– Столько пить!
– Наливай.
Сосед бочком присел на табуретку и все время, пока Валентин суетился с посудой и резал закуску, неотрывно смотрел на Казначея, так что к тому моменту, когда стаканы были наконец подняты, он постарел на несколько лет.
Будь у него в кармане пистолет – запросто мог бы сорваться, разрядить магазин в собутыльников.
– Вы бы окна открыли, проветрили немного, – поморщился Антоныч. – Воняет, как в казарме. Давайте за знакомство!
Теплая водка докатилась до Казначеева желудка и развернулась обратно. Судорожным движением он перехватил ее на уровне горла, напрягся удержал; осторожно вздохнув, потянулся за лимонадом, сорвался и принялся кашлять, брызгая щоной на стол и отворачиваясь. Перекатников сделал ему бутерброд, пристроил на засохшем куске хлеба колбасу и лимончик. Кое-как все устаканилось, и вторая проско-. ша легче, даже Антоныч лицом помягчел, зажевал водку огурчиком и, порывшись в сигаретных пачках на столе, вытащил согнутый, подмокший с краю «парламент». Артем поднес зажигалку.
– На речке вас больше было. Хотел подойти, поздороваться, да старуха в магазин отправила, и потом все караулила. Сейчас еле вырвался, говорю, надо проверить, что за люди приехали, а то, десятого дня, у Кузьмича весь сарай вынесли, пока он спал, даже собака не тявкнула.
Перекатников разлил остатки водки, и сосед, выпив без тоста, не дожидаясь других, стал прощаться:
– Попробую вечерком еще заглянуть. Если получится. А то, стерва, унюхает – не пустит никуда.
Когда за ним закрылась дверь. Казначей опустился на стул и с ненавистью громыхнул стаканом по столу:
– Ну откуда такие люди берутся!
– Да он вообще не вредный, просто в армии своей привык к строгостям.
– Ага, видел я, как он глазами зыркает.
– У него сплошная дальнозоркость, вблизи не видит ни черта, а очки носить стесняется. Вот и делает вид, что все замечает.
– Не знаю, какая там дальнозоркость, но нас на пляже он верно срисовал.
Из комнаты выбрались Фролов с Верой. Семен сразу потянулся к новой бутылке и сорвал винтовую пробку, поранив палец.
– Сука!
Тряся ободранной рукой, он приложился к стакану, зубы цокнули по стеклу. Неизвестно, чем он занимался все это время с девушкой, подслушивал за дверью или был занят более приятным делом, но выглядел так, словно в самый ответственный момент обнаружил рядом с собой в кровати Антоныча.
– Будем держать военный совет, – решил Казначей. – Как говорится, отдохнули здесь – и довольно. Может, этот снайпер и вправду слепой, но я ему не доверяю. Вера, подожди, пожалуйста, за стенкой. А ты лезь на чердак. Можешь бутылку прихватить, если скучно.
Перекатников исполнил приказание молча. О том, что с чердака он может запросто выбраться и никто его не хватится до конца совещания, Казначей не подумал.
Девушка заартачилась:
– Меня это касается не меньше, чем вас. Тем более что вам сейчас только и думать, – она кивнула на водку, но брат и неожиданно присоединившийся к нему Фролов выпроводили ее за дверь и сели к столу.
Оба были напряжены.
– Так дальше жить нельзя, – сказал Казначей, и Фролов, помедлив, кивнул. Выпили, не сводя глаз друг с друга.
– Что будем делать?
Помолчали.
Казначей начал говорить осторожно, ковыряя вилкой дырку в скатерти:
– Здесь оставаться опасно. Идти сдаваться – как-то, знаешь ли, не хочется. Я вот что подумал: если какое-то время еще пошхериться, то о нас могут забыть. Не навсегда, конечно, но активно искать перестанут. А там, глядишь, разберемся, что к чему. Найду кого-нибудь, кто в законах сечет, проконсультируюсь, как можно отмазаться. Не бывает, чтоб не было выхода.
– Думаешь, мы можем отвертеться? – Семен хмыкнул и плеснул себе водки в стакан. – За бандюков, положим, много не дадут. Нас трое, да этот хрен на чердаке – если станем говорить складно глядишь, удастся соскочить.
– Если их друзья не найдут нас раньше ментов, – Казначей отвернулся, чтобы Семен не прочитал его мысли: «О стрельбе в бандитов беспокоиться надо тебе, я курок не нажимал, я в этом деле, как говорится, сторона потерпевшая». – А они, я думаю, будут рыть дольше и глубже, чем опера.
– За магазин сердце ноет, – Фролов потер грудь и выпил, занюхал долькой лимона, подцепил с тарелки кусок раскисшей колбасы, посмотрел и бросил обратно. – Как так получилось? Девчонка и парень… Какого черта ты их завалил? За что?
– Так легла карта. Чего теперь виноватых искать? Вместе были. Самое плохое, что гильзы совпадут, экспертиза – наука точная. Надо от пистолета избавляться. Бросим в реку – и концы, как говорится, в воду. Без пистолета они ничего не докажут. Придумал! Скажем, что ствол, из которого ты их завалил, мы отобрали у Макса. Он хотел нас порешить, мы стали сопротивляться и отобрали. Верка подтвердит и с Валентином договоримся.
– Думаешь, кто-то поверит?
– Какая разница? Пусть не верят, но доказать-то ничего не смогут. К тому же эти сволочи к магазину отношение имели, так что вполне могли там стрельбу устроить, по пьяни или еще как, не важно…
– Все, что мы делали, наперекосяк пошло. А здесь, по-твоему, сложится?
– Перестань! Только в фильмах преступники постоянно совершают ошибки…
Преступник! В душе Фролов себя им сознавал, но вслух определение прозвучало впервые.
Вздохнув, он опустил голову на руки. Сколько , ни заливал в себя, алкоголь действовал самую малость, как крепкое пиво. С одной стороны, сохранялась относительная четкость мыслей, с другой – страх не отпускал.
В словах Артема, казалось, был здравый смысл. Ведь и правда, о том, как в действительности все случилось, никто, кроме них, не знает, а значит, и следствию волей-неволей придется ориентироваться на их показания. Всякие следы, отпечатки и прочие научные штучки казались Семену сплошной чепухой. Пока не признаешься – никто не посадит, если только нет десятка независимых свидетелей. Единственный свидетель сидит на чердаке и боится лишний раз вздохнуть.
Был, несомненно был здравый смысл в сказанном Казначеем, но Фролов ему уже не верил.
– Надо провернуть последнее дело, а потом разбегаться. Когда мы все вместе, нас проще поймать. Тот, кто попадется, толкает операм мою версию. Про магазин – молчим, в квартире – самооборона. Конечно, станут бить, но тут уж надо выдержать, чтобы ни обещали.
– А с этим что делать? – Фролов показал йа потолок,
– Заставим его написать письмо в прокуратуру. Прямо сейчас. В городскую и Генеральную, чтоб не выкинули.
– Сейчас – напишет, завтра – открестится. Казначей быстро, оценивающе взглянул на Фролова и отвернулся, продолжая играть вилкой. Пальцы, сжимающие податливый алюминий, блестели от пота.
– Если его списать, то все можно повесить на него, – сказал он очень тихо.
Могильным холодом не повеяло и гром не грянул. За окном жарило солнце, его лучи, без помех проникая сквозь грязные стекла и ветхий тюль, упирались в загаженный стол, банки с расплывшейся тушенкой и теплое пойло в стаканах.
– Я думал, ты сам догадаешься. Зря мы здесь столько дней паримся?
Фролов не ответил. Ни согласия, ни протеста – безразличие.
– Ствол – к виску, тело – в реку. Самоубийство. Переживаний не выдержал. Скажешь, не поверят? Обрадуются, что можно «глухаря» списать.
7
Адрес Ольги Ивановой установили быстрее чем рассчитывал Родионов. Через одного из знакомых Волгина получили распечатку переговоров с «трубы» Валентина. Исходящих звонков оказалось не так уж много. Выбрали наиболее перспективные, ориентируясь на то, что любимой девушке Перекатников должен был звонить достаточно часто, скорее всего – по вечерам и в выходные дни, и что живет она в центре города. После этого потребовалось десять минут, чтобы поработать на компьютере с купленной на рынке «ворованной» дискетой адресной базы данных.
В списке проверяемых девушка оказалась четвертой. Иванова Ольга Никитична, семьдесят седьмого года рождения, занимает однокомнатную квартиру, до недавнего времени с ней был прописан отец, пенсионер Минобороны, выбыл из адреса в связи со смертью.
– Поехали, проветримся, – предложил Родионов, снимая со спинки стула свою куртку, – ждет нас дорога дальняя и горечи великие, получим мы щелчок по носу и вернемся, стоптав подошвы зазря, ибо не бывает в жизни ничего легкого.
Волгин оглядел напарника с любопытством:
– Ты что вчера пил?
– Одну бутылочку пива.
– Оно и заметно. Это на бутылке было написано?
– В одной книжке про хороших бандитов. Шестьсот страниц, смысла не больше, чем на пивной этикетке, но все герои разговаривают исключительно такими пассажами.
– Да, Миша, крепко тебя заклинило… Предсказание младшего опера сбылось. В квартиру они не попали, а пожилая соседка, хорошо знавшая Олиного отца, пояснила, что девушка уехала за границу и вернется нескоро.
– Не подскажите, где у нее дача?
– Была где-то, да она, поди, ее уж продала давно.
– Я был прав, – сказал Родионов, первым спускаясь по лестнице. – Как всегда, прав. Не забыл, какое сегодня число? Можно немного отметить, а в кассу подъедем к закрытию, чтобы долго не толкаться.
– Извини, но у меня другие планы. Пьянка намечена на завтра.
В коридоре РУВД им встретился Кузенков, сжимавший в кулаке три пятисотки и несколько монет. Вид у него был не то, чтобы огорченный, но несколько печальный:
– Ожидание праздника приятнее самого праздника. Как раз хватит, чтобы рассчитаться с долгами и за квартиру. Когда милиции будут нормально платить?
– Не скоро. Помнишь песню из «Следствие ведут знатоки»?
– «Наша служба…»? Помню, а что?
– Там свистели между третьим и четвертым куплетами. Вот и досвистелись, что денег не стало.
Волгин посмотрел на хвост очереди в кассу. Зрелище не вдохновляло, запросто можно застрять на пару часов. Лучше, действительно, подойти позже или получить «пособие» завтра. У него, как старшего опера элитного подразделения с немалым стажем работы, набегало порядка двух с половиной тысяч. Частенько – меньше, но никогда – больше. Почти девяносто долларов, из которых около половины – оклады по должности и званию, двадцать пять – так называемая компенсация продпайка, а остальное – всякие мелкие надбавки, включая шестьдесят рублей за ночные дежурства и около сотни – за работу с секретными документами. Последний пункт включался в ведомость, наверное, для того, чтобы отбить у опера охоту торговать секретами на стороне. Сказать такое зарубежным коллегам – никто не поверит, разве что где-нибудь в славном городе Тегусигальпе. Остальные начнут переспрашивать, уточнять, дают зарплату раз в неделю или чаще. Специфика работы такова, что не может ни их детектив, ни наш опер оттащить всю получку домой и довольствоваться взятым у жены червонцем на сигареты. Часть зарплаты неминуемо тратится в интересах службы, и никто эти траты компенсировать не собирается. Врач может подработать частной практикой, педагог давать уроки, а что делать сыщику, тем более что ему по закону запрещено подрабатывать иначе как преподавательской, творческой либо научной деятельностью, и следят за этим достаточно строго.
Не будь у Волгина оставшихся с «гражданки» накоплений и небольших, но регулярных достаточно честных халтур – и чувствовал бы он себя тем самым поваром из рекламного ролика, который все моет и моет посуду, тогда как в соседнем поселке давно гуляют на празднике жизни…
Возле кабинета прохаживался Шурик Сазонов. Вид У него был донельзя довольный.
– Давно ждешь? – Волгин достал ключи.
– Только подошел, – оказавшись перед столом, Александр жестом фокусника выхватил из-под полы пачку бумаг. – Вот!
Сказано было весомо. Волгин пролистал несколько объяснений. Ни одной знакомой фамилии, а что касается текста, то ничего понять невозможно из-за убористого сазоновского почерка. . – Что это?
– Нашел. Все нашел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Наливай.
Сосед бочком присел на табуретку и все время, пока Валентин суетился с посудой и резал закуску, неотрывно смотрел на Казначея, так что к тому моменту, когда стаканы были наконец подняты, он постарел на несколько лет.
Будь у него в кармане пистолет – запросто мог бы сорваться, разрядить магазин в собутыльников.
– Вы бы окна открыли, проветрили немного, – поморщился Антоныч. – Воняет, как в казарме. Давайте за знакомство!
Теплая водка докатилась до Казначеева желудка и развернулась обратно. Судорожным движением он перехватил ее на уровне горла, напрягся удержал; осторожно вздохнув, потянулся за лимонадом, сорвался и принялся кашлять, брызгая щоной на стол и отворачиваясь. Перекатников сделал ему бутерброд, пристроил на засохшем куске хлеба колбасу и лимончик. Кое-как все устаканилось, и вторая проско-. ша легче, даже Антоныч лицом помягчел, зажевал водку огурчиком и, порывшись в сигаретных пачках на столе, вытащил согнутый, подмокший с краю «парламент». Артем поднес зажигалку.
– На речке вас больше было. Хотел подойти, поздороваться, да старуха в магазин отправила, и потом все караулила. Сейчас еле вырвался, говорю, надо проверить, что за люди приехали, а то, десятого дня, у Кузьмича весь сарай вынесли, пока он спал, даже собака не тявкнула.
Перекатников разлил остатки водки, и сосед, выпив без тоста, не дожидаясь других, стал прощаться:
– Попробую вечерком еще заглянуть. Если получится. А то, стерва, унюхает – не пустит никуда.
Когда за ним закрылась дверь. Казначей опустился на стул и с ненавистью громыхнул стаканом по столу:
– Ну откуда такие люди берутся!
– Да он вообще не вредный, просто в армии своей привык к строгостям.
– Ага, видел я, как он глазами зыркает.
– У него сплошная дальнозоркость, вблизи не видит ни черта, а очки носить стесняется. Вот и делает вид, что все замечает.
– Не знаю, какая там дальнозоркость, но нас на пляже он верно срисовал.
Из комнаты выбрались Фролов с Верой. Семен сразу потянулся к новой бутылке и сорвал винтовую пробку, поранив палец.
– Сука!
Тряся ободранной рукой, он приложился к стакану, зубы цокнули по стеклу. Неизвестно, чем он занимался все это время с девушкой, подслушивал за дверью или был занят более приятным делом, но выглядел так, словно в самый ответственный момент обнаружил рядом с собой в кровати Антоныча.
– Будем держать военный совет, – решил Казначей. – Как говорится, отдохнули здесь – и довольно. Может, этот снайпер и вправду слепой, но я ему не доверяю. Вера, подожди, пожалуйста, за стенкой. А ты лезь на чердак. Можешь бутылку прихватить, если скучно.
Перекатников исполнил приказание молча. О том, что с чердака он может запросто выбраться и никто его не хватится до конца совещания, Казначей не подумал.
Девушка заартачилась:
– Меня это касается не меньше, чем вас. Тем более что вам сейчас только и думать, – она кивнула на водку, но брат и неожиданно присоединившийся к нему Фролов выпроводили ее за дверь и сели к столу.
Оба были напряжены.
– Так дальше жить нельзя, – сказал Казначей, и Фролов, помедлив, кивнул. Выпили, не сводя глаз друг с друга.
– Что будем делать?
Помолчали.
Казначей начал говорить осторожно, ковыряя вилкой дырку в скатерти:
– Здесь оставаться опасно. Идти сдаваться – как-то, знаешь ли, не хочется. Я вот что подумал: если какое-то время еще пошхериться, то о нас могут забыть. Не навсегда, конечно, но активно искать перестанут. А там, глядишь, разберемся, что к чему. Найду кого-нибудь, кто в законах сечет, проконсультируюсь, как можно отмазаться. Не бывает, чтоб не было выхода.
– Думаешь, мы можем отвертеться? – Семен хмыкнул и плеснул себе водки в стакан. – За бандюков, положим, много не дадут. Нас трое, да этот хрен на чердаке – если станем говорить складно глядишь, удастся соскочить.
– Если их друзья не найдут нас раньше ментов, – Казначей отвернулся, чтобы Семен не прочитал его мысли: «О стрельбе в бандитов беспокоиться надо тебе, я курок не нажимал, я в этом деле, как говорится, сторона потерпевшая». – А они, я думаю, будут рыть дольше и глубже, чем опера.
– За магазин сердце ноет, – Фролов потер грудь и выпил, занюхал долькой лимона, подцепил с тарелки кусок раскисшей колбасы, посмотрел и бросил обратно. – Как так получилось? Девчонка и парень… Какого черта ты их завалил? За что?
– Так легла карта. Чего теперь виноватых искать? Вместе были. Самое плохое, что гильзы совпадут, экспертиза – наука точная. Надо от пистолета избавляться. Бросим в реку – и концы, как говорится, в воду. Без пистолета они ничего не докажут. Придумал! Скажем, что ствол, из которого ты их завалил, мы отобрали у Макса. Он хотел нас порешить, мы стали сопротивляться и отобрали. Верка подтвердит и с Валентином договоримся.
– Думаешь, кто-то поверит?
– Какая разница? Пусть не верят, но доказать-то ничего не смогут. К тому же эти сволочи к магазину отношение имели, так что вполне могли там стрельбу устроить, по пьяни или еще как, не важно…
– Все, что мы делали, наперекосяк пошло. А здесь, по-твоему, сложится?
– Перестань! Только в фильмах преступники постоянно совершают ошибки…
Преступник! В душе Фролов себя им сознавал, но вслух определение прозвучало впервые.
Вздохнув, он опустил голову на руки. Сколько , ни заливал в себя, алкоголь действовал самую малость, как крепкое пиво. С одной стороны, сохранялась относительная четкость мыслей, с другой – страх не отпускал.
В словах Артема, казалось, был здравый смысл. Ведь и правда, о том, как в действительности все случилось, никто, кроме них, не знает, а значит, и следствию волей-неволей придется ориентироваться на их показания. Всякие следы, отпечатки и прочие научные штучки казались Семену сплошной чепухой. Пока не признаешься – никто не посадит, если только нет десятка независимых свидетелей. Единственный свидетель сидит на чердаке и боится лишний раз вздохнуть.
Был, несомненно был здравый смысл в сказанном Казначеем, но Фролов ему уже не верил.
– Надо провернуть последнее дело, а потом разбегаться. Когда мы все вместе, нас проще поймать. Тот, кто попадется, толкает операм мою версию. Про магазин – молчим, в квартире – самооборона. Конечно, станут бить, но тут уж надо выдержать, чтобы ни обещали.
– А с этим что делать? – Фролов показал йа потолок,
– Заставим его написать письмо в прокуратуру. Прямо сейчас. В городскую и Генеральную, чтоб не выкинули.
– Сейчас – напишет, завтра – открестится. Казначей быстро, оценивающе взглянул на Фролова и отвернулся, продолжая играть вилкой. Пальцы, сжимающие податливый алюминий, блестели от пота.
– Если его списать, то все можно повесить на него, – сказал он очень тихо.
Могильным холодом не повеяло и гром не грянул. За окном жарило солнце, его лучи, без помех проникая сквозь грязные стекла и ветхий тюль, упирались в загаженный стол, банки с расплывшейся тушенкой и теплое пойло в стаканах.
– Я думал, ты сам догадаешься. Зря мы здесь столько дней паримся?
Фролов не ответил. Ни согласия, ни протеста – безразличие.
– Ствол – к виску, тело – в реку. Самоубийство. Переживаний не выдержал. Скажешь, не поверят? Обрадуются, что можно «глухаря» списать.
7
Адрес Ольги Ивановой установили быстрее чем рассчитывал Родионов. Через одного из знакомых Волгина получили распечатку переговоров с «трубы» Валентина. Исходящих звонков оказалось не так уж много. Выбрали наиболее перспективные, ориентируясь на то, что любимой девушке Перекатников должен был звонить достаточно часто, скорее всего – по вечерам и в выходные дни, и что живет она в центре города. После этого потребовалось десять минут, чтобы поработать на компьютере с купленной на рынке «ворованной» дискетой адресной базы данных.
В списке проверяемых девушка оказалась четвертой. Иванова Ольга Никитична, семьдесят седьмого года рождения, занимает однокомнатную квартиру, до недавнего времени с ней был прописан отец, пенсионер Минобороны, выбыл из адреса в связи со смертью.
– Поехали, проветримся, – предложил Родионов, снимая со спинки стула свою куртку, – ждет нас дорога дальняя и горечи великие, получим мы щелчок по носу и вернемся, стоптав подошвы зазря, ибо не бывает в жизни ничего легкого.
Волгин оглядел напарника с любопытством:
– Ты что вчера пил?
– Одну бутылочку пива.
– Оно и заметно. Это на бутылке было написано?
– В одной книжке про хороших бандитов. Шестьсот страниц, смысла не больше, чем на пивной этикетке, но все герои разговаривают исключительно такими пассажами.
– Да, Миша, крепко тебя заклинило… Предсказание младшего опера сбылось. В квартиру они не попали, а пожилая соседка, хорошо знавшая Олиного отца, пояснила, что девушка уехала за границу и вернется нескоро.
– Не подскажите, где у нее дача?
– Была где-то, да она, поди, ее уж продала давно.
– Я был прав, – сказал Родионов, первым спускаясь по лестнице. – Как всегда, прав. Не забыл, какое сегодня число? Можно немного отметить, а в кассу подъедем к закрытию, чтобы долго не толкаться.
– Извини, но у меня другие планы. Пьянка намечена на завтра.
В коридоре РУВД им встретился Кузенков, сжимавший в кулаке три пятисотки и несколько монет. Вид у него был не то, чтобы огорченный, но несколько печальный:
– Ожидание праздника приятнее самого праздника. Как раз хватит, чтобы рассчитаться с долгами и за квартиру. Когда милиции будут нормально платить?
– Не скоро. Помнишь песню из «Следствие ведут знатоки»?
– «Наша служба…»? Помню, а что?
– Там свистели между третьим и четвертым куплетами. Вот и досвистелись, что денег не стало.
Волгин посмотрел на хвост очереди в кассу. Зрелище не вдохновляло, запросто можно застрять на пару часов. Лучше, действительно, подойти позже или получить «пособие» завтра. У него, как старшего опера элитного подразделения с немалым стажем работы, набегало порядка двух с половиной тысяч. Частенько – меньше, но никогда – больше. Почти девяносто долларов, из которых около половины – оклады по должности и званию, двадцать пять – так называемая компенсация продпайка, а остальное – всякие мелкие надбавки, включая шестьдесят рублей за ночные дежурства и около сотни – за работу с секретными документами. Последний пункт включался в ведомость, наверное, для того, чтобы отбить у опера охоту торговать секретами на стороне. Сказать такое зарубежным коллегам – никто не поверит, разве что где-нибудь в славном городе Тегусигальпе. Остальные начнут переспрашивать, уточнять, дают зарплату раз в неделю или чаще. Специфика работы такова, что не может ни их детектив, ни наш опер оттащить всю получку домой и довольствоваться взятым у жены червонцем на сигареты. Часть зарплаты неминуемо тратится в интересах службы, и никто эти траты компенсировать не собирается. Врач может подработать частной практикой, педагог давать уроки, а что делать сыщику, тем более что ему по закону запрещено подрабатывать иначе как преподавательской, творческой либо научной деятельностью, и следят за этим достаточно строго.
Не будь у Волгина оставшихся с «гражданки» накоплений и небольших, но регулярных достаточно честных халтур – и чувствовал бы он себя тем самым поваром из рекламного ролика, который все моет и моет посуду, тогда как в соседнем поселке давно гуляют на празднике жизни…
Возле кабинета прохаживался Шурик Сазонов. Вид У него был донельзя довольный.
– Давно ждешь? – Волгин достал ключи.
– Только подошел, – оказавшись перед столом, Александр жестом фокусника выхватил из-под полы пачку бумаг. – Вот!
Сказано было весомо. Волгин пролистал несколько объяснений. Ни одной знакомой фамилии, а что касается текста, то ничего понять невозможно из-за убористого сазоновского почерка. . – Что это?
– Нашел. Все нашел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39