Однажды он даже позвонил маме и заявил, что я очень огорчаю его — его, который печется только о моих интересах, что я подвожу ее и Фредди, что сейчас так трудно найти работу и будет просто стыдно, если я опять вынужденно брошу занятия в колледже; он просил ее «поставить меня перед выбором», «заставить меня все понять» и так далее.
Я сказал маме, что только и мечтаю о том, чтобы он меня уволил. Необходимость заниматься работой, которая мне претит, и вместе с тем невозможность бросить ее превратили мою жизнь в сплошной кошмар.
Понятно, я не всегда приходил в контору с пустыми руками. Обычно приносил какие-то крохи, чтобы показать, что не просто гулял весь день. Однако, в общем, природа моих успехов лишь усугубляла разочарование Кларка.
— Господи, я ничего не понимаю! — простонал он как-то. — Возьми этого типа — ведь остальные ребята давно от него отступились! Даже я потерпел с ним неудачу и наплевал на его долги. Это же какое-то злобное чудовище! Он забирает у нас товары, даже и не собираясь расплачиваться! А репутация у него такая, что обращаться в суд будет только напрасной тратой времени. Поэтому я просто списал его долг, а потом ты вдруг берешь его карточку и получаешь с него деньги! Подумать только, тебе это удалось!
— Да, — смущенно сказал я. — Да, вроде как получил.
— Вот видишь! Но если ты смог выбить деньги с такого прижимистого типа, ты можешь получить их с кого угодно!
Я покачал головой. Точно такие же споры происходили у нас и раньше, и мне никогда не удавалось убедить его. У меня было совершенно другое представление об этом клиенте и подобных ему. С ними я справлялся без малейших угрызений совести.
Хмурый и злой, Кларк стоял надо мной, сидящим на стуле, и я подумал, что наконец-то он даст выход своим чувствам и закатит мне трепку. Но вместо этого он резко повернулся и подошел к коробке с карточками должников.
Он начал быстро их перебирать, время от времени выхватывая какую-нибудь из них и бросая на стол. Набрав около двадцати карточек, он решительно указал мне на них.
— Ладно, — кивнул он, — вот тебе карточки на завтра. И, ради бога, Джим... Ты понимаешь, что я хочу сказать... Выполни их, понял? Делай то, что должен!
Я посмотрел на карточки, а потом на него.
— Хорошо, — сказал я. — Постараюсь сделать то, что должен...
Даже в самом плохом положении всегда есть просвет хорошего; и среди нескольких тысяч наших клиентов было несколько сот, которых любой магазин считал бы за счастье иметь в списках своих должников. Если кто-то из них запаздывал со взносом, достаточно было одного вежливого напоминания Кларка, чтобы они срочно погасили задолженность. В самом худшем случае требовалось напоминание сборщика. В сделках с такими клиентами практически не требовалось расходов по сборке платежей. И магазин выражал свою признательность, продавая им вполне доброкачественные товары и по разумной цене, компенсируя потери тем, что в отношении других, менее «порядочных» клиентов, применял еще более жестокие меры.
Разумеется, сборщики любили таких клиентов... но им не разрешалось удерживать их себе. Работа сборщика — выбивать деньги, а не просто принимать взносы. Управляющий или руководитель кредитного отдела следили, чтобы сборщики посвящали свое дорогостоящее время тем, кто не хотел платить по доброй воле. Таково было правило, я же из-за неисправимого упрямства Кларка стал в нем исключением.
Используя презрительный термин, принятый в магазине, мне дали «зеленую улицу». Я пользовался ею (прошу простить это выражение) до следующей весны.
Время от времени меня направляли заняться некоторыми безнадежными должниками — какими-нибудь злостными неплательщиками, у которых до такой степени отсутствовала совесть, что я мог пренебречь и угрызениями собственной, — и тогда мне действительно приходилось поработать. Но большую часть времени я только писал расписки и клал деньги в карман.
Так Кларк утверждал свою жизненную позицию: он доказывал правоту собственного представления и ошибочность моего. Но его триумф оказался еще более дутым, чем это казалось. Потому что теперь, когда он закрепил один краеугольный камень своего взгляда на жизнь, другие начали шататься и подводить его.
У Кларка была поговорка, вечное возражение сборщику, которому не удавалось собрать долги. «Этот парень, твой клиент, он ведь что-то ест, верно? — говорил он. — Ну а раз он ест, значит, у него есть деньги! Они должны у него быть, и лучше тебе выбить их!»
Это был исчерпывающий аргумент. Точнее, он был таковым в прошлом. Но в конце концов — по мере приближения конца — сборщики научились ему отвечать. Они возвращались в контору по вечерам измученные и угрюмые, доведенные до крайности. И смотрели на Кларка едва ли не с удовольствием, ожидая его сакраментального вопроса, чтобы ответить ему так, что ему нечего будет возразить.
— Угу, я именно это и хочу сказать, Джад, — как раз есть им нечего... В доме совершенно ничего нет, кроме горстки кукурузных зерен.
— Что ты морочишь мне голову? — с возмущенным отчаянием орал на них Кларк. — Черт побери, каждый должен есть! Ты думаешь, я поверю всему, что ты вздумаешь мне городить?
— Говорю тебе то, что есть, Кларк. — Следует равнодушное пожимание плечами и едва заметное презрительное фырканье. — Может, пойдешь и лично проверишь? Может, ты заберешь у них эту маисовую похлебку?
С каждой неделей поступление платежей уменьшалось. Даже самые добросовестные клиенты стали платить нерегулярно. Уволили одного сборщика, затем другого; наконец остались только мы с Даркином. Из главного офиса пришел приказ продавать товары только за наличный расчет. Узнав об этом, Даркин сказал мне, что это недобрый признак, хотя, казалось, все трудности позади и можно ликовать.
— Сеть кредитных магазинов готова лопнуть, Джим, — уверял Даркин. — До них наконец-то дошло, что они ничего не могут исправить. Они только тянут время, стараясь собрать то, что могут, больше не продавая в долг.
Я понимал, что он прав, но когда спросил об этом Кларка, тот стал яростно отрицать, что компания находится на грани банкротства.
За последние недели он сильно исхудал. На его широком волевом лице кожа отвисла. Он слегка пошатывался, разговаривая со мной, и от него попахивало дешевым виски.
— Этот проклятый Даркин! — насмешливо говорил он. — Деревенщина! Что он вообще... ик!.. понимает? Слушай, Джим, старина! — Он доверительно нагнулся ко мне, для равновесия ухватившись за мое плечо. — Я все видел собственными глазами, Джим, и знаю, о чем говорю! У них есть собственное офисное здание, в котором работают сотни, тысячи людей, у них собственные фабрики, автопарк и склады, которые занимают целый городской квартал. И у них множество таких магазинов — почти в каждом штате, а в некоторых даже по два или три! И... ик!.. они даже контролируют несколько банков, Джим. А это почти то же самое, что владеть ими. Если наши платежи задерживаются больше чем на год, так они могут отнести бумаги в эти банки и получить под них наличные. Они держат их в кулаке, понимаешь? Они нагоняют на них страху, и мы должны так действовать, ну, ты нас знаешь, Джим. Пока у этих скотов можно раздобыть хоть цент, мы... м-мы...
Он покачнулся и упал спиной на свой стол. Потом кое-как уселся на него, тупо кивая и бормоча себе под нос:
— Все это есть... должно быть... Я сам все видел, своими глазами. Множество людей в офисном здании, на фабриках, на складах и все такое... Это я не понаслышке, а сам убедился.
Знаю, что все это есть... должно быть. Там обязательно что-то есть. Так что все эти разговоры ерунда. Куда же все это делось, если этого нигде нет? Что... Где все это теперь?
Через две недели сеть кредитных магазинов закрылась.
Глава 11
Летом я кое-как перебивался случайными заработками, хватаясь за любую работу, которая могла дать мне хоть несколько долларов. Ранней осенью радиомагазин, для которого я время от времени кое-что продавал, получая комиссионные, вышел на рынок с новой моделью дешевых настольных радиоприемников — последнее слово техники тех дней, — и я очень много на этом заработал. Я был настолько уверен, что мне удалось победить депрессию, что не только снова стал посещать занятия в колледже, но и женился. Моя жена имела хорошо оплачиваемую работу. Мы договорились, что, если меня прижмет, она будет помогать мне деньгами, чтобы я закончил колледж. А до тех пор, пока я окончательно не встану на ноги и мы не сможем устроиться получше, она будет по-прежнему жить у своих родителей, а я — со своей семьей.
Увы, нашим радужным планам, которые строят все молодожены, не суждено было осуществиться. На золотой рынок радиотоваров хлынули новые орды продавцов. За несколько недель ослабленный депрессией рынок был насыщен, и мой заработок упал до нуля. Другой работы я не смог найти. Хозяин моей жены узнал о ее замужестве (мы хранили это в тайне) и, преследуя стратегию нанимать только незамужних женщин, тут же ее уволил. В дополнение ко всем проблемам выяснилось, что она ждет ребенка.
Мама и Фредди вернулись к дедушке с бабушкой. Я оставил колледж, отдал жене возвращенные мне за неоконченный курс деньги и ушел искать счастья.
Думаю, в поисках работы я раз десять пересек Небраску вдоль и поперек. Я добывал такие крохи, что лишь изредка мог покупать себе еду; и наконец дошло до того, что и этого не сумел заработать. В конце ноября я оказался в Омахе и дошел до предела. У меня кружилась голова от голода, длительные ночевки в поле и в канавах у дороги превратили мою одежду в лохмотья. От бритья и умывания холодной водой мое лицо обветрилось и покрылось царапинами, так что выглядел я устрашающе.
Наступил вечер, пошел снег. Дрожа от холода, я встал со своей скамьи в парке и побрел по улице, еле передвигая ноги. Подошел к открытому парадному и спрятался там от ветра, прислонясь спиной к заржавленной и покрытой паутиной сетке от мух. Этот старый дом находился на окраине делового квартала — плохо освещенного и глухого места. На углу, в нескольких футах, была автобусная остановка. Подъехал автобус, и из него вышел пожилой, хорошо одетый джентльмен.
Он оглянулся в темноте. Затем, пробормотав ругательство, опять вернулся к кромке тротуара. Очевидно, он не там вышел и теперь ожидал следующего автобуса. Я неотрывно смотрел на его дородную, тепло одетую фигуру. До этого я никогда не решался обратиться к чужому — попросить денег. Даже не знал, как это делается. Но я понял, что сейчас должен это сделать, если не хочу замерзнуть на улице или умереть с голоду. Может быть, это не так уж страшно, думал я, стараясь забыть о своей гордости. Кроме нас, на улице никого нет, так что свидетелей моего позора не будет...
Я вышел из дверей и подошел к человеку сзади. Я сказал... собственно, я даже не помню, что я сказал. Но предполагаю, что от стеснения и нервозности я говорил довольно грубо. Несчастного прохожего нельзя винить в том, что он принял мою мольбу за требование.
Он вздрогнул и испуганно оглянулся.
Он сглотнул слюну и снова уставился вперед, потом сунул руку в карман и вытащил две бумажки по доллару и горсть мелочи. Он сунул все это мне назад, не оборачиваясь. И не успел я его поблагодарить, как он бегом бросился на другую сторону улицы.
Он ворвался в маленький табачный магазинчик, и я видел, как он что-то возбужденно говорит его владельцу. Тот схватился за телефон и... и истина наконец-то открылась мне.
Прохожий считал, что я его ограбил, и решил вызвать полицию.
Куда девались мои слабость и голод! В тот же момент я сорвался с места и помчался прочь, призвав на помощь все силы и навыки легкой атлетики, которыми обзавелся в юности. Когда копы прибыли на место «грабежа» — а они не теряли времени попусту, — я был так далеко, что до меня едва доносились звуки их сирен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27