— Здравствуйте! — медовым голосом протянула я, на что старуха кивнула, но поморщилась. — Хозяйка, комнатки сдаются?
Она не торопилась отвечать, словно прикидывая, стоит ли со мной связываться, но в конце концов проронила:
— Комнатки? Это у кого, может, и комнатки, а у меня комнаты. Хорошие, большие да светлые. Да тараканов нет, как у некоторых.
— А посмотреть реально?
Старуха удивленно вскинула брови и качнула головой:
— Ишь ты… Реально! Деньги-то у тебя есть, реалыдица? Я дорого возьму. Да кавалеров водить не позволю.
Вот это реально?
— Как скажете. Водить, платить — хозяин барин.
Идет?
— Быстрая какая! Может, тебе не понравится у меня?
— Чтобы это узнать, я думаю, надо зайти в дом.
— Я порядка потребую!
— Я тоже.., люблю…
Бабка Степанида поджала губы, хмыкнула и отступила, пропуская меня в сени. Воспользовавшись предложением, я прошла внутрь. В доме все выглядело так, как я и ожидала: просто и чисто.
— А какую комнату предложите?
Хозяйка молча кивнула на одну из дверей. Я зашла в комнату, подошла к окошку и выглянула на улицу. Девчонки маетно топтались на прежнем месте, с опаской поглядывая на крыльцо. Вероятно, они ожидали моего эффектного вылета с вражеской территории. Я улыбнулась и крикнула:
— А кто-то сказал, что уходит!
Они с удивлением перевели взгляд с крыльца на окно и захлопали глазами. Видимо, расстроились, не увидев ожидаемого.
— Ну чего там? — спросила Надежда.
— Ничего. — Я пожала плечами. — Все в порядке.
Вернувшись к бабке, я спросила об оплате. Она ответила, причем действительно назвав довольно высокую цену. Но цена меня не испугала. Не то чтобы в школе я зарабатывала невероятные деньги, конечно, нет. Зарплату там задерживали, как и везде, безденежье стало привычным. Дело в том, что моя несравненная мама. Вера Николаевна, настояла, чтобы, как она выразилась, «не много мне помогать материально». Небольшая помощь выливалась в ежемесячные переводы, поэтому я, дорожа самостоятельностью, долго пыталась бороться с подобными проявлениями родительской опеки. Но неравная борьба с матерью ни к чему не привела. В конце концов я решила кончить дело полюбовно и сдалась, выторговав взамен ежемесячных личных посещений любящих родителей еженедельный разговор по телефону. Для чего приходилось идти на переговорный пункт, так как телефона у меня в квартире не было. Мама сначала возмущалась этим обстоятельством, порываясь лично устроить разборки на местной телефонной станции. Мне стоило больших трудов удержать ее от этого шага, но мама тут же предложила сотовую связь, на что я радостно ответила, что она здесь не действует. В результате я получила почти полную самостоятельность, а моя сберкнижка превратилась в некоторое подобие кассы срочной взаимопомощи для меня и моих коллег, с небольшим отличием от привычной схемы — тут был лишь один вкладчик.
— Так что? — спросила наконец бабка Степанида. — Согласна?
— Согласна. — Я улыбнулась. — Сегодня можно переехать?
Быстро переодевшись в купальник, я натянула коротенький веселый сарафанчик, сунула в соломенную сумку полотенце. Пляж здесь замечательный. Сама речка не слишком глубока, зато дно — один песок, безо всякого ила. Эта водная артерия, соседствующая с Горелками самым выгодным образом, сыграла далеко не последнюю роль в популяризации деревни. Купаться летом в городе было негде, если не считать нескольких заросших прудов да фонтана на центральной площади.
Стоя посреди комнаты, я раздумывала, что еще прихватить с собой, и на глаза мне попалась корзинка для бумаг. И я вдруг вспомнила о Надькиной находке, подошла и достала скомканную бумажку.
— Так, так… Уважаемая Анастасия Игоревна, — я быстро читала, машинально отмечая многочисленные грамматические ошибки, — без подписи, отлично…
Что за белиберда? Бред какой-то… Я повертела листок, на обратной стороне, внизу и вверх ногами, было начато: «Дор…», затем зачеркнуто двумя штрихами. Кто-то сначала решил обратиться ко мне «Дорогая»? А потом передумал, перевернул лист и написал «Уважаемая».
Я снова заглянула в листок и прочитала уже более внимательно:
«Уважаемая Анастасия Игоревна. Хочу вас придупридить что бы вы вели себя осторожна, одни лучше никуда ни ходили. Лучше побыть дома. Особенно вечером. Извините если что не так».
Я вертела листок так и этак, но больше никакой информации не получила.
— Если это Надькины штучки, — грозно сказала я вслух, — то она об этом пожалеет.
— Стаська, ты готова? — раздалось за окошком.
— Готова! — крикнула я. — Сейчас еще кто-то будет готов.., для кремации!
Выйдя за калитку, я подошла к подружкам.
— Твои проделки? — спросила я, тряся листком перед Надькиным носом. — Ни капельки не смешно.
— Чего ты? — удивилась Надежда, выхватывая листок. — Что это?
Пробежав глазами текст, она посмотрела на меня. Во взгляде сквозило искреннее удивление.
— Что это еще такое? Я-то при чем?
— Это я и хочу выяснить. Кто здесь при чем.
Молчавшая до сих пор Ирка взяла листок, прочитала и крякнула, качая головой.
— Знаешь, — неуверенно протянула она, — если бы меня спросили, то я сказала бы, что это почерк Володи Савченко…
— Из десятого? — с недоверием спросила Надька.
— Ну да.
— Это как ты определила? — Я понимала все меньше.
— Как, как! Учится он у меня. Представь себе: физика, химия и прочее — «пять». Литература и русский — еле-еле трояк. До слез иной раз доведет, просто не веришь, что человек такие перлы может выдавать. А почерк смотри какой красивый. Как мне его не узнать?
— А он подобными шутками когда-нибудь отличался? — спросила я у Ирки.
— Да нет вроде. Парень он, в общем, серьезный. Семейка у него так себе, а сам он ничего. Хотя как чужую душу разберешь?
— Это точно, — согласилась Надька и добавила:
— Только если мы здесь еще полчасика протопчемся, ты в город наверняка опоздаешь.
На пляже почти никого не было. Только мамаша с двумя детьми да две девчонки лет пятнадцати, растянувшиеся на полотенцах.
— А я такая умненькая девочка! — пропела Надька, доставая из объемного баула сверток. — Не знаю, кому как, а мне на пляже первым делом есть хочется, потом уже все остальное!
Она вытащила небольшую салфетку, принялась раскладывать малосольные огурчики, вареные яйца, черный хлеб, помидоры и маленькие охотничьи колбаски.
У меня сразу же забурчало в животе, хотя я точно помнила, что недавно позавтракала. Ирка задумалась на мгновение, потом достала из сумки бутылку газировки.
— А то вдруг пить захочется? — пояснила она, бухаясь на живот и отрывая зубами кусок колбасы.
Я немедленно последовала ее примеру и, энергично двигая челюстями, спросила:
— А от меня, я так понимаю, ожидают пол-литра?
— Ага. — Надька увлеченно чистила яйцо. — Только почему поллитровка? Ожидалась литрушка!
Мы принялись хохотать, пока не выяснили в конце концов, что я теперь должна подружкам пятилитровую канистру чистого медицинского спирта.
— А вы не описаетесь после пяти литров? — вежливо спросила я, а Надька ответила:
— Нет. После пяти литров писаться будет уже некому!
Ирка покатилась со смеху, да так, что чуть не подавилась. Мы с Надькой, конечно же, сразу начали колошматить ее по спине в спасательных целях. Она с писком отбивалась от нас.
Навозившись, мы плюхнулись в рядок на животы.
— А когда я была маленькой, — сказала Ирка, — на пляже секунды не могла просидеть. Сразу в воду. Пока не посинею. А как посинею, меня начинали вылавливать, а я сопротивлялась.
— Все малыши, наверно, любят купаться. Вон посмотри, как та тетка мучается, — я показала на нашу соседку по пляжу.
Ее младший пацан, вытащенный из воды, сидел синий и скрюченный на песке, но от полотенца гордо отказывался в знак протеста. Как только матери надоело стоять около него с полотенцем и она отвернулась, он, словно краб, бочком-бочком засеменил к воде. Мы засмеялись, а Надька крикнула:
— Мамаша, ваш ребенок смылся!.. То есть убежал!
Несчастная мать резво повернулась и увидела сынка почти у самой воды.
— Ну Колька, — закричала она, — или ко мне, или тебе конец!
— Славный выбор! — сказала Ирка. — Надеюсь, он не выберет смерть в пучине.
Несчастное дитя, терроризируемое матерью и преданное зловредной теткой, поплелось с видом каторжника назад. Проходя мимо нас, он повернул голову и с удовольствием показал Надьке язык. Мы с Иркой ткнулись носами в покрывало и завыли, а Надька зашипела:
— Ух ты, блоха иерихонская! Сейчас опять матери скажу!
Дитя поспешно ретировалось, а я спросила:
— Что это за блоха такая? Откуда тебе знать, что в Иерихоне были блохи?
— А где их не было? — пробурчала Надька и засмеялась.
Пока мы веселились, семейство вдруг начало резво собираться домой. До этого они вроде не торопились, ели апельсины, Колька с сестрой, конечно, бросались корками. А сейчас мать строго прикрикивала на детей, те быстро и послушно собирали разбросанную одежду. Они поднялись. Перед тем как уйти, женщина сказала:
— До свидания! — потом почему-то тревожно глянула за наши спины и ушла догонять детей.
— До свидания! — в один голос гаркнули мы, а я; конечно, не вытерпела и оглянулась.
Я быстро уяснила причину поспешного ухода женщины с детьми: за кустом, метрах в тридцати от нас, возле маленького симпатичного столика, неторопливо раскладывала вещи компания, человек десять. Состав вновь прибывших был чисто мужским, вероятно, по этой самой причине контролировать в дружеской беседе отдельные слова и обороты считалось излишним. Вели они себя непосредственно, словно дети, и располагались, похоже, надолго. «Не люблю я подобные компании», — подумала я и вслух сказала:
— Кого как, а меня такие компании не воодушевляют! — и кивнула в сторону мужиков.
Подружки разом посмотрели назад, потом переглянулись.
— Они? — спросила Надька Ирку.
Та кивнула:
— Они самые.
— Никак ваши друзья? Что вы тут, как у гроба с покойником, шепчетесь? Или вон, в кустики идите. Или объясните толком: кто «они»?
— Не бузи. — Ирка явно расстроилась. — Главное, искупаться не успели.
— Это те, Стаська, про чьи номера я тебя спрашивала.
— А! Чего ты, Ирка, расстроилась? Пойдем да искупаемся. Боитесь их, что ли?
— Ну не то чтобы… — протянула Надька. — Просто…
Как бы это сказать? На академиков они не похожи. На инженеров тоже. Цепи — гляди, в воду полезут, утонут.
Мне в голову только одно приходит…
— Уголовники, — быстро подсказала я.
— Вот-вот! Они самые.
— Хотя, с другой стороны, — рассудила я, — я лично знаю пару человек, отсидевших в тюрьме, и ничего, приличные ребята.
— Так-то оно так, — согласилась Ирка, — но как это проверить?
— Тоже верно, — мне пришлось согласиться.
Посовещавшись, мы решили следующее: искупаться без выкрутасов, выйти, по сторонам не смотреть, на окрики (если будут) не реагировать. Берем вещи, а переоденемся в кустах, что под горкой.
— Только не ходите как циркули, — напомнила я. — Это внимание привлекает, будьте естественны.
От жизнерадостной компании, судя по веселью, уже принявшей по первой, нашу лежанку закрывали кусты.
Поэтому мы не торопясь свернули покрывало, убрали весь мусор, оставив только одежду.
— И пойдем, виляя бедрами, и пойдем!.. — веселилась потихоньку Надька.
— Да, елки-палки, — сказала Ирка, заталкивая покрывало в сумку. — Как на боевое задание идем. И это у собственной речки!
— Да, дорогая. — Надька приняла сногсшибательную, но несколько неприличную позу. — Если бы на пляже было еще человек пятьдесят, мы бы им показали, что к чему!
— Таким бугаям, по-моему, хоть сотня. И вообще, мне было бы спокойней, если бы у тебя был скромный, закрытый купальник, а не эти три шнурка.
— В самом деле. Надежда Семеновна, — поддержала я Ирку, — ужали бы как-нибудь свои небесные формы…
— Чья бы корова мычала! Думаешь, если у тебя купальник закрытый, так тебя вообще не видать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52