминает мне половинку бегемота.
- Женщина молодая. Антропометрию я вам сообщу позже. Зубы в порядке...
Туг его голос срывается, и он корчит болезненную гримасу. Осторожной рукой несчастный ощупывает правую щеку, затем продолжает:
- Кости поражены негашеной известью, но не полностью разрушены, поскольку известь в контакте с мокрой землей теряет свои коррозивные качества. Вы же знаете, что окись кальция...
Я перебиваю его:
- Нет, Мюллер, не знаю, и не морочь мне голову. Давай дальше!
- Это, значит, что касается женщины. Естественно, позже мы вам расскажем больше. Теперь о мужчине. Я думаю, ему лет сорок, довольно крупный. У него - счастливчика - тоже были здоровые зубы, что, конечно, затруднит идентификацию.
Мюллер снова гладит вздувшуюся щеку. Бедняга, видно, страшно мучается, но мужественно продолжает:
- Кроме того, поскольку его не засыпали известью, труп сохранился значительно лучше, хотя, похоже, его закопали раньше.
Тошнотворный запах разлагающихся трупов бьет мне по носу, как кувалдой.
- Что еще удалось установить? - задыхаясь, выдавливаю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20