Я быстро одеваюсь и иду за ней по переходу. Ночь теплая. Мы идем через столовую в его личные комнаты. У него три комнаты, и он переходит из одной в другую: одну ночь проспит тут, другую — там. Никто никогда не знает, где именно. Спит он на кушетке под одеялом. Валечка оставляет нас. Он сидит на кушетке, вытянув руку. Это всего лишь царапина. Я за полминуты перевязываю ее своим носовым платком. «Бесстрашная Анна Сафонова…»
Я чувствую, он хочет, чтобы я осталась. Расспрашивает меня о доме и родителях, о моей партийной работе, о планах на будущее. Я говорю ему, что интересуюсь юриспруденцией. Он фыркает: не слишком он высокого мнения о юристах! Его интересует, каково зимой жить в Архангельске. Видела ли я Северное сияние? (Конечно!) А когда выпадает первый снег? В конце сентября, говорю я ему, а к концу октября город уже завален снегом и транспорт остается один — поезд. Он жаждет знать все подробности. Как замерзает Двина и по ней прокладывают деревянный настил, а днем светло всего четыре часа. Как температура опускается до тридцати пяти градусов, но люди отправляются удить рыбу в озерах подо льдом…
Он внимательнейшим образом слушает. Товарищ Сталин считает, что русская душа — во льду и в тишине Севера. Самым счастливым для товарища Сталина было время, когда он жил в ссылке, это было до революции, в Курейке, у Полярного круга. Там товарищ Сталин научился охотиться и ловить рыбу. Эта свинья Троцкий утверждал, что товарищ Сталин охотился только с помощью капканов. Грязная ложь! Товарищ Сталин действительно устанавливал капканы, но он также сверлил лед и опускал в воду удочки и так успешно ловил рыбу, что местные жители считали: он наделен сверхъестественной силой. Товарищ Сталин за один день прошел сорок пять верст на лыжах и двадцатью четырьмя выстрелами убил двенадцать пар куропаток. Может Троцкий похвастаться такими результатами?
Жаль, я не смогла запомнить все, что он говорил. Может, мне на роду написано оставить его слова для истории?
Я вернулась к себе в комнату, когда было уже светло.
8. 7. 51. Повторилось то же, что было накануне. В три часа ночи Валечка стучит ко мне в дверь: он порезался, он зовет меня. Но когда я пришла, никакой раны не оказалось. Он смеется, увидев мое лицо, — это шутка! И велит мне все равно перевязать ему руку. Гладит меня по щеке, потом щиплет: «Видишь, бесстрашная Анна Сафонова, как ты делаешь меня своим пленником?!»
Сегодня он в другой комнате. На стенах — фотографии детей, вырезанные из журналов. Дети играют среди цветущих деревьев. Мальчик на лыжах. Девочка пьет козье молоко из рога. Много фотографий. Он замечает, что я смотрю на них, и это вызывает его на откровенный разговор о его детях. Один сын у него умер. Другой стал алкоголиком. Дочь была дважды замужем, первый раз за евреем, который никогда не переступал порога его дома! Что сделал товарищ Сталин, чтобы заслужить такое? У других людей — нормальные дети. Это что, сказывается дурная кровь или дурное воспитание? Или, может быть, что-то было не так с матерями? (Он думает — последнее, судя по их семьям, которые были источником постоянных неприятностей для него.) Или просто дети товарища Сталина не могли нормально развиваться, учитывая его высокое положение в государстве и в партии? Это вековой конфликт, более древний даже, чем классовая борьба.
Он спрашивает, слышала ли я о выступлении товарища Трофима Лысенко в 1948 году перед Всесоюзной Академией сельского хозяйства имени Ленина. Я сказала, что слышала. Мой ответ понравился ему.
Но это же товарищ Сталин написал ему речь! Это товарищ Сталин — после многолетнего изучения и борьбы — понял, что приобретенные черты передаются по наследству. Но, конечно, такие открытия следует вкладывать в уста других, так же как другим надлежит осуществлять принцип на практике.
Помнишь исторические слова товарища Сталина, сказанные Горькому: «Задача пролетарского государства — производить инженеров человеческих душ»?
«Ты хорошая большевичка, Анна Сафонова?»
Я поклялась, что да.
«Готова ты это доказать? Станцуешь для товарища
Сталина?»
В углу комнаты стоит патефон. Он идет к нему. Я…
15
— И это конец? — спросил О'Брайен. В голосе его явственно слышалось разочарование. — Только и всего?
— Смотрите сами. — Келсо перевернул тетрадь и показал ее собеседникам. — Следующие двадцать страниц вырваны. Обратите внимание, как именно это было сделано. У корешка края вырванных страниц разной длины.
— Это имеет какое-то значение?
— Это значит, что их вырвали не одновременно, их удаляли по одной. Методично. — Келсо продолжил исследование. — Некоторое количество страниц в конце тетради осталось, их примерно пятьдесят, но на них нет никаких записей. Они разрисованы красным карандашом — ну, знаете, так рисуют механически, думая о чем-то своем. И повторяется все время одно и то же изображение.
— Что это? — О'Брайен приблизился с включенной камерой. — Похоже на волков.
— Это и есть волки. Волчьи головы. Сталин часто, размышляя, рисовал волков на полях официальных документов.
— Боже! Значит, тетрадь подлинная?
— Пока не будет проделана специальная экспертиза, я ничего не могу утверждать. По крайней мере официально.
— А неофициально, до установления авторства, какова ваша точка зрения?
— Она подлинная, — без колебаний ответил Келсо. — Готов поручиться чем угодно.
О'Брайен выключил камеру.
Покинув гараж, они направились в московское бюро Спутниковой службы новостей, занимавшее верхний этаж десятиэтажного здания к югу от спорткомплекса «Олимпийский». Стеклянная перегородка отделяла кабинет О'Брайена от монтажной, где секретарша с безучастным видом сидела за компьютером. Рядом стоял телевизор, настроенный на программу Спутниковой службы новостей, передававшую фрагменты сыгранных накануне бейсбольных матчей. На фоне неба Келсо была видна спутниковая антенна, словно громадная церковная тарелка для подаяний, притороченная к тяжелым московским тучам.
— Сколько же времени понадобится на идентификацию этого материала? — спросил О'Брайен.
— Наверное, несколько недель, — ответил Келсо. — Месяц.
— Не пойдет, — сказал О'Брайен. — Мы ни в коем случае не можем ждать так долго.
— Судите сами. Прежде всего эта тетрадь юридически принадлежит российскому правительству. Или наследникам Сталина. Или еще кому-то. В любом случае она не наша. Кстати, она, быть может, принадлежит Зинаиде.
Зинаида стояла у окна и смотрела на небо через щелку, раздвинув пальцами полоски жалюзи. Услышав свое имя, она бросила быстрый взгляд на Келсо. За последний час она не проронила ни слова — что в гараже, что во время осторожной поездки по городу в хвосте у О'Брайена.
— Поэтому хранить это здесь небезопасно, — продолжал Келсо. — Мы должны вывезти тетрадь из страны. Такова первейшая необходимость. Один Бог знает, кто сейчас за ней охотится. Даже находиться с ней в одной комнате крайне опасно, во всяком случае, мне. Что касается экспертизы, то мы сможем провести ее где угодно. Я знаю людей в Оксфорде, которые проделают анализ чернил и бумаги. Есть специалисты по идентификации документов в Германии, Швейцарии…
Но О'Брайен, похоже, его не слушал. Он водрузил ноги на письменный стол, откинувшись своим длиннющим телом на спинку стула и сцепив руки на затылке.
— Знаете, что прежде всего надо сделать? — размышлял он вслух. — Найти девушку.
Келсо бросил на него недоуменный взгляд.
— Девушку? О чем вы? Никакой девушки не будет. Ее, по всей видимости, нет в живых.
— Почему вы так уверены? Ей должно сейчас быть… шестьдесят с небольшим.
— Точнее, шестьдесят шесть. Но не в этом дело. Ей не суждено было умереть от старости. Вы представляете, с кем свела ее судьба? Со сказочным принцем, с которым ей предстояло счастливо жить многие годы?
— Это неважно, мы все равно обязаны узнать, что с ней стало. Что с ее родственниками. Человеческий фактор — вот что делает этот материал интересным.
Стена за спиной О'Брайена была обклеена фотографиями: О'Брайен с Ясиром Арафатом, О'Брайен с Джерри Адамсом, О'Брайен в пуленепробиваемом жилете возле массового захоронения где-то на Балканах и еще одна — в защитной броне, шагающий по минному полю с принцессой Уэльской. О'Брайен в смокинге, получающий премию, быть может, просто потому, что он — О'Брайен? Дипломы. Рецензии на его работы. Благодарности от исполнительного директора Спутниковой службы новостей за «неустанное стремление восторжествовать над нашими конкурентами». Впервые с изрядным опозданием Келсо начал постигать всю меру амбициозности этого человека.
— Ничто, — сказал Келсо очень медленно, отметая любые колебания, — ничто не будет обнародовано, пока этот материал не окажется за рубежом и не будет апробирован специальной экспертизой. Вы слышите меня? Мы об этом с вами договорились.
О'Брайен щелкнул пальцами.
— Да, да, конечно. Но пока надо узнать, что случилось с девушкой. Мы так или иначе обязаны это сделать. Если мы выйдем в эфир с этой тетрадью, не узнав, что случилось с Анной, появится кто-то еще и заграбастает самую выигрышную часть всей этой истории. — Он сбросил ноги со стола и повернулся на стуле к книжным полкам сбоку. — Где, черт побери, находится этот Архангельск?
Все происходило в соответствии с железной логикой, и поэтому позже, когда Келсо представилась возможность обдумать свои действия, он не сумел установить момент, когда следовало бы направить их в другое русло.
— «Архангельск, — О'Брайен начал читать вслух путеводитель. — Портовый город на севере России. Население: четыреста тысяч. Расположен на Северной Двине в тридцати милях от Белого моря. Основные отрасли хозяйства: лесная промышленность, судостроение и рыболовство. Снежный покров с конца октября до начала апреля». Черт возьми! Какое сегодня число?
— Двадцать девятое октября.
О'Брайен поднял трубку и отщелкал на клавишах номер. Устроившийся на диване Келсо увидел через толстое разделительное стекло, как секретарша потянулась к телефону.
— Дорогая, — сказал О'Брайен, — сделайте мне одолжение. Соединитесь с метеоцентром нашей компании во Флориде и попросите у них последний прогноз для Архангельска. — Он произнес название по буквам. — Так, правильно. И как можно быстрее.
Келсо прикрыл глаза.
Дело в том — и в душе он понимал это, — что О'Брайен прав. Суть истории — в девушке. И в Москве они ничего не добьются. Если где-то и остался след, то только на севере, в ее родных местах, там могут найтись члены семьи или друзья, которые вспомнят девятнадцатилетнюю комсомолку и то, как ее вызвали в Москву летом 1951 года…
— «Архангельск, — продолжал читать О'Брайен, — был основан Петром Великим и назван в честь архангела Михаила, ангела-воителя. См. Откровение Святого Иоанна Богослова, глава двенадцатая, стихи седьмой и восьмой: «И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли». В 1930-е годы…»
— Зачем нам все это?
Но О'Брайен поднял вверх палец.
— «… в 1930-е годы Сталин сослал два миллиона украинских кулаков в Архангельскую область, район лесов и тундры, по территории превосходящий всю Францию. После войны этот обширный район использовался для испытаний ядерного оружия. Морской порт Архангельска — Северодвинск, российский центр производства атомных подводных лодок. До падения коммунизма Архангельск оставался закрытым городом, въезд в который всем посторонним был запрещен. Памятка путешественникам, — заключил О'Брайен. — Прибыв на архангельский вокзал, не забудьте посмотреть на цифровой указатель уровня радиации. Если он показывает пятнадцать микрорентген в час и ниже, то это безопасно». — Он нарочито громко захлопнул путеводитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Я чувствую, он хочет, чтобы я осталась. Расспрашивает меня о доме и родителях, о моей партийной работе, о планах на будущее. Я говорю ему, что интересуюсь юриспруденцией. Он фыркает: не слишком он высокого мнения о юристах! Его интересует, каково зимой жить в Архангельске. Видела ли я Северное сияние? (Конечно!) А когда выпадает первый снег? В конце сентября, говорю я ему, а к концу октября город уже завален снегом и транспорт остается один — поезд. Он жаждет знать все подробности. Как замерзает Двина и по ней прокладывают деревянный настил, а днем светло всего четыре часа. Как температура опускается до тридцати пяти градусов, но люди отправляются удить рыбу в озерах подо льдом…
Он внимательнейшим образом слушает. Товарищ Сталин считает, что русская душа — во льду и в тишине Севера. Самым счастливым для товарища Сталина было время, когда он жил в ссылке, это было до революции, в Курейке, у Полярного круга. Там товарищ Сталин научился охотиться и ловить рыбу. Эта свинья Троцкий утверждал, что товарищ Сталин охотился только с помощью капканов. Грязная ложь! Товарищ Сталин действительно устанавливал капканы, но он также сверлил лед и опускал в воду удочки и так успешно ловил рыбу, что местные жители считали: он наделен сверхъестественной силой. Товарищ Сталин за один день прошел сорок пять верст на лыжах и двадцатью четырьмя выстрелами убил двенадцать пар куропаток. Может Троцкий похвастаться такими результатами?
Жаль, я не смогла запомнить все, что он говорил. Может, мне на роду написано оставить его слова для истории?
Я вернулась к себе в комнату, когда было уже светло.
8. 7. 51. Повторилось то же, что было накануне. В три часа ночи Валечка стучит ко мне в дверь: он порезался, он зовет меня. Но когда я пришла, никакой раны не оказалось. Он смеется, увидев мое лицо, — это шутка! И велит мне все равно перевязать ему руку. Гладит меня по щеке, потом щиплет: «Видишь, бесстрашная Анна Сафонова, как ты делаешь меня своим пленником?!»
Сегодня он в другой комнате. На стенах — фотографии детей, вырезанные из журналов. Дети играют среди цветущих деревьев. Мальчик на лыжах. Девочка пьет козье молоко из рога. Много фотографий. Он замечает, что я смотрю на них, и это вызывает его на откровенный разговор о его детях. Один сын у него умер. Другой стал алкоголиком. Дочь была дважды замужем, первый раз за евреем, который никогда не переступал порога его дома! Что сделал товарищ Сталин, чтобы заслужить такое? У других людей — нормальные дети. Это что, сказывается дурная кровь или дурное воспитание? Или, может быть, что-то было не так с матерями? (Он думает — последнее, судя по их семьям, которые были источником постоянных неприятностей для него.) Или просто дети товарища Сталина не могли нормально развиваться, учитывая его высокое положение в государстве и в партии? Это вековой конфликт, более древний даже, чем классовая борьба.
Он спрашивает, слышала ли я о выступлении товарища Трофима Лысенко в 1948 году перед Всесоюзной Академией сельского хозяйства имени Ленина. Я сказала, что слышала. Мой ответ понравился ему.
Но это же товарищ Сталин написал ему речь! Это товарищ Сталин — после многолетнего изучения и борьбы — понял, что приобретенные черты передаются по наследству. Но, конечно, такие открытия следует вкладывать в уста других, так же как другим надлежит осуществлять принцип на практике.
Помнишь исторические слова товарища Сталина, сказанные Горькому: «Задача пролетарского государства — производить инженеров человеческих душ»?
«Ты хорошая большевичка, Анна Сафонова?»
Я поклялась, что да.
«Готова ты это доказать? Станцуешь для товарища
Сталина?»
В углу комнаты стоит патефон. Он идет к нему. Я…
15
— И это конец? — спросил О'Брайен. В голосе его явственно слышалось разочарование. — Только и всего?
— Смотрите сами. — Келсо перевернул тетрадь и показал ее собеседникам. — Следующие двадцать страниц вырваны. Обратите внимание, как именно это было сделано. У корешка края вырванных страниц разной длины.
— Это имеет какое-то значение?
— Это значит, что их вырвали не одновременно, их удаляли по одной. Методично. — Келсо продолжил исследование. — Некоторое количество страниц в конце тетради осталось, их примерно пятьдесят, но на них нет никаких записей. Они разрисованы красным карандашом — ну, знаете, так рисуют механически, думая о чем-то своем. И повторяется все время одно и то же изображение.
— Что это? — О'Брайен приблизился с включенной камерой. — Похоже на волков.
— Это и есть волки. Волчьи головы. Сталин часто, размышляя, рисовал волков на полях официальных документов.
— Боже! Значит, тетрадь подлинная?
— Пока не будет проделана специальная экспертиза, я ничего не могу утверждать. По крайней мере официально.
— А неофициально, до установления авторства, какова ваша точка зрения?
— Она подлинная, — без колебаний ответил Келсо. — Готов поручиться чем угодно.
О'Брайен выключил камеру.
Покинув гараж, они направились в московское бюро Спутниковой службы новостей, занимавшее верхний этаж десятиэтажного здания к югу от спорткомплекса «Олимпийский». Стеклянная перегородка отделяла кабинет О'Брайена от монтажной, где секретарша с безучастным видом сидела за компьютером. Рядом стоял телевизор, настроенный на программу Спутниковой службы новостей, передававшую фрагменты сыгранных накануне бейсбольных матчей. На фоне неба Келсо была видна спутниковая антенна, словно громадная церковная тарелка для подаяний, притороченная к тяжелым московским тучам.
— Сколько же времени понадобится на идентификацию этого материала? — спросил О'Брайен.
— Наверное, несколько недель, — ответил Келсо. — Месяц.
— Не пойдет, — сказал О'Брайен. — Мы ни в коем случае не можем ждать так долго.
— Судите сами. Прежде всего эта тетрадь юридически принадлежит российскому правительству. Или наследникам Сталина. Или еще кому-то. В любом случае она не наша. Кстати, она, быть может, принадлежит Зинаиде.
Зинаида стояла у окна и смотрела на небо через щелку, раздвинув пальцами полоски жалюзи. Услышав свое имя, она бросила быстрый взгляд на Келсо. За последний час она не проронила ни слова — что в гараже, что во время осторожной поездки по городу в хвосте у О'Брайена.
— Поэтому хранить это здесь небезопасно, — продолжал Келсо. — Мы должны вывезти тетрадь из страны. Такова первейшая необходимость. Один Бог знает, кто сейчас за ней охотится. Даже находиться с ней в одной комнате крайне опасно, во всяком случае, мне. Что касается экспертизы, то мы сможем провести ее где угодно. Я знаю людей в Оксфорде, которые проделают анализ чернил и бумаги. Есть специалисты по идентификации документов в Германии, Швейцарии…
Но О'Брайен, похоже, его не слушал. Он водрузил ноги на письменный стол, откинувшись своим длиннющим телом на спинку стула и сцепив руки на затылке.
— Знаете, что прежде всего надо сделать? — размышлял он вслух. — Найти девушку.
Келсо бросил на него недоуменный взгляд.
— Девушку? О чем вы? Никакой девушки не будет. Ее, по всей видимости, нет в живых.
— Почему вы так уверены? Ей должно сейчас быть… шестьдесят с небольшим.
— Точнее, шестьдесят шесть. Но не в этом дело. Ей не суждено было умереть от старости. Вы представляете, с кем свела ее судьба? Со сказочным принцем, с которым ей предстояло счастливо жить многие годы?
— Это неважно, мы все равно обязаны узнать, что с ней стало. Что с ее родственниками. Человеческий фактор — вот что делает этот материал интересным.
Стена за спиной О'Брайена была обклеена фотографиями: О'Брайен с Ясиром Арафатом, О'Брайен с Джерри Адамсом, О'Брайен в пуленепробиваемом жилете возле массового захоронения где-то на Балканах и еще одна — в защитной броне, шагающий по минному полю с принцессой Уэльской. О'Брайен в смокинге, получающий премию, быть может, просто потому, что он — О'Брайен? Дипломы. Рецензии на его работы. Благодарности от исполнительного директора Спутниковой службы новостей за «неустанное стремление восторжествовать над нашими конкурентами». Впервые с изрядным опозданием Келсо начал постигать всю меру амбициозности этого человека.
— Ничто, — сказал Келсо очень медленно, отметая любые колебания, — ничто не будет обнародовано, пока этот материал не окажется за рубежом и не будет апробирован специальной экспертизой. Вы слышите меня? Мы об этом с вами договорились.
О'Брайен щелкнул пальцами.
— Да, да, конечно. Но пока надо узнать, что случилось с девушкой. Мы так или иначе обязаны это сделать. Если мы выйдем в эфир с этой тетрадью, не узнав, что случилось с Анной, появится кто-то еще и заграбастает самую выигрышную часть всей этой истории. — Он сбросил ноги со стола и повернулся на стуле к книжным полкам сбоку. — Где, черт побери, находится этот Архангельск?
Все происходило в соответствии с железной логикой, и поэтому позже, когда Келсо представилась возможность обдумать свои действия, он не сумел установить момент, когда следовало бы направить их в другое русло.
— «Архангельск, — О'Брайен начал читать вслух путеводитель. — Портовый город на севере России. Население: четыреста тысяч. Расположен на Северной Двине в тридцати милях от Белого моря. Основные отрасли хозяйства: лесная промышленность, судостроение и рыболовство. Снежный покров с конца октября до начала апреля». Черт возьми! Какое сегодня число?
— Двадцать девятое октября.
О'Брайен поднял трубку и отщелкал на клавишах номер. Устроившийся на диване Келсо увидел через толстое разделительное стекло, как секретарша потянулась к телефону.
— Дорогая, — сказал О'Брайен, — сделайте мне одолжение. Соединитесь с метеоцентром нашей компании во Флориде и попросите у них последний прогноз для Архангельска. — Он произнес название по буквам. — Так, правильно. И как можно быстрее.
Келсо прикрыл глаза.
Дело в том — и в душе он понимал это, — что О'Брайен прав. Суть истории — в девушке. И в Москве они ничего не добьются. Если где-то и остался след, то только на севере, в ее родных местах, там могут найтись члены семьи или друзья, которые вспомнят девятнадцатилетнюю комсомолку и то, как ее вызвали в Москву летом 1951 года…
— «Архангельск, — продолжал читать О'Брайен, — был основан Петром Великим и назван в честь архангела Михаила, ангела-воителя. См. Откровение Святого Иоанна Богослова, глава двенадцатая, стихи седьмой и восьмой: «И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли». В 1930-е годы…»
— Зачем нам все это?
Но О'Брайен поднял вверх палец.
— «… в 1930-е годы Сталин сослал два миллиона украинских кулаков в Архангельскую область, район лесов и тундры, по территории превосходящий всю Францию. После войны этот обширный район использовался для испытаний ядерного оружия. Морской порт Архангельска — Северодвинск, российский центр производства атомных подводных лодок. До падения коммунизма Архангельск оставался закрытым городом, въезд в который всем посторонним был запрещен. Памятка путешественникам, — заключил О'Брайен. — Прибыв на архангельский вокзал, не забудьте посмотреть на цифровой указатель уровня радиации. Если он показывает пятнадцать микрорентген в час и ниже, то это безопасно». — Он нарочито громко захлопнул путеводитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54