Тусклые фонари с улицы освещали две большие дыры – одну у основания черепа и другую, еще больше, на затылке.
Я включил свет. На залитом машинным маслом полу – кровь и мозги, вперемешку с длинными светлыми волосами. Если это Глория Риштон – то она очень и очень мертва. Смерть наступила мгновенно. Женщина осталась в той позе, которую заставил ее принять палач.
Это была казнь.
Моя голова продолжала работать. Я наклонился и пощупал сонную артерию. Тело было еще теплым. Вздрогнув, я отдернул руку. В гараже еще стоял запах гари – значит, выстрелы прогремели прямо перед нашим приездом. Если бы мы не останавливались в Хэндфорте, то, возможно, еще успели бы ее спасти.
Мое внимание привлекла небольшая деталь – вероятно, я искал взглядом, за что зацепиться, чтобы отвлечься от страшного зрелища. Так уж я устроен. В психологии, кажется, это называют вытеснением. Некоторые люди, увидев мертвое тело, пускаются наутек, крича и размахивая руками. Я в этом случае пытаюсь понять, что произошло.
Справа от трупа лежали две медные гильзы, по виду – «магнум» калибра 0,357 или 0,38. Трудно сказать, были ли пули выпущены из автоматического пистолета или из револьвера. А слева стояли две такие же гильзы – не лежали, а стояли, одна рядом с другой. Автоматическое оружие так гильзы не выбрасывает.
Услышав сдавленный кашель Джея, я вернулся к действительности и вышел из гаража. Он смотрел на меня с ужасом.
– Поедем отсюда скорее, босс! – в панике закричал он и хотел броситься к машине. Мой шок уже начинал проходить, уступая место гневу. Я схватил его за плечо.
– Стой, где стоишь! Смыться сейчас – все равно, что расписаться в своей виновности. Вызвать полицию должны именно мы.
Я достал из кабины трубку и связался с чеширской полицией. Женщина, принявшая вызов, спокойно записала все детали, включая мое имя, адрес и номер телефона.
Путь к отступлению был отрезан. Джей отчаянно боролся с естественным желанием сделать ноги.
– Мы невиновны, и бояться нам совершенно нечего, – сказал я, не столько сам веря этому, сколько чтобы успокоить юнца. – Ты просто водитель, ты не представляешь, зачем мы сюда приехали, а знаешь только, что нам заплатили за визит к Глории Риштон. Расскажи, что мы увидели, когда приехали. Если начнут спрашивать что-нибудь заковыристое обо мне – отвечай, что ничего не знаешь, тем более что это правда. Отсылай их ко мне. И главное, разговаривай очень вежливо.
Реакция полиции на вызов из Престбери была моментальной: сирена приближающейся машины завыла уже через несколько минут. Я вышел на шоссе и показал патрульной машине, куда свернуть, стараясь всячески содействовать органам правопорядка.
Ко мне подошел здоровяк констебль. Его коллега предусмотрительно остался за рулем машины.
– Это здесь, – я указал на гараж.
Он двинулся вперед. Я взял его за локоть:
– Простите, разве вы не должны дождаться людей из уголовного отдела?
Он оттолкнул меня:
– Не ваше дело.
У меня чуть не сорвалось с языка, что занимайся я «своим делом», то его бы здесь сейчас не было, – но удержался. Передо мной был явный кретин.
Когда констебль вошел в гараж, послышался тихий звон – естественно, он немедленно сбил стоящие гильзы.
Он тоже услышал этот звук, но вышел, ничего не сказав. Потом пристально посмотрел на нас и заговорил по рации.
– Несомненно, насильственная смерть… Да, человек, который звонил, стоит рядом со мной… Вы ведь Дэвид Кьюнан?
Я кивнул.
Место преступления было окружено красно-белой лентой в семь часов сорок пять минут. Нас с Джеем отогнали в сторону. Наручников на нас не надели, но враждебность первого офицера передалась всем, кто приехал позже. Крепко сбитые парни в тесных мундирах прибывали один за другим и бросали на нас подозрительные взгляды. Мы стояли и тряслись от холода.
Около семи пятидесяти пяти нас с Джеем погрузили в разные машины и повезли в полицейский участок в Макклсфилде для снятия показаний.
Меня пронизывал вечерний холод и чувство, которое называлось, вероятно, жалостью к самому себе. Ну почему опять я?
Меня провели в мрачную комнату для допроса свидетелей – без окон, с облицованными кафелем стенами. Вдали от Манчестера мне было тревожно. В тамошней полиции я хоть приблизительно знал, с кем имею дело, а здесь чувствовал себя как выброшенная на берег рыба.
Мной занялись двое старших офицеров сыскной полиции. Оба были в костюмах. Старший – лысеющий дородный мужчина – в плохо сидящем двубортном коричневом пиджаке. Коричневый пиджак сразу вызвал у меня особую неприязнь.
Хозяин его несомненно отвечал мне взаимностью. Даже мой адрес не убавил враждебности в его глазах. Похоже, он засадил за решетку не одну старушку, стащившую из магазина зубную щетку или коробку конфет. Глядя на его лоснящееся лицо с плохо выбритыми щеками и маленькими, поросячьими глазками, я понял, что если начнется игра в «хорошего» и «плохого» следователя, он несомненно будет плохим. Второй был моложе, во вполне человеческом сером костюме, с неопределенными чертами лица.
Старший представился – то ли Джим Джеролд, то ли Джералд Джеймс. Я так напрягался, стараясь изображать беззаботность, что действительность расплывалась. Я чувствовал себя христианским мучеником на арене, ожидающим появления львов.
Вероятно, я переживал запоздалый шок и поэтому не догадался потребовать адвоката или законной двадцатичетырехчасовой отсрочки.
В сущности, я не осуждаю полицию. Такова система. Допрос с самого начала был жестким и агрессивным. Джеролд и его коллега вошли в комнату, уверенные в моей виновности. Не сомневаюсь, что всю предыдущую неделю они провели, общаясь с растлителями малолетних, насильниками и бандитами, рассказывавшими им всякие небылицы.
Мне было совершенно очевидно, что я не просто даю показания, необходимые им для полноты картины. Вопрос о личности преступника висел в воздухе. Тот факт, что я являюсь частным детективом из Манчестера, составлял для старшего, Джеролда, едва ли не главный предмет расследования. Что я делал в Престбери в обществе парня из Мосс-сайда? С такой техникой ведения допроса я еще не встречался. Гневно глядя мне в глаза, он задавал вопросы типа: «Когда вы в последний раз били вашу жену?»
Капли пота у него на носу ярко блестели под лампой. Когда я начинал отвечать, он неизменно опускал голову так низко, что лица его я не видел. Это чрезвычайно смущало меня, потому что, не видя реакции на свои слова, совершенно невозможно говорить уверенно. По этой же причине я никогда не умел вести серьезные разговоры по телефону.
Допрос продолжался до тех пор, пока Джеролд не заявил, что моя история его не устраивает и что я задержан для дальнейшего дознания. Мне разрешили сделать один телефонный звонок. Я позвонил не адвокату, а Делиз. Усталость давила так сильно, что я только в двух словах объяснил ей, что произошло и где я нахожусь, и почти не обратил внимание на ее реакцию.
Оставаться вежливым и рассудительным у меня не хватало сил. Я видел, что у Джеролда все решено заранее. Его поведение свидетельствовало об этом более чем красноречиво. Он отворачивался, не слушая мои ответы. Его непоколебимое недоверие давило на меня страшным грузом. Я знал, что его цель – запугать меня. Я начал дозировать поток информации, делать паузы перед ответами и менять темп речи. Никакого эффекта. Каждый раз, когда он опускал вниз свою лысую башку, меня охватывало непреодолимое желание врезать ему по черепу. Каковы бы ни были его намерения, этот человек был абсолютно непробиваем. И идеально знал свое дело.
Он спросил, почему я вез с собой такую большую сумму наличными. Я объяснил и добавил, что заместитель начальника полиции Большого Манчестера Синклер может подтвердить, что я часто выполняю денежные поручения моих клиентов. После этой игры в лапту, которая длилась несколько часов подряд, я понял, что с его точки зрения все полицейские, кроме него, куплены с потрохами.
После чашки жидкого чая с молоком допрос возобновился. Теперь на сцену выступил «серый пиджак». Куда я дел пистолет? Что бы я ни ответил, это ничего бы не изменило, потому что человек тридцать уже прочесывали местность и рано или поздно пистолет бы нашли. Он продолжал жужжать и бубнить на одной ноте, но его занудство оказалось в тысячу раз приятнее, чем полное отсутствие реакции на мои слова. Гораздо менее агрессивный, чем Джеролд, он, видимо, полагал, что одолеет меня, повторяя по сто раз одно и то же и пытаясь поймать меня на какой-нибудь оговорке. Я продолжал твердить о том, что выполнял поручение Кэт Хэдлам. Как я с ней познакомился? Сколько она мне заплатила? Я пытался перевести разговор на Риштона, но это имя его не интересовало.
Через два часа голос его стал хрипнуть и наконец умолк. Я посмотрел на него с таким спокойным и невинным видом, на какой только был способен. Сидевшего рядом с ним Джеролда это взбесило: воистину, нельзя недооценивать человека в коричневом пиджаке. Я сразу понял, что будет дальше. Не говоря ни слова, он перегнулся через стол и замахнулся. Подавив желание схватить его за руку и дернуть на себя, я увернулся от удара, но потерял равновесие, упал со стула и стукнулся головой о кафельную стену. В глазах потемнело, но сознания я не потерял.
Джеролд повернулся к магнитофону.
– Мистер Кьюнан ударился головой о стену, чтобы избежать дальнейших вопросов, – произнес он и остановил кассету, прежде чем я успел что-нибудь возразить.
Что ж, подумал я, так и надо тому, кто уверен, что обойдется без адвоката. Тот факт, что они перешли на тумаки, уже был хорошим знаком. Значит, без зацепок они бессильны. Бросив на меня испепеляющий взгляд, Джеролд вышел, его помощник последовал за ним. В комнату вошел другой офицер.
Я встал с пола, и один из констеблей принес мне мокрое полотенце, чтобы обвязать голову. Над левым ухом у меня вздувалась шишка.
Почти всю пятницу, сочельник, я провел, пересчитывая кафельные плитки на стенах камеры, пока Джеролд, как я полагал, рыскал в поисках улик против меня. Времени для размышлений у меня было сколько угодно. В конечном счете, я был озадачен не меньше Джеролда.
Если Кэт Хэдлам и Саймон Риштон хотели меня подставить, то как они могли знать, что я окажусь там именно после, а не до убийства несчастной Глории? Да и как могли они быть уверены, что я вообще туда поеду, а если поеду, то стану осматривать дом и гараж? Если бы я думал, что Хэдлам и Риштон хотели, чтобы меня арестовали за убийство вместо них, я бы так и говорил Джеролду, ясно и прямо. Но эта версия не имела смысла.
Я оставил их в Центральном Манчестере в 5.40 и отправился в Престбери самым прямым путем, остановившись только один раз на пять минут. Следовательно, убить Глорию сами они никак не могли.
В любом случае – для чего вовлекать третью сторону? Зачем вообще посылать меня? Если бы они хотели свалить на меня обвинение в убийстве, они могли бы также догадаться, что их обвинят в том, что они меня наняли. Масса свидетелей подтвердили бы наши контакты. Если бы полиция сочла меня виновным, тень немедленно пала бы на Хэдлам и Риштона. Когда в переполненном ресторане Риштон давал мне поручение, он кричал чуть не на весь зал. Разве так нанимают убийц?
Ночью мне удалось заснуть лишь на час. Я чувствовал, что теряю ориентацию. Больше всего меня пугало, что я плохо контролирую ситуацию и самого себя. Я не знал, что затевает против меня полиция, или Хэдлам с Риштоном, или реальный убийца.
Было ясно, что заснуть больше не удастся. Слышалось хлопанье дверей соседних камер, куда заводили уличных хулиганов: обычное дело, Рождественская ночь. Ко мне, слава богу, никого не подсадили: «убийцу» оставили в одиночестве. Я знал, что до сих пор держался на допросе безупречно, но надолго ли меня хватит? Я решил, что утром непременно потребую адвоката.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58