— Теперь об этом человеке мы знаем практически все, что нужно знать. У нас есть все, кроме фотографии. Но и она скоро у нас будет. Мы не знаем только одного: где он находится в данный момент.
— Я знаю, где он находился пятнадцать минут назад, — сказал Рённ. — В парке Святого Эрика лежит мертвый ребенок.
XXVIII
Парк Святого Эрика один из самых маленьких парков в городе и такой незначительный, что большинство стокгольмцев о нем не знают. Туда ходит очень мало народу, и еще меньшему количеству людей вообще пришло бы в голову присматривать за ним.
Парк находится в Нормальме и образует какое-то неестественное окончание протяженной Вестмангатан. Это небольшой холмик, поросший деревьями; там имеется несколько дорожек и крутых лесенок, выходящих в окрестные улицы. Б?льшую часть холма к тому же занимает школа, летом она, конечно, закрыта.
Трупик лежал в северо-западной части парка, у самого подножья холма, на самом виду, и являлся доказательством того, что убийства будут чем дальше, тем более жестокими. Мужчина по имени Ингемунд Франсон на этот раз действовал в очень большой спешке.
И самое плохое, ко всему прочему, было то, что девочку нашла ее собственная мать. Девочку звали Сольвейг, и она была старше предыдущих жертв, ей уже исполнилось одиннадцать. Она жила на Даннеморагатан, не более чем в пяти минутах ходьбы от того места, где было совершено преступление и, судя по всему, вообще не должна была оказаться в парке в это время. Она вышла из дому только для того, чтобы купить шоколадку в киоске на углу Даннеморагатан и Нор-Сташенсгатан, то есть у северо-восточного конца парка, но не в самом парке. Для этого ей должно было понадобиться не более десяти минут, и к тому же родители запретили ей играть в парке, хотя она и так якобы никогда туда не ходила. Уже когда она отсутствовала четверть часа, мать выбежала из дому и принялась ее искать. Она не вышла вместе с девочкой потому, что дома была еще одна дочь полутора лет, и мать не могла отойти от нее. Мертвую дочь она нашла почти сразу же; упала в обморок и ее уже увезли в больницу.
Они стояли под моросящим дождем, смотрели на мертвого ребенка и чувствовали, что в этой смерти виноваты больше убийцы, настолько она потрясла их и настолько была ужасно глупой. Трусики они не могли найти нигде, шоколадку тоже. Возможно, Ингемунд Франсон проголодался и взял ее, потому что хотел есть.
В том, что это дело его рук, не было ни малейших сомнений. Для полной уверенности даже нашелся свидетель, который видел, как он разговаривал с девочкой. Но они разговаривали так доверительно, что свидетель был уверен, что это папа с дочкой и что они вышли на прогулку. Ингемунд Франсон ведь был приветливым и порядочным человеком и с первого взгляда вызывал доверие. На нем был бежевый вельветовый пиджак, коричневые брюки, белая рубашка с расстегнутым воротом и черные полуботинки.
Исчезнувшие трусики были голубого цвета.
— Он должен быть где-то неподалеку, — сказал Колльберг.
Под ними на Санкт-Эриксгатан и Нор-Сташенсгатан грохотали и гремели плотные потоки автомобилей и трамваев. Мартин Бек посмотрел на обширную территорию товарной станции и спокойно сказал:
— Осмотрите каждый вагон, каждый склад, каждый чердак в округе. Сейчас. Немедленно.
Потом он повернулся и ушел. Было три часа дня, вторник, двадцатое июня. Шел дождь.
XXIX
Облава началась во вторник около пяти часов дня. В полночь она была еще в полном разгаре, а в ранние утренние часы проводилась с еще б?льшим размахом.
Каждый, кого можно было хотя бы ненадолго подключить к розыску, был на ногах, все собаки старались взять след, все автомобили до последнего находились в движении. Вначале охота сосредоточилась в Нормальме, но быстро распространилась до самых окраин.
Стокгольм — это город, где летом спят на улице тысячи людей. И это не только бродяги, наркоманы и алкоголики, но также множество туристов, которым не достался номер в гостинице, и почти столько же бездомных, вполне трудоспособных и в целом порядочных людей, которым, однако, негде жить, потому что в результате ошибочного планирования просто-напросто не хватает квартир. Они спят на скамейках в парках, на старых газетах, расстеленных на земле; под мостами, на набережных и во дворах. Наверняка не меньше их скрывается в домах, предназначенных под снос, недостроенных новых домах, бомбоубежищах, гаражах, железнодорожных вагонах, на лестницах, чердаках и в мастерских. Или на лодках, катерах и в старых ржавеющих автомобилях. Многие из них бродят по станциям метро и по Центральному вокзалу или пробираются на спортивные площадки и стадионы, а наиболее пронырливые проникают в подземные инженерные коммуникации с путаницей коридоров и самых разнообразных туннелей.
В эту ночь полицейские в штатском и униформе трясли тысячи людей, будили их и заставляли вставать, светили им фонариками в заспанные лица и требовали от них удостоверения личности. Многим «повезло», и полиция беспокоила их несколько раз — четыре, пять и даже шесть. Они передвигались с места на место, и их снова догоняли другие полицейские, такие же усталые, как и они сами.
На улицах было спокойно. Даже проститутки и торговцы наркотиками не осмеливались высунуть нос. Очевидно, они не поняли, что на этот раз у полиции меньше времени, чтобы заниматься ими, чем когда бы то ни было.
В среду около семи часов утра облава начала постепенно ослабевать. Невыспавшиеся, с кругами под глазами, одни полицейские, спотыкаясь, брели домой, чтобы поспать пару часов, другие валились, словно их били по лбу, на деревянные скамейки и диваны в дежурках и других помещениях разных полицейских участков.
В эту ночь в самых разных удивительных местах нашли множество людей, однако никого из них не звали Ингемунд Рудольф Франсон.
В семь часов они добрались до управления полиции на Кунгсхольмсгатан. Они уже так устали, что почти ничего не чувствовали и ничего не замечали. Скорее казалось, что у них открылось второе дыхание.
Колльберг стоял перед большим планом города.
— Рабочий в садоводстве, — сказал он. — Работал в городском управлении парков. Проработал восемь лет в городских парках и за это время наверняка все их изучил. И до этой минуты еще не покинул центр города. Остается на территории, которая ему знакома.
— Только на это и можно надеяться, — сказал Мартин Бек.
— Но одно совершенно точно. Сегодня ночью он не спал ни в одном из парков, — сказал Колльберг. — По крайней мере, не в Стокгольме.
Он надолго замолчал, а потом задумчиво сказал:
— Если только ему чертовски не повезло.
— Вот именно, — сказал Мартин Бек. — В городе имеются громадные территории, которые ночью просто невозможно как следует проконтролировать. Юргорден, заповедник, Лиль-Янскоген… Я уж не говорю об окрестностях.
— Наккский заповедник, — кивнул Колльберг.
— И кладбища, — сказал Мартин Бек.
— Да, верно, кладбища, — сказал Колльберг. — Их, правда, закрывают на ночь, но…
Мартин Бек взглянул на часы.
— Сейчас нам нужно знать одно: что этот человек делает днем.
— В том-то и дело. — Колльберг развел руками. — Наверное, совершенно спокойно ходит по городу.
— Сегодня мы должны его взять, — сказал Мартин Бек. — Другой возможности нет.
— Да, — сказал Колльберг.
Психологов уже подняли на ноги, и они пришли к мнению, что Ингемунд Франсон якобы не проявляет сознательного стремления скрываться. Он, очевидно, находится в таком состоянии, что вообще ничего не осознает и действует — тоже подсознательно — умно, ведомый рефлекторным инстинктом самосохранения.
— Большая наука, — сказал Колльберг.
Через минуту прибыл Гюнвальд Ларссон. Он работал самостоятельно и по своей собственной методике.
— Знаете, сколько я наездил со вчерашнего дня? — сказал он. — Триста сорок километров. По этому чертову городу. Причем медленно. У меня такое ощущение, что я чем-то смахиваю на привидение.
— Это твое личное мнение, — сказал Колльберг.
У Меландера тоже было свое личное мнение.
— Меня во всем этом тревожит систематичность, — сказал он. — Он совершает убийство и сразу же еще одно. Потом наступает восьмидневная пауза и следующее убийство. А теперь…
У каждого было свое личное мнение.
Общественность билась в истерике, она жила в паническом ужасе, а полиция смертельно устала.
Утреннее совещание в среду было полно оптимизма и спокойствия. Внешне, на первый взгляд. И, при этом, все испытывали одинаковый внутренний страх.
— Нам нужно больше людей, — сказал Хаммар. — Привлечем из края все подразделения, какие будет возможно. Многие из них вызываются участвовать в поисках добровольно.
И особенно патрули в штатском, к этому они все время возвращались. Полицейские в штатском во всех опасных местах; все, у кого есть дома старый комбинезон или спортивный костюм, призываются на службу в кусты.
— А по улицам должно ходить много патрулей в униформе, — сказал Мартин Бек. — Для того, чтобы успокоить общественность и вселить в людей чувство безопасности.
Он подумал о том, что только что сказал, и его охватило горькое чувство безнадежности и бессилия.
— Нужно, чтобы предъявляли документы при покупке алкоголя в государственных винных магазинах, — сказал Хаммар.
Идея была хорошая, если не считать того, что она ничего не давала.
Похоже было на то, что ничто ничего не давало. Среда ползла час за часом, как улитка. Получили около десяти тревожных сообщений, однако ни одно из них не выглядело многообещающим, и в конце концов все они оказались ложными.
Наступил вечер, наступила прохладная ночь, и облава продолжилась.
Никто не спал. Гюнвальд Ларссон проехал еще триста километров, по сорок шесть эре за километр.
— Даже собаки уже в состоянии грогги, — заявил он, вернувшись. — У них не осталось сил, чтобы укусить какого-нибудь полицейского.
Уже наступило утро четверга, двадцать второго июня. Похоже, день будет жарким, но ветреным.
— Так я поеду в Скансен и буду стоять там, переодевшись майским деревом — сказал Гюнвальд Ларссон.
Никто даже не сделал попытки ответить ему. Мартину Беку было плохо, у него разболелся желудок. Когда он попытался поднести бумажный стаканчик ко рту, у него так затряслась рука, что он выплеснул кофе Меландеру на промокательную бумагу. А Меландер, всегда такой даже чересчур щепетильный, очевидно, этого даже не заметил.
Меландер вообще был исключительно серьезен. Он никак не мог отбросить мысль о временн?м графике. Временн?й график говорил о том, что с минуты на минуту снова должно что-то произойти.
В два часа дня наконец-то наступило освобождение. Оно пришло в форме телефонного разговора. Трубку взял Рённ.
— Где? В Юргордене?
Он прикрыл микрофон ладонью, посмотрел на остальных и сказал:
— Он в Юргордене. Его видели там несколько человек.
— Если нам повезет, он еще будет в Южном Юргордене и мы наверняка его возьмем, — сказал Колльберг в автомобиле. Они мчались в направлении Эстермальма. Меландер и Рённ в другом автомобиле следовали за ними.
Южный Юргорден — это остров, и на него можно попасть по одному из двух мостов через Юргорденский залив или через Юргорденский судоходный канал, если, конечно, не плыть на пароме или на лодке. На той трети острова, которая ближе к центру города, находятся музей, увеселительное заведение «Грёналундстиволи», летний ресторан, пристань для яхт, стокгольмский Скансен, зоопарк и маленький поселок, который называют Юргорденский Старый Город. Кроме того, на острове имеются ухоженные парки, а также дикорастущие заповедные территории. Строения старые, но поддерживаются в хорошем состоянии. Здесь есть растрескавшиеся небольшие замки, величественные дворцовые особняки и маленькие домики восемнадцатого века; все это посреди прекрасных парков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27