Походив из угла в угол, я снова вцепилась в телефонный аппарат и даже набрала две первые цифры Тимурова номера, но потом передумала и вернула трубку на рычаг. Допустим, на этот раз мне ответят. Хорошо, если Тимур. А вдруг это будет Альбина? И что я ей скажу? Спрошу:
«Не у вас ли случаем ваш муж?» А если он не у нее и она по-прежнему пребывает в святой уверенности, что ее гуляка-муж лежит на Новониколаевском кладбище и ей не стоит больше переживать по поводу его многочисленных интрижек на стороне?
Взвесив все «за» и «против», я решила снова нагрянуть к Альбине без предупреждения. Она откроет дверь, и уже по ее первой реакции я догадаюсь, вернулся к ней Тимур или нет. Гм-гм, а что я стану делать, если он там? Вежливо извинюсь и ретируюсь? Ну нет, так легко он не отделается. Уж я не откажу себе в удовольствии залепить ему пару оплеух за все: за то, что врал про разбитую болезнями жену, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся вполне здоровой роскошной блондинкой, за обширную коллекцию любовниц (а я-то была уверена в своей исключительности!), а также за череду неприятных приключений, пережитых мною по его же милости. Да-да, я непременно надаю ему пощечин и посоветую самостоятельно выбираться из своих передряг. Пусть теперь рассчитывает на Альбину или на какую-нибудь из фотографических красоток, но только не на меня. Одним словом, баста!
Правда, прежде чем отправиться по знакомому адресу, мне пришлось позвонить на службу и попросить еще один отгул, сославшись на семейные обстоятельства. Начальник дал мне «добро», хоть и не без скрипа, и в голосе у него были недовольные нотки. Ну, разумеется, я ведь усложняла его жизнь, зато, когда он просит меня поработать в выходной, мое согласие воспринимается так естественно. Ну что ей еще делать, раз у нее ни мужа, ни детей!
Урегулировав вопрос с отгулом, я взялась за гардероб, взялась серьезно и основательно. Ничего удивительного, последнюю встречу с предавшим меня любовником следовало обставить по высшему классу. Не могу же я явиться к нему в измятой юбке и с размазанным макияжем! Ну нет, в таком виде только ползать у ног и молить: вернись, я все прощу. А я не умолять туда явлюсь, а заклеймить его презрением. Войду, выскажу все, что думаю, и удалюсь с гордо поднятой головой, эффектно и непреклонно. Чтобы он до конца своих дней вспоминал, как я на него взглянула, как повернула голову, как простучала каблучками на прощание… У Блока, кажется, есть подходящие строчки на эту тему, дай бог память. Ах да: «…Неужели и жизнь отшумела, отшумела, как платье твое?» Я так растрогалась, представив Тимуровы угрызения на склоне дней, что чуть не разревелась.
Но рыдать мне было не с руки, потому что слезы сильно затруднили бы выбор подходящего наряда, ну того самого платья, которым мне предстояло «шуметь», навсегда уходя из жизни Тимура. А почему бы не надеть бирюзовое из натурального шелка? Между прочим, оно было на мне при первой нашей случайной встрече. А что, это было бы неплохо, как говорится, в чем пришла, в том и ушла. Опять же у меня к бирюзовому платью имеются замечательные сережки с голубыми топазами, похожими на глаза сиамской кошки. Отлично, а что мне обуть? Лучше всего белые лодочки на высокой шпильке, в них я буду выглядеть почти высокой, да и оплеухи Тимуру отвешивать в них будет не в пример удобнее, поскольку на маленьком каблуке я едва дотягиваюсь до его подмышек.
Покончив с экипировкой, я взялась за макияж. Никогда прежде я не наносила его с таким тщанием. Когда работа была выполнена, я прошлась перед зеркалом, будто Синди Кроуфорд по подиуму. В принципе я была собой довольна. Может, захватить несколько цветочков для романтического флера? Сначала я обрадовалась этой мысли, но, по зрелом размышлении, не без сожаления от нее отказалась. В бирюзовом платье, белых лодочках да еще с букетом я буду похожа на невесту. И вообще лучше бы мне явиться туда с веночком, чтобы повесить его на шею «усопшему». Не смотаться ли мне на, кладбище за тем, из голубых незабудок, с посвящением «Незабвенному котику от киски», чтобы доставить его адресату? А что, неплохая идея, если бы не одно «но»: я сильно сомневаюсь, что трогательные незабудки все еще украшают свежую могилку. Неуловимый Джо и его подопечные старушки-бомжихи наверняка уже приделали ноги этому прощальному дару любви и скорби.
Всю дорогу до дома Тимура я репетировала свой монолог, который, непременно, должен быть: а) кратким, б) ироничным и в) производить эффект внезапно сошедшей с Гималаев лавины. Оказавшись у знакомой двери, я констатировала, что моя пламенная речь вполне готова, но в конце концов решила положиться на импровизацию, поскольку заученный текст легко смешать одной-единственной фразой. Прежде чем нажать на кнопку звонка, я не поленилась достать из сумочки пудреницу, дабы проверить состояние макияжа, потом поправила платье, откашлялась и…
Дверь мне открыла вовсе не Альбина. И даже не Тимур. А какой-то совершенно неизвестный мужик в расстегнутой чуть не до пупа рубахе, светлых брюках и кроссовках.
— А… Альбину… можно? Где она? — растерянно пробормотала я. Мой решительный настрой разбился о круглую физиономию незнакомого типа, как волна о скалистый берег.
— Проходите, пожалуйста, — вежливо предложил незнакомец.
И я перешагнула порог, как механическая кукла, которая не может остановиться, пока завод не кончится. В прихожей ничего не изменилось, что творилось на кухне и в других комнатах, осталось для меня тайной, а в гостиной обнаружились еще трое совершенно неизвестных мне типов. Один выглядывал в окно, придерживая двумя пальцами ажурный тюль, второй почему-то копался в том самом комоде, из которого накануне Альбина достала фотографии Тимуровых «кисок», а третий и вовсе ползал по полу, такое впечатление, что он рассматривал рисунок на ковре. Уж не сцену ли ограбления я застала?
Я застыла, как соляной столб, а четвертый, ну тот, что вежливо пригласил меня войти, а теперь стоял за моей спиной, настойчиво предложил во второй раз:
— Проходите, пожалуйста. Я была не оригинальнее его, потому что повторила:
— А где Альбина?
— Ладно, Потапов, я сам поговорю с дамой. — Тот, что рылся в комоде, прервал свое увлекательное занятие и повернулся ко мне лицом. Не могу сказать, чтобы оно у него было супермаргинальное, но ярких признаков интеллекта на нем не наблюдалось. И внешность такая невыразительная, что даже с возрастом определиться проблематично, что-нибудь от тридцати двух до пятидесяти.
Потапов безропотно ушкандыбал в прихожую, а уславший его тип вкрадчиво осведомился у меня:
— А вы Альбине Васильевне кто будете?
— Я? — Мне стало как-то нехорошо, даже голова закружилась. — Просто… Просто знакомая. А в чем дело? Вы… вы кто?
— Извините, не представился. — Он сунул мне под нос небольшую красную книжечку, которая подействовала на меня не хуже нашатыря, и прибавил на словах:
— Капитан Петраков.
— Очень приятно. — Я так боялась показаться невежливой, что скорее всего выглядела полной идиоткой.
— А мне приятно, что вам приятно. — У этого капитана Петракова было специфическое чувство юмора. — Но мне будет еще приятнее, когда я узнаю, с кем имею дело.
Собственные имя и фамилию мне удалось выговорить приблизительно с шестой попытки, никак не раньше, а отчество я вообще с перепугу перепутала. Боюсь, что моя растерянность не осталась незамеченной капитаном Петраковым.
— А… где же все-таки Альбина? — пролепетала я.
Но капитан Петраков ничего не ответил, только показал мне на кресло, то самое, в котором я сидела накануне, когда притащилась сюда, вся кипящая праведным гневом. А сам уселся в другое — в нем вчера сидела Альбина — и буднично так поинтересовался, словно желая заполнить образовавшуюся паузу:
— Значит, вы знакомая Альбины Васильевны. А при каких обстоятельствах произошло это знакомство, если, конечно, не секрет?
Я догадалась, что это уже допрос, но не совсем типичный, как бы даже изощренный. Впрочем, много ли я знала о допросах, ведь этот, если мне не изменяет память, первый в моей жизни.
— С Альбиной? — тупо переспросила я. Роль идиотки удавалась мне на славу, таким образом я маскировала лихорадочную мыслительную деятельность. Разумеется, не в моих интересах дурить компетентные органы в лице капитана Петракова, но страх навредить Тимуру заставлял меня быть осмотрительной. Все зависит от того, знает ли этот капитан правду о Тимуре. Если знает, значит, я должна, нет, просто обязана быть с ним предельно откровенна, если же нет, то лучше мне повременить до выяснения всех обстоятельств. Наконец я сообразила, что мне ему ответить:
— Я… Я знала ее через мужа. Через ее мужа. Он… он заказывал рекламу в нашем агентстве, ну, в агентстве, в котором я работаю.
Молодец, девочка, мысленно похвалила я себя, здесь не придерешься. Тимур действительно заказывал рекламу в нашем агентстве, и только благодаря этому мы и познакомились (зачем скрывать то, что легко проверить?), а наши с ним романтические отношения я никогда и ни с кем на работе не обсуждала. Так что здесь не столько ложь, сколько полуправда, ну если хотите, фантазия или игра воображения. Как вам больше нравится. Кроме того, льщу себя надеждой, этим ответом я убивала сразу двух зайцев. С первым зайцем мы более-менее разобрались (см, выше о лжи и полуправде), что касается второго, то, намеренно упоминая Тимура, я рассчитывала на реакцию капитана Петракова. Возможно, капитан как-нибудь проговорится, и тогда я пойму, что он знает о Тимуре.
Но капитан Петраков не проговорился, точнее, он ничего не сказал о моем супермене, только неопределенно молвил:
— Понятно, понятно…
А в следующую минуту огорошил меня очередным вопросом, который я бы назвала убийственным:
— А сегодня вы зачем к ней пожаловали? Весь ужас состоял в том, что на этот вопрос можно было сказать либо правду, либо ложь. Третьего мне было не дано, поскольку я так и не выяснила, что капитан Петраков знает о Тимуре. И тогда я пошла ва-банк:
— Н-ну, вчера я случайно узнала, что Тимур, ее муж, трагически погиб в аварии, и пришла выразить ей свое соболезнование.
Тут уж было что ни слово, то вранье, как вы понимаете. Вот что значит привычка к риску.
— Соболезнование? — многозначительно повторил капитан Петраков и с интересом посмотрел на мое бирюзовое платье, словно хотел фасончик снять.
Я подавленно кивнула. Что и говорить, вид у меня был далеко нетраурный, хорошо еще, что я цветочки с собой не захватила, как собиралась.
— Надеюсь, вы не очень торопитесь? Неожиданный переход! Главное, непонятно, куда он клонит? Намекает на то, что домой я сегодня не вернусь?
— Это я к тому спрашиваю, что беспокоюсь, не задерживаю ли вас? — растолковал свой предыдущий вопрос капитан. — Вид у вас такой торжественный. — Все-таки он меня уколол.
— Н-нет, — замотала я головой, — т-то есть да, у меня еще есть кое-какие дела, но если вас что-то интересует, я готова ответить на все ваши вопросы.
— Вот и миленько, вот и симпатично. — Капитан Петраков как-то нехорошо улыбнулся. — Тогда я воспользуюсь вашим благорасположением.
Я вся напряглась, а он продолжил свою вежливую пытку:
— Значит, вы узнали о смерти Тимура Проскурина. А при каких обстоятельствах, не припомните?
— Так ведь… Я позвонила к ним на фирму — я же вам говорила, что наше агентство делало для них рекламу, — а секретарша мне прямо так и сказала: Тимур Алексеевич погиб в автокатастрофе…
— Ясно, — капитан Петраков шмыгнул носом, — а Баркасова вы тоже знали по работе?
— Баркасова? — На этот раз мне даже не пришлось морщить лоб, изображая глубокую задумчивость. Эта фамилия мне и в самом деле ничего не говорила. Понятия не имею, кто такой Баркасов. И вообще я слышу эту фамилию первый раз в жизни.
— Варфоломея Баркасова, компаньона Проскурина, — услужливо подсказал капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29