Мы дадим ему сотни три баксов, а он выпишет нам счет на тысячу. Остаток от тысячи восемьсот и будет твоими расходами, которые тебе причитаются.
Я возмущенно смотрел на него. Довольная улыбка Элли постепенно сменилась смущенной миной.
— Ну, в чем дело? Скажи мне, на чем нас можно поймать?
— Да ни на чем, — вздохнул я. — Все надежно. Твои друзья из ложи могут жаловаться, но ничего не добьются.
— Какие еще, к черту, друзья! Это же кучка безмозглых простофиль. С самого начала, когда я с ними сблизился, все время раздумывал, как их облапошить... В этом деле мы с тобой единственные друзья. Я знаю тебя почти всю свою жизнь и всегда тебя любил, а...
— И я всегда любил тебя, Элли, — сказал я. — Ты всегда занимался какими-нибудь аферами, но делал это так, что все казалось скорее забавным, чем преступным. Когда ты кого-то надувал, это было остроумно или, во всяком случае, твои мошенничества затрагивали богачей, для которых твои укусы были что слону дробинка... Но эти ребята, доверчивые бедолаги, у которых есть какой-то маленький бизнес, — ты и в прежние времена не стал бы их трогать, Элли! Я просто не могу поверить, что ты поднял руку на таких бедняков.
Я поставил стакан и встал. Нахмурившись, он шагнул ко мне:
— Значит, ты не участвуешь в игре, Джим? Ты пришел сегодня без цента в кармане, а я практически дал тебе тысячу баксов — черт, я бы сделал эту тысячу; ты можешь иметь тысячу, и я тоже...
— Нет, не участвую, — сказал я.
— Сейчас не прежние времена, Джим. Мы больше не можем быть откровенными друг с другом. Но я и вправду хотел это сделать ради тебя. Ты не можешь меня бросить, предоставить мне объясняться с этими простаками после всех волнений, которые...
— Я не подвожу тебя, — сказал я. — И никогда не участвовал в твоей игре. С самого начала я предупредил тебя, что не позволю втянуть себя ни в какие обманы.
— А что же ты собираешься делать? Рыть свои канавы или жить за счет своих друзей? Да, я здесь неплохо устроился, но не думаешь ли ты, что я собираюсь...
Я спокойно посмотрел на него. Он отвернулся, мрачный, но пристыженный.
— Да ладно, Джим, ты же понимаешь, что я не то хотел сказать. Просто я ужасно разочарован. Знаешь, как ты станешь себя чувствовать, если парень, к которому ты всегда по-доброму относился...
— Я очень хорошо понял, что ты имел в виду, — сказал я. — Так мне спуститься по лестнице или ты отвезешь меня на лифте?
Мы спустились на лифте. У входа мы сдержанно распрощались, каждый чувствуя себя обиженным. После этого мы несколько раз случайно сталкивались в Оклахома-Сити, но между нами оставались скованность и напряженность. Элли было стыдно, и он злился, что я заставил его стыдиться самого себя.
Прошли годы, прежде чем мы встретились с ним в другом городе, и Элли, все еще обиженный и испытывающий стыд, тем не менее очень хотел расколоть лед отчуждения между нами и нашел способ восстановить нашу дружбу. Способ, который он для этого избрал, чуть не лишил меня жизни от страха. И хотя я едва не поседел, думаю, его проделка того стоила. В свое время я расскажу и эту историю.
Глава 14
Шорти и Джиггсу было известно, где закопан горшок с золотом, фигурально выражаясь, и тем не менее действительно золотой и на самом деле закопан. Имелась в виду заброшенная нефтяная скважина с трубой из высококачественного металла почти с милю длиной.
Скважина находилась на востоке штата Техас на территории, которая когда-то была плантацией. За прошедшие годы нефтяной горячки изуродованная глубокими скважинами и отравленная машинным маслом и нефтяными пятнами земля стала непригодной для ведения сельского хозяйства и теперь превратилась в густые джунгли, состоящие из буйно вымахавших сорняков, кустарника и подлеска. Теперешний владелец плантации с радостью позволил бы извлечь трубу из земли за небольшую часть ее стоимости.
По словам Шорти, этот плантатор настолько разочаровался из-за того, что подрядчику буровых работ не удалось найти нефть на его земле, что, разозлившись, прогнал и его, и всех служащих, угрожая пустить в ход ружье. Подрядчик обратился в суд, чтобы вызволить свое оборудование и инструменты. Плантатор подал встречный иск, а так как он был богаче искателя нефти, то спустя несколько лет тяжбы выиграл дело. Но его победа осталась лишь на бумаге. Слухи о его сварливом характере и упрямстве быстро распространились среди нефтяников, и никто не желал приниматься за работу по извлечению трубы на условиях дележа ее стоимости после продажи. С него требовали уплаты наличными, иначе отказывались приниматься за дело. Поэтому, когда владелец земли потерял почти все состояние, но не утратил свойственного ему упрямства, сделка так и не состоялась.
После его смерти наследники перессорились и распродали плантацию под маленькие фермы. По мере истощения земли фермы переходили от одного владельца к другому, поскольку одного клочка уже недоставало для того, чтобы хотя бы прокормить семью. Пробовали было несколько первоначальных участков по сорок акров сливать в более крупные владения. Но и они оказались настолько истощенными, что их не стоило и распахивать.
Так обстояло дело с землей, на которой находилась «наша» скважина.
— Даже не знаю, Шорти, — засомневался я, когда он впервые рассказал мне о ней. — Все это похоже на очередную сказку о нефтяном фонтане: уж слишком все хорошо, чтобы быть правдой. Ты сам-то ее видел?
— В том-то и дело, что сам. Я тоже не поверил, когда услышал про нее, а мне как раз нечего было делать, ну и я двинул туда посмотреть. Поговорил с парнем, которому принадлежит земля, а потом мне пришлось продираться по этим зарослям, чтобы взглянуть на скважину. Ну, скажу я тебе, вот это да! Больше пяти тысяч футов отличной стали! И она шатается — она не вросла в землю. Я сам ее раскачивал.
— Но ее могли зацементировать внизу. И даже при этом, скажем, на глубине в тысячу футов она все равно будет немного раскачиваться.
— А с чего ее вдруг цементировать? Ведь там не оказалось нефти.
— Ну, не знаю, — пожал я плечами. — Может, это сделал плантатор. Может, он боялся, что кто-нибудь украдет трубу и вообще...
— Позволь, разве бы он смог надеяться потом ее вытащить — зацементированную! Верно? Я понимаю, что ты думаешь, Джим. Тебе все это кажется слишком замечательным, так что ты подозреваешь здесь какой-то подвох, но никакого подвоха нет, поверь!
— А ворот для подъема тяжестей, буровая вышка и инструменты все еще там? И они в хорошем состоянии?
— В достаточно нормальном, чтобы ими пользоваться. Естественно, после стольких лет они не новенькие.
— А почему бы нам просто не вывезти все оборудование, что находится над скважиной, и не продать его?
— Э! — Шорти возмущенно посмотрел на меня. — И человек, который имел отношение к добыче нефти, задает мне такой вопрос? Там не нефтяной район, понимаешь? Что ты выручишь после того, как перевезешь из этой лесной глуши двадцать тонн оборудования на расстояние в тысячу миль? То-то и оно. А труба — дело другое. Там в радиусе сотни миль десятки трубных заводов. Нам нужно будет только занять денег на то, чтобы доставить ее к железной дороге, а уж там нам их вернут.
Шорти был бурильщиком, а Джиггс умел обращаться с буровым оборудованием, так что из них получалась полная бригада. Им нужен был третий человек — и они выбрали меня помогать с буровой вышкой, топить бойлер и исполнять всякие подсобные работы, когда начнется извлечение клада. Кроме того, требовалось примерно триста долларов на продукты, запчасти и топливо для бойлера.
Три сотни долларов! Они препятствовали нам заполучить небольшое состояние, которое мы должны были разделить по-братски.
Мы без конца обсуждали эту проблему и вскоре вообще больше ни о чем не могли говорить. По вечерам мы собирались в нашей промерзшей комнате, ужинали черствым хлебом и чаем, вытряхивали из карманов последние крошки табака и курили, передавая друг другу окурок, — три полуголодных оборванца, которые мечтали о богатстве. Мы раскладывали перед собой бумагу, доставали огрызки карандашей и до хрипоты спорили, высчитывали и соображали, где можно выгадать... и в результате нашли! И вскоре три сотни, о которых мы думали с таким ужасом, начали стремительно уменьшаться... Еда? Мы договоримся о ней с фермером, за счет увеличения его доли прибыли. Расходы на дорогу и все прочее? А мы пойдем пешком и поедем на товарняке и по пути ни на что не будем тратиться. Запчасти для оборудования? Ничего, у Шорти и Джиггса есть ручные инструменты, а наше время вообще ничего не стоит, так что просто восстановим изношенные детали.
Мы снизили три сотни до двух, но на этом застряли. Потому что нам нужно было иметь хотя бы сотню долларов на приобретение топлива для бойлера, а этого мы не могли ни занять, ни попросить, ни придумать, чем заменить.
Поскольку у нас не было возможности раздобыть эту сотню, на этом я бросил думать о затее. Но мои друзья-механики так просто не сдавались. Просовещавшись несколько дней и изведя уйму бумаги, однажды вечером они явились ко мне с разрешенной проблемой.
Вокруг скважины на многие акры раскинулись заросли кустарника и подлеска. Мы просто переделаем бойлер, который топится газом или горючим, в дровяную печь и установим воздуходувку, чтобы получить нужную нам высокую температуру... Таким образом, основные проблемы были решены, но я все еще колебался. Недавно я отправил по почте несколько многообещающих рукописей (мне казалось, что они многообещающие), и, кроме того, я почти закончил один рассказ. Эти два пункта и были основными причинами моей нерешительности, мне не хотелось менять мое теперешнее положение, пусть и жалкое, на недели, а может, и месяцы неопределенной и неквалифицированной работы.
Я попросил отсрочки, и Джиггс и Шорти нехотя предоставили ее мне. И только Трикси, о которой я уже упоминал, подтолкнула меня, скорее, вынудила сбежать из города... Да, да, мне пришлось именно сбежать.
Трикси появилась у моих дверей под видом разносчицы, продающей галстуки, словно заблудившийся ребенок с заостренным личиком, едва приметной грудью и невероятно большими ступнями. Естественно, я не купил ни одного галстука и не проявил интереса к услугам, которые она на самом деле предлагала. И все равно я пригласил ее зайти и выпить чашку чаю, который я как раз вскипятил, и она осталась поболтать и дать отдых своим несоразмерно ее росту и телосложению крупным ногам.
Бедная девочка была, несомненно, умственно отсталой; мне встречалось мало проституток, которые отличались живым умом. Но когда она стала ежедневно забегать ко мне и постепенно мы с ней познакомились поближе, я стал испытывать огромное уважение к ее скромному умишку. Да, да, при всем своем слабоумии Трикси оказалась невероятно тонким литературным критиком.
Обычно она отдыхала, лежа на моей кровати, причем пальцы ее ног свешивались между прутьями спинки кровати наподобие грозди бананов, а я читал ей свои последние опусы. И постоянно ее реакция была именно такой, какой я и стремился достичь. Она смеялась там, где следовало, плакала, когда это было оправданно. По мере того как я перелистывал страницы, она становилась то задумчивой, то веселой, то встревоженной. И когда я получал отказы от редакций — ах, она являлась поистине бесценной целительницей моего уязвленного самолюбия.
В свое время я наслушался немало отборной ругани, но мне не встречалось ничего подобного тем эпитетам, которые Трикси щедро отпускала в адрес редакторов из далекого Нью-Йорка — этих злобных кретинов, которые посмели отвергнуть мои рукописи. Ругательства, потоком извергавшиеся из ее розовых губок, порой заставляли меня краснеть, и я предполагал, что она впадала в такую ярость из одной только преданности мне. Обычно очень уравновешенная и даже почтительная, Трикси действительно искренне возмущалась, когда дело доходило до оскорбления произведений, которые приводили ее в восхищение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Я возмущенно смотрел на него. Довольная улыбка Элли постепенно сменилась смущенной миной.
— Ну, в чем дело? Скажи мне, на чем нас можно поймать?
— Да ни на чем, — вздохнул я. — Все надежно. Твои друзья из ложи могут жаловаться, но ничего не добьются.
— Какие еще, к черту, друзья! Это же кучка безмозглых простофиль. С самого начала, когда я с ними сблизился, все время раздумывал, как их облапошить... В этом деле мы с тобой единственные друзья. Я знаю тебя почти всю свою жизнь и всегда тебя любил, а...
— И я всегда любил тебя, Элли, — сказал я. — Ты всегда занимался какими-нибудь аферами, но делал это так, что все казалось скорее забавным, чем преступным. Когда ты кого-то надувал, это было остроумно или, во всяком случае, твои мошенничества затрагивали богачей, для которых твои укусы были что слону дробинка... Но эти ребята, доверчивые бедолаги, у которых есть какой-то маленький бизнес, — ты и в прежние времена не стал бы их трогать, Элли! Я просто не могу поверить, что ты поднял руку на таких бедняков.
Я поставил стакан и встал. Нахмурившись, он шагнул ко мне:
— Значит, ты не участвуешь в игре, Джим? Ты пришел сегодня без цента в кармане, а я практически дал тебе тысячу баксов — черт, я бы сделал эту тысячу; ты можешь иметь тысячу, и я тоже...
— Нет, не участвую, — сказал я.
— Сейчас не прежние времена, Джим. Мы больше не можем быть откровенными друг с другом. Но я и вправду хотел это сделать ради тебя. Ты не можешь меня бросить, предоставить мне объясняться с этими простаками после всех волнений, которые...
— Я не подвожу тебя, — сказал я. — И никогда не участвовал в твоей игре. С самого начала я предупредил тебя, что не позволю втянуть себя ни в какие обманы.
— А что же ты собираешься делать? Рыть свои канавы или жить за счет своих друзей? Да, я здесь неплохо устроился, но не думаешь ли ты, что я собираюсь...
Я спокойно посмотрел на него. Он отвернулся, мрачный, но пристыженный.
— Да ладно, Джим, ты же понимаешь, что я не то хотел сказать. Просто я ужасно разочарован. Знаешь, как ты станешь себя чувствовать, если парень, к которому ты всегда по-доброму относился...
— Я очень хорошо понял, что ты имел в виду, — сказал я. — Так мне спуститься по лестнице или ты отвезешь меня на лифте?
Мы спустились на лифте. У входа мы сдержанно распрощались, каждый чувствуя себя обиженным. После этого мы несколько раз случайно сталкивались в Оклахома-Сити, но между нами оставались скованность и напряженность. Элли было стыдно, и он злился, что я заставил его стыдиться самого себя.
Прошли годы, прежде чем мы встретились с ним в другом городе, и Элли, все еще обиженный и испытывающий стыд, тем не менее очень хотел расколоть лед отчуждения между нами и нашел способ восстановить нашу дружбу. Способ, который он для этого избрал, чуть не лишил меня жизни от страха. И хотя я едва не поседел, думаю, его проделка того стоила. В свое время я расскажу и эту историю.
Глава 14
Шорти и Джиггсу было известно, где закопан горшок с золотом, фигурально выражаясь, и тем не менее действительно золотой и на самом деле закопан. Имелась в виду заброшенная нефтяная скважина с трубой из высококачественного металла почти с милю длиной.
Скважина находилась на востоке штата Техас на территории, которая когда-то была плантацией. За прошедшие годы нефтяной горячки изуродованная глубокими скважинами и отравленная машинным маслом и нефтяными пятнами земля стала непригодной для ведения сельского хозяйства и теперь превратилась в густые джунгли, состоящие из буйно вымахавших сорняков, кустарника и подлеска. Теперешний владелец плантации с радостью позволил бы извлечь трубу из земли за небольшую часть ее стоимости.
По словам Шорти, этот плантатор настолько разочаровался из-за того, что подрядчику буровых работ не удалось найти нефть на его земле, что, разозлившись, прогнал и его, и всех служащих, угрожая пустить в ход ружье. Подрядчик обратился в суд, чтобы вызволить свое оборудование и инструменты. Плантатор подал встречный иск, а так как он был богаче искателя нефти, то спустя несколько лет тяжбы выиграл дело. Но его победа осталась лишь на бумаге. Слухи о его сварливом характере и упрямстве быстро распространились среди нефтяников, и никто не желал приниматься за работу по извлечению трубы на условиях дележа ее стоимости после продажи. С него требовали уплаты наличными, иначе отказывались приниматься за дело. Поэтому, когда владелец земли потерял почти все состояние, но не утратил свойственного ему упрямства, сделка так и не состоялась.
После его смерти наследники перессорились и распродали плантацию под маленькие фермы. По мере истощения земли фермы переходили от одного владельца к другому, поскольку одного клочка уже недоставало для того, чтобы хотя бы прокормить семью. Пробовали было несколько первоначальных участков по сорок акров сливать в более крупные владения. Но и они оказались настолько истощенными, что их не стоило и распахивать.
Так обстояло дело с землей, на которой находилась «наша» скважина.
— Даже не знаю, Шорти, — засомневался я, когда он впервые рассказал мне о ней. — Все это похоже на очередную сказку о нефтяном фонтане: уж слишком все хорошо, чтобы быть правдой. Ты сам-то ее видел?
— В том-то и дело, что сам. Я тоже не поверил, когда услышал про нее, а мне как раз нечего было делать, ну и я двинул туда посмотреть. Поговорил с парнем, которому принадлежит земля, а потом мне пришлось продираться по этим зарослям, чтобы взглянуть на скважину. Ну, скажу я тебе, вот это да! Больше пяти тысяч футов отличной стали! И она шатается — она не вросла в землю. Я сам ее раскачивал.
— Но ее могли зацементировать внизу. И даже при этом, скажем, на глубине в тысячу футов она все равно будет немного раскачиваться.
— А с чего ее вдруг цементировать? Ведь там не оказалось нефти.
— Ну, не знаю, — пожал я плечами. — Может, это сделал плантатор. Может, он боялся, что кто-нибудь украдет трубу и вообще...
— Позволь, разве бы он смог надеяться потом ее вытащить — зацементированную! Верно? Я понимаю, что ты думаешь, Джим. Тебе все это кажется слишком замечательным, так что ты подозреваешь здесь какой-то подвох, но никакого подвоха нет, поверь!
— А ворот для подъема тяжестей, буровая вышка и инструменты все еще там? И они в хорошем состоянии?
— В достаточно нормальном, чтобы ими пользоваться. Естественно, после стольких лет они не новенькие.
— А почему бы нам просто не вывезти все оборудование, что находится над скважиной, и не продать его?
— Э! — Шорти возмущенно посмотрел на меня. — И человек, который имел отношение к добыче нефти, задает мне такой вопрос? Там не нефтяной район, понимаешь? Что ты выручишь после того, как перевезешь из этой лесной глуши двадцать тонн оборудования на расстояние в тысячу миль? То-то и оно. А труба — дело другое. Там в радиусе сотни миль десятки трубных заводов. Нам нужно будет только занять денег на то, чтобы доставить ее к железной дороге, а уж там нам их вернут.
Шорти был бурильщиком, а Джиггс умел обращаться с буровым оборудованием, так что из них получалась полная бригада. Им нужен был третий человек — и они выбрали меня помогать с буровой вышкой, топить бойлер и исполнять всякие подсобные работы, когда начнется извлечение клада. Кроме того, требовалось примерно триста долларов на продукты, запчасти и топливо для бойлера.
Три сотни долларов! Они препятствовали нам заполучить небольшое состояние, которое мы должны были разделить по-братски.
Мы без конца обсуждали эту проблему и вскоре вообще больше ни о чем не могли говорить. По вечерам мы собирались в нашей промерзшей комнате, ужинали черствым хлебом и чаем, вытряхивали из карманов последние крошки табака и курили, передавая друг другу окурок, — три полуголодных оборванца, которые мечтали о богатстве. Мы раскладывали перед собой бумагу, доставали огрызки карандашей и до хрипоты спорили, высчитывали и соображали, где можно выгадать... и в результате нашли! И вскоре три сотни, о которых мы думали с таким ужасом, начали стремительно уменьшаться... Еда? Мы договоримся о ней с фермером, за счет увеличения его доли прибыли. Расходы на дорогу и все прочее? А мы пойдем пешком и поедем на товарняке и по пути ни на что не будем тратиться. Запчасти для оборудования? Ничего, у Шорти и Джиггса есть ручные инструменты, а наше время вообще ничего не стоит, так что просто восстановим изношенные детали.
Мы снизили три сотни до двух, но на этом застряли. Потому что нам нужно было иметь хотя бы сотню долларов на приобретение топлива для бойлера, а этого мы не могли ни занять, ни попросить, ни придумать, чем заменить.
Поскольку у нас не было возможности раздобыть эту сотню, на этом я бросил думать о затее. Но мои друзья-механики так просто не сдавались. Просовещавшись несколько дней и изведя уйму бумаги, однажды вечером они явились ко мне с разрешенной проблемой.
Вокруг скважины на многие акры раскинулись заросли кустарника и подлеска. Мы просто переделаем бойлер, который топится газом или горючим, в дровяную печь и установим воздуходувку, чтобы получить нужную нам высокую температуру... Таким образом, основные проблемы были решены, но я все еще колебался. Недавно я отправил по почте несколько многообещающих рукописей (мне казалось, что они многообещающие), и, кроме того, я почти закончил один рассказ. Эти два пункта и были основными причинами моей нерешительности, мне не хотелось менять мое теперешнее положение, пусть и жалкое, на недели, а может, и месяцы неопределенной и неквалифицированной работы.
Я попросил отсрочки, и Джиггс и Шорти нехотя предоставили ее мне. И только Трикси, о которой я уже упоминал, подтолкнула меня, скорее, вынудила сбежать из города... Да, да, мне пришлось именно сбежать.
Трикси появилась у моих дверей под видом разносчицы, продающей галстуки, словно заблудившийся ребенок с заостренным личиком, едва приметной грудью и невероятно большими ступнями. Естественно, я не купил ни одного галстука и не проявил интереса к услугам, которые она на самом деле предлагала. И все равно я пригласил ее зайти и выпить чашку чаю, который я как раз вскипятил, и она осталась поболтать и дать отдых своим несоразмерно ее росту и телосложению крупным ногам.
Бедная девочка была, несомненно, умственно отсталой; мне встречалось мало проституток, которые отличались живым умом. Но когда она стала ежедневно забегать ко мне и постепенно мы с ней познакомились поближе, я стал испытывать огромное уважение к ее скромному умишку. Да, да, при всем своем слабоумии Трикси оказалась невероятно тонким литературным критиком.
Обычно она отдыхала, лежа на моей кровати, причем пальцы ее ног свешивались между прутьями спинки кровати наподобие грозди бананов, а я читал ей свои последние опусы. И постоянно ее реакция была именно такой, какой я и стремился достичь. Она смеялась там, где следовало, плакала, когда это было оправданно. По мере того как я перелистывал страницы, она становилась то задумчивой, то веселой, то встревоженной. И когда я получал отказы от редакций — ах, она являлась поистине бесценной целительницей моего уязвленного самолюбия.
В свое время я наслушался немало отборной ругани, но мне не встречалось ничего подобного тем эпитетам, которые Трикси щедро отпускала в адрес редакторов из далекого Нью-Йорка — этих злобных кретинов, которые посмели отвергнуть мои рукописи. Ругательства, потоком извергавшиеся из ее розовых губок, порой заставляли меня краснеть, и я предполагал, что она впадала в такую ярость из одной только преданности мне. Обычно очень уравновешенная и даже почтительная, Трикси действительно искренне возмущалась, когда дело доходило до оскорбления произведений, которые приводили ее в восхищение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27