Разговаривая со знакомыми матери, Сара быстро прониклась ощущением, что по улицам Лос-Анджелеса бродило с десяток разных Лиззи Кац. Эти Лиззи отличались одна от другой так же, как голубь от гадюки.
Тимоти Зейн был единственным, кто сталкивался с Лиззи в повседневной жизни, по крайней мере в последний период ее краткого существования, но можно ли доверять его словам больше, чем остальным? Как и многие другие, он видел в Лиззи только то, что хотел видеть, или то, что она захотела ему показать.
– Многие будут говорить тебе, что она была глупой эгоисткой, как все блондинки, – ворчал он. – Что она всю жизнь провела перед зеркалом, восхищаясь сама собой. Что она была влюблена в себя до такой степени, что не обращала ни малейшего внимания на мужчин. Это все вранье. На самом деле она считала себя уродиной. Она не понимала, как человека может поразить ее красота. Она жаловалась, сидя перед зеркалом, просто пытаясь понять. Собственное лицо ей не нравилось, она хотела бы быть другой. «Более яркой, – повторяла она. – Не такой "мисс Мичиган"»…
Сару это не убеждало. Если читаешь журналы о кино, непременно приходишь к выводу, что все кинозвезды женского пола считали себя очень посредственными и придавали значение исключительно «внутренней красоте». От этих пошлостей Сара приходила в ярость. Тизи мог утверждать все, что угодно, но она на всю жизнь запомнила, как мать бесконечно красилась, сидя перед трюмо в спальне. С десяток баночек с кольдкремом, румяна, ящики, полные тюбиков с помадой… Этой косметики хватило бы целому гарему на десять лет!
Однажды в детстве Сара нерешительно протянула руку к пуховке с пудрой, но Лиззи грубо оттолкнула ее.
– Не тронь, – прошипела она. – Это тебе не игрушки. Это инструменты для работы.
– Для чего это? – захныкала Сара.
– Для того, чтобы стать кем-то другим, – прошептала тогда Лиззи, мечтательно глядя в зеркало. – Когда это получается, ты сама себя не узнаешь. У тебя должно создаться впечатление, что перед тобой в зеркале другая женщина.
Встав на цыпочки, Сара каждый раз внимательно всматривалась в зеркало, немного боясь увидеть проступающее там лицо незнакомки, которая, возможно, наговорит ей всяких гадостей.
Сара встряхнулась и посмотрела на часы. Каждый раз, оказываясь внутри ангара, она теряла представление о времени.
– Мне тут один человек позвонил, – сказала она. – Некий Адриан Уэст, коллекционер. Его имя мне смутно знакомо…
– Красавчик Адриан? – удивился Тизи, подняв голову. – Я его знаю. Плейбой, ни на что не годный папенькин сынок, унаследовавший авиационный завод. Огромные правительственные заказы. Денег навалом. Всем этим управляет опекунский совет. Ни секунды в жизни не работал. Много лет назад он участвовал в турнирах по гольфу по всему миру, а сейчас коллекционирует все, что имеет отношение к «проклятым» звездам, конец которых был печален. Аристократический вариант некрофилии. Свой маленький музей он пополняет нижним бельем звезд, покончивших жизнь самоубийством.
Сара скривилась.
– Думаешь, он хочет купить какие-нибудь вещи мамы?
– Это вряд ли. Уэста интересуют только самые крупные звезды. Старлетки – не его жанр. Я-то думал, он уже успокоился. После аварии о нем почти забыли.
– А что за авария?
– Его личный самолет разбился над Сьерра-Невадой. Ему раздробило обе ноги. С тех пор он передвигается в инвалидном кресле. Странный тип. Он не сказал, что ему от тебя надо?
– Нет. Но я съезжу к нему. Мне нужны деньги.
3
Едва Сара отъехала, Тимоти Зейн закрыл за ней раздвижную дверь ангара. Потом скрючился в темноте перед экраном, на котором сменяли друг друга кадры из черно-белого фильма. Пленка была в плохом состоянии, изборождена царапинами, оставлявшими просветы на изображении.
Тизи дышал с трудом, широко открытым ртом, что еще больше делало его похожим на постаревшего маленького мальчика. Его зрачки расширились до предела. Вполголоса он декламировал диалоги главных героев, но едва ли отдавал себе в этом отчет.
Это был отрывок с четвертой бобины «Юдифи из Семи замков» – никудышного фильма ужасов, снятого в 1935 году Кардошем Камптой в невероятных условиях: без разрешения и средств. В этом эпизоде появлялась Лиззи Кац. Она играла роль принцессы, которую преследует барон-вампир в подземельях своего замка. Увидев подземелье, Тизи вспомнил, что эта сцена снималась в заброшенном коллекторе неподалеку от Map-Висты. Его волновало только присутствие на экране Лиззи. Такая белая, такая гибкая. Эта блондинка чем-то походила на русалку, заточенную на потерпевшем кораблекрушение судне и барахтающуюся в толще глубинных вод. К волшебству изображения добавлялось слишком крупное зерно дешевой ортохроматической эмульсии, парадоксальным образом придавая ему реализм новостной киноленты.
Лиззи бежит, преследуемая темной тенью барона. Ей остается жить всего год, но она еще этого не знает. Она здесь, пленница желатина, одновременно живая и мертвая.
Тимоти шмыгнул носом. Ему показалось, что он плачет, он поискал носовой платок, но от старости его глаза давно уже высохли.
Ему понадобились годы настойчивых поисков, чтобы собрать эпизоды всех пяти фильмов, в которых снималась Лиззи. Одно не подлежало сомнению – каждый раз, когда мать Сары появлялась на экране, она затмевала звезду, выбранную режиссером. Макияж в стиле тридцатых придавал ей нереальное, колдовское очарование. Конечно, все шло насмарку, когда ей приходилось открывать рот и произносить текст. Ее голос не соответствовал внешности. Слишком обыкновенный, лишенный магических интонаций. Гнусавый звук того времени только ухудшал ситуацию.
Но этот недостаток быстро забывался, настолько покоряло изящество Лиззи Кац. В ней было что-то от сказочной феи, нечто томное и… разлагающееся. Она напоминала те экзотические цветы, чей слишком пьянящий аромат доводит до тошноты!
Она здесь, на экране, прекрасная – и уже разлагающаяся, не в состоянии двигаться, как живая женщина. Утопленница, пытающаяся путешествовать инкогнито по стране живых.
4
Сара ехала в сторону Беверли-Хиллз. Вопреки ожиданиям, посещение Тизи не успокоило ее. Обычно голос, воспоминания старого реквизитора освобождали ее от всех тревог. С некоторых пор Тимоти Зейн оставался ее единственным родственником, потому что тетя Меган больше не давала о себе знать. Вот уже десять лет она не отвечала на Сарины рождественские открытки. Может быть, умерла?
В течение двадцати семи лет, прошедших с убийства матери, Сара ни к кому, кроме своего опекуна, не испытывала никаких чувств. Однако в последнее время она с грустью наблюдала, как старик все больше и больше закрывается в своей раковине. Часто она чувствовала, что мыслями он где-то очень далеко. Провалившись в воспоминания, Тизи отрывался от реальности и целыми днями сидел в кресле-качалке, зажав в руке бутылку с теплым пивом. У Сары возникло предчувствие, что это состояние предвосхищает окончательный уход, и ее сердце сжималось при мысли о том, что будет «после Тизи».
Сара никогда не знала своего биологического отца. Каждый раз, когда она задавала этот вопрос Лиззи, та отвечала расплывчато:
– Он работал пожарным в том кабаре, где я подвизалась на подтанцовках в жалком спектакле. Он был красавцем, думаю, наполовину индейцем. Наверное, от него у тебя такие черные волосы. Мы недолго прожили вместе. Это было… просто так. Ты поймешь, когда вырастешь. Он погиб на пожаре, пытаясь спасти людей. Он был хорошим человеком.
– А как его фамилия? – спросила маленькая девочка.
– Я так толком и не узнала, – вздохнула мать. – У него было непроизносимое индейское имя, так что он называл себя Джеком. Знаешь, мы не задавали друг другу слишком много вопросов и весело проводили время вдвоем. Я звала его Джеком, а он меня – Джини, это было мое сценическое имя в то время. Джини Свитхарт – идиотский псевдоним, придуманный моим агентом.
Сара чувствовала, что настаивать бесполезно.
Когда девочке исполнилось шесть лет, у Лиззи Кац не оказалось денег на подарок, и тогда она вытащила из дорожной корзины погнутую пожарную каску, почерневшую от дыма.
– Держи, – прошептала она, протягивая ее ребенку. – Это каска твоего отца. Та, что была на нем, когда он погиб. Это тебе на память.
Сара никогда не расставалась с реликвией, однако со временем в ее душе зародились сомнения. Может, Лиззи, стыдясь, что не может купить самую дешевую игрушку, придумала эту сказку, случайно откопав каску на складе у Тизи, среди кованых латунных шлемов?
Как можно доверять людям, которые жили в искусственной стране и только и делали, что импровизировали, когда сценарий оказывался никуда не годным?
Сара хотела заняться поисками, но бляшка каски, на которой был написан номер округа, исчезла, и не осталось ни малейшей подсказки. В конце концов она сняла каску с крючка над кроватью и убрала в сундук. Она больше не верила в нее. Справедливо или нет, но она стала воспринимать подарок матери как главный бутафорский аксессуар в той подложной истории, которую состряпали Лиззи и Тизи, чтобы доставить ей удовольствие. Наверное, они считали, что таким образом заполняют пустоту, возникшую в душе девочки из-за отсутствия отца. Она живо представляла себе, как в проходе между полками на складе Лиззи Кац пылко шепчет, убеждая колеблющегося Тимоти Зейна:
– Она уже достала меня своими расспросами. Она просто невыносима! И что я могу ей ответить? Как ты себе представляешь – я должна сказать ей, что мы с ее отцом неплохо провели пару вечеров за кулисами кафешантана и после этого от него ни слуху ни духу? Нет, ей нужны красивые воспоминания. Для девочки это очень важно. Над этой штуковиной она будет мечтать еще лет десять.
И Тизи сдался, за три минуты придумав сценарий про красавца метиса, героя, сгоревшего на пожаре. В последнюю минуту, когда Лиззи уже собралась уходить, он напомнил ей, что хорошо бы убрать с каски пластинку с номером – просто так, на всякий случай…
Да, со временем Сара придумала свой собственный сценарий, который казался ей более похожим на правду.
Когда она въехала на аллею, ведущую к дому Адриана Уэста, ее остановила патрульная машина. Холм находился под наблюдением некоего охранного агентства, и право проезда имели только те автомобили, чьи номера фигурировали в списке службы безопасности. Саре пришлось подождать, пока стражи порядка удостоверятся по телефону, что господин Уэст действительно ее ждет. Когда проверка закончилась, ей указали на аллею, ведущую на вершину холма. Сара ожидала увидеть дом в стиле знаменитого Пикфаэ – легендарного поместья Мэри Пикфорд и Дугласа Фэрбенкса. Вместо этого она оказалась перед английским замком – необычной усадьбой, окруженной художественно разбросанными руинами. Рядом с калиткой на внушительной медной табличке можно было прочесть: «Адриан Уэст. Эсквайр».
Здесь было все, что положено, – и фонтан, окруженный искалеченными временем нимфами, и традиционный лабиринт из подстриженных под прямым углом кустов. На стенах замка виднелись многочисленные выбоины, словно по ним стреляли из автоматов или они пострадали от взрыва бомбы.
«Он наверняка купил это все в Англии и перевез сюда по камешку, – подумала Сара. – Толстосумы такого калибра не довольствуются подделками. Само собой разумеется, все это подлинное».
Три «Ягуара SK-E» были припаркованы рядком на газоне – черный, белый и серый. Их натертые до блеска кузовы блестели, несмотря на смог, скрывавший солнце. Сара вышла из своей машины и направилась к замку. Вблизи пробоины, оставленные войной, становились еще более явными. Никто и не пытался их скрыть или отреставрировать. Каменным львам, сидящим по бокам лестницы, не хватало голов. На цоколе правого красовалась медная табличка с надписью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Тимоти Зейн был единственным, кто сталкивался с Лиззи в повседневной жизни, по крайней мере в последний период ее краткого существования, но можно ли доверять его словам больше, чем остальным? Как и многие другие, он видел в Лиззи только то, что хотел видеть, или то, что она захотела ему показать.
– Многие будут говорить тебе, что она была глупой эгоисткой, как все блондинки, – ворчал он. – Что она всю жизнь провела перед зеркалом, восхищаясь сама собой. Что она была влюблена в себя до такой степени, что не обращала ни малейшего внимания на мужчин. Это все вранье. На самом деле она считала себя уродиной. Она не понимала, как человека может поразить ее красота. Она жаловалась, сидя перед зеркалом, просто пытаясь понять. Собственное лицо ей не нравилось, она хотела бы быть другой. «Более яркой, – повторяла она. – Не такой "мисс Мичиган"»…
Сару это не убеждало. Если читаешь журналы о кино, непременно приходишь к выводу, что все кинозвезды женского пола считали себя очень посредственными и придавали значение исключительно «внутренней красоте». От этих пошлостей Сара приходила в ярость. Тизи мог утверждать все, что угодно, но она на всю жизнь запомнила, как мать бесконечно красилась, сидя перед трюмо в спальне. С десяток баночек с кольдкремом, румяна, ящики, полные тюбиков с помадой… Этой косметики хватило бы целому гарему на десять лет!
Однажды в детстве Сара нерешительно протянула руку к пуховке с пудрой, но Лиззи грубо оттолкнула ее.
– Не тронь, – прошипела она. – Это тебе не игрушки. Это инструменты для работы.
– Для чего это? – захныкала Сара.
– Для того, чтобы стать кем-то другим, – прошептала тогда Лиззи, мечтательно глядя в зеркало. – Когда это получается, ты сама себя не узнаешь. У тебя должно создаться впечатление, что перед тобой в зеркале другая женщина.
Встав на цыпочки, Сара каждый раз внимательно всматривалась в зеркало, немного боясь увидеть проступающее там лицо незнакомки, которая, возможно, наговорит ей всяких гадостей.
Сара встряхнулась и посмотрела на часы. Каждый раз, оказываясь внутри ангара, она теряла представление о времени.
– Мне тут один человек позвонил, – сказала она. – Некий Адриан Уэст, коллекционер. Его имя мне смутно знакомо…
– Красавчик Адриан? – удивился Тизи, подняв голову. – Я его знаю. Плейбой, ни на что не годный папенькин сынок, унаследовавший авиационный завод. Огромные правительственные заказы. Денег навалом. Всем этим управляет опекунский совет. Ни секунды в жизни не работал. Много лет назад он участвовал в турнирах по гольфу по всему миру, а сейчас коллекционирует все, что имеет отношение к «проклятым» звездам, конец которых был печален. Аристократический вариант некрофилии. Свой маленький музей он пополняет нижним бельем звезд, покончивших жизнь самоубийством.
Сара скривилась.
– Думаешь, он хочет купить какие-нибудь вещи мамы?
– Это вряд ли. Уэста интересуют только самые крупные звезды. Старлетки – не его жанр. Я-то думал, он уже успокоился. После аварии о нем почти забыли.
– А что за авария?
– Его личный самолет разбился над Сьерра-Невадой. Ему раздробило обе ноги. С тех пор он передвигается в инвалидном кресле. Странный тип. Он не сказал, что ему от тебя надо?
– Нет. Но я съезжу к нему. Мне нужны деньги.
3
Едва Сара отъехала, Тимоти Зейн закрыл за ней раздвижную дверь ангара. Потом скрючился в темноте перед экраном, на котором сменяли друг друга кадры из черно-белого фильма. Пленка была в плохом состоянии, изборождена царапинами, оставлявшими просветы на изображении.
Тизи дышал с трудом, широко открытым ртом, что еще больше делало его похожим на постаревшего маленького мальчика. Его зрачки расширились до предела. Вполголоса он декламировал диалоги главных героев, но едва ли отдавал себе в этом отчет.
Это был отрывок с четвертой бобины «Юдифи из Семи замков» – никудышного фильма ужасов, снятого в 1935 году Кардошем Камптой в невероятных условиях: без разрешения и средств. В этом эпизоде появлялась Лиззи Кац. Она играла роль принцессы, которую преследует барон-вампир в подземельях своего замка. Увидев подземелье, Тизи вспомнил, что эта сцена снималась в заброшенном коллекторе неподалеку от Map-Висты. Его волновало только присутствие на экране Лиззи. Такая белая, такая гибкая. Эта блондинка чем-то походила на русалку, заточенную на потерпевшем кораблекрушение судне и барахтающуюся в толще глубинных вод. К волшебству изображения добавлялось слишком крупное зерно дешевой ортохроматической эмульсии, парадоксальным образом придавая ему реализм новостной киноленты.
Лиззи бежит, преследуемая темной тенью барона. Ей остается жить всего год, но она еще этого не знает. Она здесь, пленница желатина, одновременно живая и мертвая.
Тимоти шмыгнул носом. Ему показалось, что он плачет, он поискал носовой платок, но от старости его глаза давно уже высохли.
Ему понадобились годы настойчивых поисков, чтобы собрать эпизоды всех пяти фильмов, в которых снималась Лиззи. Одно не подлежало сомнению – каждый раз, когда мать Сары появлялась на экране, она затмевала звезду, выбранную режиссером. Макияж в стиле тридцатых придавал ей нереальное, колдовское очарование. Конечно, все шло насмарку, когда ей приходилось открывать рот и произносить текст. Ее голос не соответствовал внешности. Слишком обыкновенный, лишенный магических интонаций. Гнусавый звук того времени только ухудшал ситуацию.
Но этот недостаток быстро забывался, настолько покоряло изящество Лиззи Кац. В ней было что-то от сказочной феи, нечто томное и… разлагающееся. Она напоминала те экзотические цветы, чей слишком пьянящий аромат доводит до тошноты!
Она здесь, на экране, прекрасная – и уже разлагающаяся, не в состоянии двигаться, как живая женщина. Утопленница, пытающаяся путешествовать инкогнито по стране живых.
4
Сара ехала в сторону Беверли-Хиллз. Вопреки ожиданиям, посещение Тизи не успокоило ее. Обычно голос, воспоминания старого реквизитора освобождали ее от всех тревог. С некоторых пор Тимоти Зейн оставался ее единственным родственником, потому что тетя Меган больше не давала о себе знать. Вот уже десять лет она не отвечала на Сарины рождественские открытки. Может быть, умерла?
В течение двадцати семи лет, прошедших с убийства матери, Сара ни к кому, кроме своего опекуна, не испытывала никаких чувств. Однако в последнее время она с грустью наблюдала, как старик все больше и больше закрывается в своей раковине. Часто она чувствовала, что мыслями он где-то очень далеко. Провалившись в воспоминания, Тизи отрывался от реальности и целыми днями сидел в кресле-качалке, зажав в руке бутылку с теплым пивом. У Сары возникло предчувствие, что это состояние предвосхищает окончательный уход, и ее сердце сжималось при мысли о том, что будет «после Тизи».
Сара никогда не знала своего биологического отца. Каждый раз, когда она задавала этот вопрос Лиззи, та отвечала расплывчато:
– Он работал пожарным в том кабаре, где я подвизалась на подтанцовках в жалком спектакле. Он был красавцем, думаю, наполовину индейцем. Наверное, от него у тебя такие черные волосы. Мы недолго прожили вместе. Это было… просто так. Ты поймешь, когда вырастешь. Он погиб на пожаре, пытаясь спасти людей. Он был хорошим человеком.
– А как его фамилия? – спросила маленькая девочка.
– Я так толком и не узнала, – вздохнула мать. – У него было непроизносимое индейское имя, так что он называл себя Джеком. Знаешь, мы не задавали друг другу слишком много вопросов и весело проводили время вдвоем. Я звала его Джеком, а он меня – Джини, это было мое сценическое имя в то время. Джини Свитхарт – идиотский псевдоним, придуманный моим агентом.
Сара чувствовала, что настаивать бесполезно.
Когда девочке исполнилось шесть лет, у Лиззи Кац не оказалось денег на подарок, и тогда она вытащила из дорожной корзины погнутую пожарную каску, почерневшую от дыма.
– Держи, – прошептала она, протягивая ее ребенку. – Это каска твоего отца. Та, что была на нем, когда он погиб. Это тебе на память.
Сара никогда не расставалась с реликвией, однако со временем в ее душе зародились сомнения. Может, Лиззи, стыдясь, что не может купить самую дешевую игрушку, придумала эту сказку, случайно откопав каску на складе у Тизи, среди кованых латунных шлемов?
Как можно доверять людям, которые жили в искусственной стране и только и делали, что импровизировали, когда сценарий оказывался никуда не годным?
Сара хотела заняться поисками, но бляшка каски, на которой был написан номер округа, исчезла, и не осталось ни малейшей подсказки. В конце концов она сняла каску с крючка над кроватью и убрала в сундук. Она больше не верила в нее. Справедливо или нет, но она стала воспринимать подарок матери как главный бутафорский аксессуар в той подложной истории, которую состряпали Лиззи и Тизи, чтобы доставить ей удовольствие. Наверное, они считали, что таким образом заполняют пустоту, возникшую в душе девочки из-за отсутствия отца. Она живо представляла себе, как в проходе между полками на складе Лиззи Кац пылко шепчет, убеждая колеблющегося Тимоти Зейна:
– Она уже достала меня своими расспросами. Она просто невыносима! И что я могу ей ответить? Как ты себе представляешь – я должна сказать ей, что мы с ее отцом неплохо провели пару вечеров за кулисами кафешантана и после этого от него ни слуху ни духу? Нет, ей нужны красивые воспоминания. Для девочки это очень важно. Над этой штуковиной она будет мечтать еще лет десять.
И Тизи сдался, за три минуты придумав сценарий про красавца метиса, героя, сгоревшего на пожаре. В последнюю минуту, когда Лиззи уже собралась уходить, он напомнил ей, что хорошо бы убрать с каски пластинку с номером – просто так, на всякий случай…
Да, со временем Сара придумала свой собственный сценарий, который казался ей более похожим на правду.
Когда она въехала на аллею, ведущую к дому Адриана Уэста, ее остановила патрульная машина. Холм находился под наблюдением некоего охранного агентства, и право проезда имели только те автомобили, чьи номера фигурировали в списке службы безопасности. Саре пришлось подождать, пока стражи порядка удостоверятся по телефону, что господин Уэст действительно ее ждет. Когда проверка закончилась, ей указали на аллею, ведущую на вершину холма. Сара ожидала увидеть дом в стиле знаменитого Пикфаэ – легендарного поместья Мэри Пикфорд и Дугласа Фэрбенкса. Вместо этого она оказалась перед английским замком – необычной усадьбой, окруженной художественно разбросанными руинами. Рядом с калиткой на внушительной медной табличке можно было прочесть: «Адриан Уэст. Эсквайр».
Здесь было все, что положено, – и фонтан, окруженный искалеченными временем нимфами, и традиционный лабиринт из подстриженных под прямым углом кустов. На стенах замка виднелись многочисленные выбоины, словно по ним стреляли из автоматов или они пострадали от взрыва бомбы.
«Он наверняка купил это все в Англии и перевез сюда по камешку, – подумала Сара. – Толстосумы такого калибра не довольствуются подделками. Само собой разумеется, все это подлинное».
Три «Ягуара SK-E» были припаркованы рядком на газоне – черный, белый и серый. Их натертые до блеска кузовы блестели, несмотря на смог, скрывавший солнце. Сара вышла из своей машины и направилась к замку. Вблизи пробоины, оставленные войной, становились еще более явными. Никто и не пытался их скрыть или отреставрировать. Каменным львам, сидящим по бокам лестницы, не хватало голов. На цоколе правого красовалась медная табличка с надписью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38