Менеджеры разрываются на части. Игорь в командировке в Иванове, Славка на таможне, а ваш зам — только сам и знает, где его черти носят. Помяните мое слово. очень скоро он оттяпает все ваше дело, — угрюмо подытожила она. — Оглянуться не успеете, как начнете плясать под дудку самого Бессмертного.
— Откуда такие неутешительные прогнозы? — поинтересовался он, разглядывая плакат с изображением будущего политика Карпова, красовавшийся на стене.
В плакате том произошли неприятные взгляду перемены.
— К нам часто заходят странные типы, ведут какие-то секретные переговоры в вашем кабинете. Сэр Доудсен, вы меня простите, но только слепой не заметил бы, что Виталик — это человек Бессмертного.
— Спасибо за откровенность, — он усмехнулся. — Но лучше держать врага перед глазами.
— Так вы же на него и не смотрите. Вы понятия не имеете, что у вас под носом делается. Игорь вчера звонил из Иванова, такого порассказал! Вы знаете, что машины фирмы Speed проходят таможенный досмотр на границе?
— Разумеется, — кивнул Александр. — А как же еще?
Секретарша невесело улыбнулась:
— В Иванове ничего не приходит, кроме хозяйственного мыла производства 1980 года. И больше никакой гуманитарной помощи!
— Но экспедиторы…
— Нет никаких экспедиторов. Ваша фирма широко известна во всей Европе. Ей доверяют. А шоферы и не знают, что груз на таможне просто меняют. Ставят ящики с той же маркой, но с другим наполнением. Гуманитарная помощь идет налево, понимаете? Две партии уже пришло с мылом.
— Но Карпов…
— А кто, как не Карпов, это организовал? Это же его идея — возить гуманитарную помощь. Рожа страшная! Не постеснялся налепить свою физиономию на автомобили.
Сэр Доудсен еще раз внимательно оглядел портрет политика.
— Знаете, Варя, — проговорил он задумчиво, — кажется, агитплакат как форма борьбы с недостатками был очень популярен в начале прошлого века. Удивительно, но жизнь в который раз напоминает, что новое — это хорошо забытое старое. Странное чувство юмора у старушки. И все-таки вы не правы, пририсовав эти мерзкие рога и копытца уважаемому человеку, лицу нашей компании.
Он и без них, знаете ли, весьма непрезентабелен. Но он ни при чем. В конце концов, нет вины человека в том, что он родился недалеким. Это я и о себе тоже. Попробую исправить положение.
Молодой аристократ сжал набалдашник трости в пальцах и поднялся.
— Позвоните невесте, — машинально напомнила ему немало удивленная секретарша.
— Обязательно. А вы займитесь поиском новых сотрудников и нового офиса. Нас явно мало, и нам тесно, чтобы вступать в активные боевые действия.
— Хотите нанять братву? — сощурилась Варя.
— Боже упаси! — Он замахал рукой. — Только менеджеров и нового секретаря.
— А я? — растерялась девушка.
— А вы… — Он мягко ей улыбнулся. — А вы — мой второй заместитель. Попробуйте смириться с этой мыслью. Терпеть вам осталось неделю. Далее обещаю, что карьера ваша пойдет в гору.
— Или моего босса просто пришибут, — мрачно сказала Варя, когда дверь за ним захлопнулась.
* * *
Всю неделю Маша работала на износ. Запись в студии и бесконечные репетиции выматывали ее до того, что она уже не понимала, нравится ей жизнь певицы или нет. Однажды поймала себя на мысли, что при виде студийного микрофона поутру ее начинает подташнивать.
— Это беременность, — пошутил звукорежиссер Федя. — Беременеешь успехом. Скоро разродишься.
Маша на это только вздохнула. Она чувствовала иное — она превращалась в машину по извлечению правильных звуков, интонаций и движений. Правильных с коммерческой точки зрения. Теперь она точно знала, как должна встать перед микрофоном, с каким чувством взять ту или иную ноту, как повернуть голову, как взмахнуть рукой, чтобы понравилось зрителю.
«Понравишься зрителю, на тебя будут покупать билеты, нет — не будут, — звучали в ушах слова Боброва. — Так или никак».
И, к ее большому сожалению, она понимала: он был прав. Как ни крути, а в наши дни все зависит от того, купят тебя или нет.
— Словно весь мир на панели, — пожаловалась она ему. — Все мысли заняты лишь одним — продать себя подороже.
На это он только хмыкнул, по-отечески похлопав ее по плечу, и пробормотал:
— Добро пожаловать во взрослую жизнь, детка. Снимай свои розовые очки и вешай на грудь ценник. Я с таким уже добрый тридцатник лет таскаюсь. Пока тебе это неизвестно, потому что не грозит, но рано или поздно ты поймешь: самое страшное не то, что весь мир продает и покупает, самое страшное стать уцененным товаром. И ты как уж на сковородке начнешь вертеться только для того, чтобы не попасть на распродажу.
Перспектива Маше не понравилась. Однако пришлось признать: Серж и в этом был прав. Когда-нибудь каждый человек испытывает на себе эту «уценку». И разницы между певцом или адвокатом не существует. Приходят свежие силы, молодые специалисты, а ты, со своими знаниями и опытом, стараешься выкрутиться, чтобы удержаться на плаву. И удается это немногим — самым сильным и изворотливым. Остальные тонут, чтобы прозябать на дне жизни. Нет, не на «горьковском» дне, конечно, а на дне своих воспоминаний, когда ты понимаешь, что все яркое и замечательное уже в прошлом.
Впрочем, разговорами о жизни ее Серж не баловал.
Встретились они лишь однажды в его офисе. Там он познакомил ее с будущим режиссером ее клипа — немногословным латышом, специально выписанным для нее в Москву. Хендрик, так его звали, заставил фотографа снять ее со всех сторон и отправился назад в Ригу «думать над концепцией клипа».
— Песня ему понравилась, — сообщил меценат, довольно потирая руки. — Это уже полдела.
Отношения же с Сержем у Маши, как ей казалось, окончательно разладились. Он держался с ней куда сдержаннее, чем раньше, но уж лучше бы грубил и орал, чем говорил холодно, сквозь зубы. Наверное, ему по какой-то причине было невыносимо ее видеть, А может быть, у него, как обычно, обострились какие-то неприятности в бизнесе. Ведь надо же учитывать, что певица Маша Иванова — это скорее его хобби, нежели смысл жизни.
Александр вообще на целую неделю исчез с ее горизонта. Он не звонил и не появлялся ни в студии, ни в репетиционном зале, сама же она как-то не решалась набрать номер его телефона. Да и Егор работал чаще, чем ей хотелось бы. Он редко оставался на ночь, еще реже удавалось встретиться днем.
— Такое впечатление, что ты круглосуточно работаешь в своем баре, — однажды надулась она.
— Милая, — он прижал ее к себе и погладил по голове, — я стараюсь выбраться из-за стойки. Мне, видишь ли, надоело жонглировать бутылками и смешивать коктейли. Пытаюсь продвинуть собственное дело. Это первая причина. А вторая… — Он улыбнулся и чмокнул ее в ухо. — Я должен соответствовать. Моя подружка без пяти минут звезда. Куда лучше, если ее бойфренд будет бизнесменом, чем барменом.
— Какая чушь! — возмутилась она. — Мне плевать, чем ты занимаешься.
— Это пока о тебе журналисты не знают. А как начнут вспыхивать камеры при каждом твоем появлении, когда твои богатые поклонники примутся забрасывать тебя дорогущими корзинами с цветами, ты мне еще спасибо скажешь.
Одним словом, последнюю неделю Маша провела практически в одиночестве и в трудах праведных. А во вторник решила немного развеяться. Вернее, даже и не она, а Егор предложил. Он появился неожиданно, вытащил ее из репетиционного зала и глянул с укоризной:
— Долго ты себя еще пылью будешь травить? Может, отдохнешь немного?
— Спятил? — удивилась она, оглянувшись на двери зала, где ее ждали хореограф Вовик и ребята из кордебалета.
— Ну сколько можно. — Он обнял ее за плечи и повел по коридору. — Ты с утра до вечера пашешь, как лошадь.
И ты совсем забыла, что уже вовсю работает выставка, где твой друг Коля выставил свою картину. Ты не хочешь его поддержать?
Она подняла на него глаза и охнула:
— Ты просто чудо! У меня из головы вылетело!
Он скромно потупился и пожал плечами:
— Просто я хорошо справляюсь с обязанностями бойфренда. Слушай, когда выведешь меня в тираж, может, примешь в личные секретари?
— Дурень! — Она легонько стукнули его по руке и помчалась в зал отпрашиваться у Вовика.
В Дом художников на Крымском валу они попали почти под закрытие. Влетели на второй этаж и лихорадочно огляделись. Народу было немного.
— Маша? — удивился Коля и, отлепившись от стены, пошел ей навстречу, совершенно недопустимо разглядывая. — Как ты изменилась!
Она уже и забыла, что с ней здорово поработал стилист.
Что спортклуб и солярий стали ее образом жизни, что одежда на ней из дорогих магазинов и что Егор, держащий ее за руку, похож скорее на супермодель, нежели на бармена.
Художник же выглядел как и прежде, если не считать, что его распирала гордость. Распирала настолько, что Маше показалось, сейчас на нем его неизменный свитер разорвется.
Она представила мужчин друг другу и, не давая времени на обмен любезностями и пустой разговор, дернула его за рукав:
— Веди, показывай свой шедевр.
— Ходить далеко не нужно. Картину видно из любой точки этого зала, — пафосно растягивая слова, проговорил он и широким жестом указал на внушительных размеров полотно, висящее на противоположной стене.
Все надолго замолчали, рассматривая работу.
— Что скажешь? — наконец не выдержал Коля. — Это ужасно?
По тону было понятно, что сам он именно на такой эффект и рассчитывает. Маша хлопнула глазами. Более отвратительного зрелища ей еще не доводилось видеть. И дело было не в банальности сюжета: голая Катька лежала на диване, покрытом шкурой леопарда в позе классической Данаи Рембрандта. Правда, Катька была куда костлявей натурщицы знаменитого мастера. Может быть, поэтому кулон Ирмы Бонд, много преувеличенный в размерах автором работы, смотрелся на ней как сверкающий булыжник. Одним словом, не заметить его было нельзя.
Ужасали в картине излишне густые краски, словно художник нарочито выделил каждую деталь. Одним словом, полотно «орало во всю глотку» излишками. А огромная позолоченная рама только усиливала впечатление.
— Ну.., я бы сказала… — замялась она, стараясь не встретиться взглядом с художником.
— Круто! — неожиданно выступил Егор, и в голосе его слышалось неподдельное восхищение. — Это же истинный кич. Отсутствие какого-либо вкуса. Другими словами, абсолютная безвкусица. Это хаос порядочности, это космос. Космос! Потрясающе! — Он энергично встряхнул руку польщенному автору.
— Да, это мой стиль, — самодовольно заявил тот. — Я наконец-то нашел, что искал. Свой стиль! Свою нишу.
Свою руку, свои краски. Эта работа — мой первый шаг.
Конечно, не все еще удалось.
«Господи, куда же еще хуже?» — в ужасе подумала Маша.
— А.., а что говорят специалисты? — Она сделала над собой усилие и улыбнулась, притворившись, что всецело присоединяется к мнению Егора.
— Понимаешь, — с жаром заговорил Колька, — моя работа вызывает одну реакцию у всех — шок. Длительный. Это очень хорошо. Есть работы, которые ничего не вызывают. Оглядись. Что ты думаешь вон о той ерунде?
Поле, цветочки… Дрянь. Я уж молчу вон о тех яблоках в солнечных лучах. А справа висит что за гадость? Вычурно, претенциозно, но пусто. Правда? А моя картина притягивает. Создается ощущение, что она висит в зале одна. Не так ли?
— Точно! — с энтузиазмом поддакнул Егор.
— Вот! — Колька занес над головой указательный палец. — Потому что она талантлива. Да, она написана в новом жанре, но она притягивает! И это главное. Специалисты примерно так и говорят. Ну… — Тут он опустил руку и закончил уже куда тише:
— Когда перестают твердить: «Какой ужас» и «Какой кошмар».
В этот вечер Маша вышла из Дома художников с ощущением, что ей никогда не понять людей, которые хотя бы два года занимались в художественной школе.
* * *
У Александра тоже выдалась непростая неделя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49