Асю узнать в нем было невозможно.
— Потерялась? — участливо спросила та.
— Да уж… — только и смогла выдавить из себя Маша.
— Обычное дело, — равнодушно отмахнулась Ася. — Принесла?
— Конечно. — Маша покопалась в сумке, выудив стодолларовую купюру, протянула приятельнице. — А чего такая спешка?
— Да дело есть, — она сунула бумажку куда-то в недра своего костюма.
— Что-то случилось? — Маша склонила голову" разглядывая ее.
Аська нервно ухмыльнулась:
— Пустяки… Пойдем лучше, я тебя с нашими познакомлю. — Она схватила ее за руку и потащила по коридору, затараторив:
— Наша танцующая бригада самая веселая!
Мы даже праздники вместе отмечаем. Ты не танцуешь?
А жаль… — Она ее не слушала, продолжая болтать:
— А то бы я тебя представила бабе Любе. Это наша старшая жена.
Если б ты ей понравилась, она бы тебя враз пристроила.
Ну, все равно, пойдем познакомлю…
Маша и охнуть не успела, как очутилась в малюсенькой комнате, до отказа набитой разрисованными клоунами-трансвеститами в разноцветных париках. В комнатушке пахло так паршиво, а кричали и хохотали так громко, что у Маши вмиг голова кругом пошла.
— А вот и баба Люба! — заявила Аська и с размаху толкнула ее в объятия очередного клоуна.
— У-у-у, деточка! — Баба Люба меньше всего походила на типичную бабу в Машином представлении. Такая же девчонка, как и они с Аськой, ну, может быть, постарше лет на пять. Стройная, подтянутая, черноглазая. — Чего пугаешь девушку. Тебя как зовут?
— Маша, — тихо представилась она.
— Танцевать небось хочешь? — Баба Люба усмехнулась, оглядывая ее.
— Нет, вовсе нет, — быстро призналась Маша.
— Вот и хорошо, — одобрила ее старшая группы и пояснила:
— А то у тебя задница великовата. С таким якорем на сцене тяжело. Да и вообще, работенка у нас адская.
— Я пою.
— Ну, голосу задница не помеха, — добродушно признала баба Люба. — По клубам поешь?
— Теперь да, — не без гордости ответила Маша.
— Это хорошо.
— Да ну?! — радостно удивилась Аська. — Неужели получилось?
— В группе «Эльдусто», в кафе «Фламинго». А по четвергам в «Эллочке-людоедке».
— Ой, а я там была пару раз, — звонко заметила стоящая рядом девушка-клоун. — Чо поешь?
— Теперь песни Элвиса Пресли.
— Ой, я как раз знаю эту группу. Они классные. Помнишь, я тебе говорила? — она дернула бабу Любу за рукав:
— Пойдем послушаем!
— В четверг? — задумалась та. — Что у нас в четверг?
— Нет, в другие дни, кроме понедельника, можно во «Фламинго», — напомнила Маша, радуясь потенциальным слушательницам.
— Будет время, зайдем непременно, — баба Люба дружески похлопала ее по плечу, — хотя я понятия не имею, что это за клуб — «Фламинго».
— Да это на Солянке… — начала пояснять Маша, и туту нее в руке зазвонил телефон Ирмы. Она вздрогнула, вспомнив, что все еще держит вещи, принадлежащие звезде.
— Ну, чо ты, ответь! — Баба Люба ободряюще улыбнулась. — Давай, а то сейчас вся гримерка в движение придет.
— У кого звонит? — полетели со всех сторон вопросы. — Вась, ты мой рюкзак видишь? Лен, это твой разрывается?
— Ой, у нее уже телефон! — восхищенно пискнула Аська.
— Да не мой это! — Маша застыла, не понимая, что делать. — Мне его отдать нужно.
Но ее никто не слушал.
— Да ответь ты, наконец! — крикнула ей баба Люба. — Орет как иерихонская труба!
Маша дрожащей рукой поднесла телефон к уху. А он как раз перестал трезвонить.
«Господи! А вдруг у человека судьба решается? — в ужасе подумала она. — А вдруг звонил тот самый мужик, из-за которого Ирма рыдала. Какая же я скотина, что сразу не отнесла ей телефон!»
— Слушай, Ась, мне срочно нужно найти Ирму Бонд, — толкнула она подругу, — или кого-то из ее охраны.
Ася уже болтала с каким-то парнем, затянутым в костюм клоуна. В руках он вертел ярко-синий парик.
— Иди прямо по коридору, — потеряв к ней интерес, ответила Ася, — не ошибешься.
Маша повертела головой в поисках бабы Любы или той девицы, которая слышала группу «Эльдусто», словом, кого-нибудь, с кем можно было бы попрощаться перед уходом. Но никого знакомого рядом не оказалось. В гримерке кипела своя жизнь, где Маша была чужой.
* * *
Александр пялился в окно. Набережная не представляла собой ничего интересного. Лишь вдали виднелась подсвеченная гостиница «Балчуг-Кемпински». А так все какие-то темные здания на другой стороне реки.
— Да ты не туда смотри, — толкнул его Бобров.
Потомок древних Доудсенов болезненно поморщился.
Он не любил грубых толчков.
— Вон, — Серж ткнул пальцем в противоположное окно, за которым высилось громадное здание, до такой степени уродливое, что у аристократа свело скулы. — Главная эстрадная сцена страны. О «Тэфи» слыхал?
— Нет…
— Эту хрень здесь вручают. Но это неважно. Сейчас познакомлю тебя с Ирмой Бонд.
— Бонд? Сестра Джеймса, — усмехнулся Александр.
— Не-е… — протянул Бобров. — У нее фамилия Бондаренко, ну а она ее укоротила. Стало звучно. Да и Ирма она всего год. Раньше ее все Иркой кликали.
— Псевдоним? — догадался младший Доудсен.
— Зато какой звучный! — Меценат неожиданно нахмурился:
— Я ведь дурак, каких мало.
— Ты себя недооцениваешь, — попытался успокоить его аристократ.
— Нет, я дурак. Я ведь не думал, что она так рано притащится. Я забыл про этот концерт. Черт! Ей совсем нечего сейчас в Москве делать. Знал бы, встретил!
— Почему?
— Да ну, история там у нее романтическая. А любовник — известный козел Она же девушка истеричная Как бы ерунды какой не натворила.
Александр ничего не понял из этих туманных объяснений.
— Ты с ней повежливее, — предупредил его Серж.
Род Доудсенов издавна славился своей деликатностью. Да спросите любого в клубе «Пеликан», и каждый вам скажет, что сэр Александр — это самый известный современный рыцарь.
Молодой аристократ надулся. Впрочем, дулся он недолго. Ему помешали.
— О! — неожиданно громко заявил известный меценат и саданул его по плечу с такой силой, что несчастный обиженный подскочил до потолка. — А вдруг у вас что-нибудь выйдет! Вдруг ты ей понравишься? Ты не можешь не понравиться! А что? Молодой, смазливый, богатый и не малахольный, как все иностранцы. Вон как ты типов в Шереметьеве отделал! От таких бабы кипятком писают.
Влюбится — сто пудов. Даже фамилию не спросит.
Александр подивился такому скорому решению своих матримониальных проблем. Менее всего на свете он намеревался сейчас заводить романы. Это ему вовсе некстати. Однако он был уже достаточно хорошо знаком с этим энергичным здоровяком и знал, что перечить ему бессмысленно.
— Отлично… — Входя в двери служебного коридора, Серж глубоко втянул ноздрями воздух, пропитанный искусством, и повернул голову к Александру:
— Сейчас посадим тебя на лучшее место. Знаешь… — Он вдруг приосанился и зашагал важно, словно не только этот коридор, но и весь комплекс «Россия» был его собственностью. — Музыку следует воспринимать только на лучших местах.
Потому как какое место, такие и ощущения. Посади тебя, братец, за колонну, ты ведь и половины прелести не ощутишь, а как хорошо на первом ряду амфитеатра! О-о-о…
Слушая его, сэр Доудсен пришел к выводу, что он с ним согласен, может быть, впервые за все время их общения.
Едва они успели повернуть за угол, как навстречу им кинулся детина в безупречном черном костюме. Однако костюм — это единственное, что было в нем безупречным.
О лице его, например, такого сказать ну никак нельзя.
Оно белело, как ранний утренний снег, губы его дрожали, а в глазах застыл панический ужас.
— Сергей Валентинович, как хорошо, что вы так вовремя! — проблеял он, подлетев к Боброву на полусогнутых. — Какое счастье, что вы решили вернуться!
Александр сразу же заподозрил неладное. Да и Серж, похоже, тоже.
— Нестеров, ты что, охренел? Какое вернуться, я только что приехал!
— Разве? — на секунду тот будто не поверил, а потом рукой махнул:
— Какая теперь разница! У нас такое стряслось!
— Что, истерика? — деловито осведомился он.
— Хуже, все гораздо хуже!
— Что же может быть хуже? — нервно изумился меценат.
— Она мертва!
Серж замер на месте, пристально посмотрел на детину в черном костюме. Александр сжал в руке набалдашник трости. Он понял: этот бледный господин даже в мыслях не имеет шутить. Понял это и Серж.
— Что произошло? — тихо спросил он и быстро пошел по коридору.
Сэру Доудсену пришлось изрядно прибавить шагу, чтобы не отстать.
— Никто ничего не может понять, — затараторил детина в черном костюме. — Я захожу, чтобы звать ее на сцену, а она на полу в луже крови.
— Может, в обморок упала, поранилась?
— Какое там! — Нестеров в отчаянии заломил руки, что совсем не соответствовало ни его внушительному виду, ни представлению Александра о том, как должен вести себя хорошо воспитанный джентльмен. Джентльмен, в понимании выпускников Итона и Оксфорда, должен всегда оставаться невозмутимым. И, даже оказавшись в эпицентре добротного землетрясения, максимум, что он может себе позволить, так это изумленно вскинуть бровь.
Желательно правую.
Собственно говоря, потомок древнего рода Доудсенов именно так и поступил.
Но детина в черном костюме ничего о правилах хорошего тона не знал, а потому бледнел, трясся и бессвязно блеял, семеня за Сержем:
— У нее дырочка в голове. От пули. Я сначала ведь, как вы, решил, что, может, споткнулась, упала. Она как приехала, все нервничала. Грозилась уехать с концерта. Да девка эта еще ей под ноги упала. Тут Ирма просто взбесилась. Кричала на нас, что ее плохо охраняют, что, растерзай ее у нас на глазах, мы и пальцем не пошевелим. Позорила, в общем, от души. Потом приказала всем выйти.
Я оставил двоих у дверей и пошел с ребятами к сцене. Ну, как положено, чтобы коридор создать. А она и тех, кто остался у двери, прогнала прочь. Сказала, что до выхода будет отдыхать, чтобы ее не беспокоили. Ну, как обычно.
А когда я пришел, у двери никого, а она, ох.., лежит, бедняжка, вся в крови.
— Милицию вызвали?
— Пять минут назад.
— Черт, они, наверное, уже подъезжают.
Серж вдруг перешел на бег. Александр чуть повыше поднял правую бровь, но устремился следом.
— Чтобы никого рядом с гримеркой до приезда оперов не было, — отрывисто приказал меценат. — Сам станешь у дверей!
Надо сказать, что жизнь сэра Доудсена протекала вдали от всевозможных преступлений. В студенческую бытность он не раз сталкивался с полицией и дважды подвергался суровым наказаниям по суду, которые исчислялись штрафами по пять фунтов каждый. Исходя из этого, он полагал, что прекрасно осведомлен о преступном мире и ничто в нем не может его шокировать. Однако картина, представшая перед его очами, когда он вслед за меценатом влетел в гримерку, показалась ему ужасной. В центре комнаты, возле поваленного стула, лежала довольно красивая шатенка в длинном синем платье с глубоким декольте. Ее лицо с тонкими чертами портило небольшое отверстие в самом центре высокого лба. Глаза ее были открыты и полны безразличия или даже презрения.
«Странно, — подумал сэр Александр. — Если видишь перед собой дуло пистолета, вряд ли станешь изображать безразличие. А тем более презрение. Это удивительно даже для Итона, не говоря уж об Оксфорде…»
Но более всего его удивил Серж. Тот не склонился над телом, не причитал и не вытворял ничего подобного, хотя по всем законам человеколюбия должен был поступить именно так. Бобров принялся лихорадочно обыскивать гримерку.
Молодой аристократ обозрел комнату и пришел к выводу, что трудится он напрасно. До мецената комнату уже изрядно перетрясли. Содержимое сумочки певицы было разбросано по гримерному столику. Собственно говоря, особенно обыскивать было и нечего: скорее всего, убитая" дама явилась к началу концерта уже полностью готовая к выступлению. Так сказать, одетая и загримированная, а потому захватила с собой лишь самое необходимое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Потерялась? — участливо спросила та.
— Да уж… — только и смогла выдавить из себя Маша.
— Обычное дело, — равнодушно отмахнулась Ася. — Принесла?
— Конечно. — Маша покопалась в сумке, выудив стодолларовую купюру, протянула приятельнице. — А чего такая спешка?
— Да дело есть, — она сунула бумажку куда-то в недра своего костюма.
— Что-то случилось? — Маша склонила голову" разглядывая ее.
Аська нервно ухмыльнулась:
— Пустяки… Пойдем лучше, я тебя с нашими познакомлю. — Она схватила ее за руку и потащила по коридору, затараторив:
— Наша танцующая бригада самая веселая!
Мы даже праздники вместе отмечаем. Ты не танцуешь?
А жаль… — Она ее не слушала, продолжая болтать:
— А то бы я тебя представила бабе Любе. Это наша старшая жена.
Если б ты ей понравилась, она бы тебя враз пристроила.
Ну, все равно, пойдем познакомлю…
Маша и охнуть не успела, как очутилась в малюсенькой комнате, до отказа набитой разрисованными клоунами-трансвеститами в разноцветных париках. В комнатушке пахло так паршиво, а кричали и хохотали так громко, что у Маши вмиг голова кругом пошла.
— А вот и баба Люба! — заявила Аська и с размаху толкнула ее в объятия очередного клоуна.
— У-у-у, деточка! — Баба Люба меньше всего походила на типичную бабу в Машином представлении. Такая же девчонка, как и они с Аськой, ну, может быть, постарше лет на пять. Стройная, подтянутая, черноглазая. — Чего пугаешь девушку. Тебя как зовут?
— Маша, — тихо представилась она.
— Танцевать небось хочешь? — Баба Люба усмехнулась, оглядывая ее.
— Нет, вовсе нет, — быстро призналась Маша.
— Вот и хорошо, — одобрила ее старшая группы и пояснила:
— А то у тебя задница великовата. С таким якорем на сцене тяжело. Да и вообще, работенка у нас адская.
— Я пою.
— Ну, голосу задница не помеха, — добродушно признала баба Люба. — По клубам поешь?
— Теперь да, — не без гордости ответила Маша.
— Это хорошо.
— Да ну?! — радостно удивилась Аська. — Неужели получилось?
— В группе «Эльдусто», в кафе «Фламинго». А по четвергам в «Эллочке-людоедке».
— Ой, а я там была пару раз, — звонко заметила стоящая рядом девушка-клоун. — Чо поешь?
— Теперь песни Элвиса Пресли.
— Ой, я как раз знаю эту группу. Они классные. Помнишь, я тебе говорила? — она дернула бабу Любу за рукав:
— Пойдем послушаем!
— В четверг? — задумалась та. — Что у нас в четверг?
— Нет, в другие дни, кроме понедельника, можно во «Фламинго», — напомнила Маша, радуясь потенциальным слушательницам.
— Будет время, зайдем непременно, — баба Люба дружески похлопала ее по плечу, — хотя я понятия не имею, что это за клуб — «Фламинго».
— Да это на Солянке… — начала пояснять Маша, и туту нее в руке зазвонил телефон Ирмы. Она вздрогнула, вспомнив, что все еще держит вещи, принадлежащие звезде.
— Ну, чо ты, ответь! — Баба Люба ободряюще улыбнулась. — Давай, а то сейчас вся гримерка в движение придет.
— У кого звонит? — полетели со всех сторон вопросы. — Вась, ты мой рюкзак видишь? Лен, это твой разрывается?
— Ой, у нее уже телефон! — восхищенно пискнула Аська.
— Да не мой это! — Маша застыла, не понимая, что делать. — Мне его отдать нужно.
Но ее никто не слушал.
— Да ответь ты, наконец! — крикнула ей баба Люба. — Орет как иерихонская труба!
Маша дрожащей рукой поднесла телефон к уху. А он как раз перестал трезвонить.
«Господи! А вдруг у человека судьба решается? — в ужасе подумала она. — А вдруг звонил тот самый мужик, из-за которого Ирма рыдала. Какая же я скотина, что сразу не отнесла ей телефон!»
— Слушай, Ась, мне срочно нужно найти Ирму Бонд, — толкнула она подругу, — или кого-то из ее охраны.
Ася уже болтала с каким-то парнем, затянутым в костюм клоуна. В руках он вертел ярко-синий парик.
— Иди прямо по коридору, — потеряв к ней интерес, ответила Ася, — не ошибешься.
Маша повертела головой в поисках бабы Любы или той девицы, которая слышала группу «Эльдусто», словом, кого-нибудь, с кем можно было бы попрощаться перед уходом. Но никого знакомого рядом не оказалось. В гримерке кипела своя жизнь, где Маша была чужой.
* * *
Александр пялился в окно. Набережная не представляла собой ничего интересного. Лишь вдали виднелась подсвеченная гостиница «Балчуг-Кемпински». А так все какие-то темные здания на другой стороне реки.
— Да ты не туда смотри, — толкнул его Бобров.
Потомок древних Доудсенов болезненно поморщился.
Он не любил грубых толчков.
— Вон, — Серж ткнул пальцем в противоположное окно, за которым высилось громадное здание, до такой степени уродливое, что у аристократа свело скулы. — Главная эстрадная сцена страны. О «Тэфи» слыхал?
— Нет…
— Эту хрень здесь вручают. Но это неважно. Сейчас познакомлю тебя с Ирмой Бонд.
— Бонд? Сестра Джеймса, — усмехнулся Александр.
— Не-е… — протянул Бобров. — У нее фамилия Бондаренко, ну а она ее укоротила. Стало звучно. Да и Ирма она всего год. Раньше ее все Иркой кликали.
— Псевдоним? — догадался младший Доудсен.
— Зато какой звучный! — Меценат неожиданно нахмурился:
— Я ведь дурак, каких мало.
— Ты себя недооцениваешь, — попытался успокоить его аристократ.
— Нет, я дурак. Я ведь не думал, что она так рано притащится. Я забыл про этот концерт. Черт! Ей совсем нечего сейчас в Москве делать. Знал бы, встретил!
— Почему?
— Да ну, история там у нее романтическая. А любовник — известный козел Она же девушка истеричная Как бы ерунды какой не натворила.
Александр ничего не понял из этих туманных объяснений.
— Ты с ней повежливее, — предупредил его Серж.
Род Доудсенов издавна славился своей деликатностью. Да спросите любого в клубе «Пеликан», и каждый вам скажет, что сэр Александр — это самый известный современный рыцарь.
Молодой аристократ надулся. Впрочем, дулся он недолго. Ему помешали.
— О! — неожиданно громко заявил известный меценат и саданул его по плечу с такой силой, что несчастный обиженный подскочил до потолка. — А вдруг у вас что-нибудь выйдет! Вдруг ты ей понравишься? Ты не можешь не понравиться! А что? Молодой, смазливый, богатый и не малахольный, как все иностранцы. Вон как ты типов в Шереметьеве отделал! От таких бабы кипятком писают.
Влюбится — сто пудов. Даже фамилию не спросит.
Александр подивился такому скорому решению своих матримониальных проблем. Менее всего на свете он намеревался сейчас заводить романы. Это ему вовсе некстати. Однако он был уже достаточно хорошо знаком с этим энергичным здоровяком и знал, что перечить ему бессмысленно.
— Отлично… — Входя в двери служебного коридора, Серж глубоко втянул ноздрями воздух, пропитанный искусством, и повернул голову к Александру:
— Сейчас посадим тебя на лучшее место. Знаешь… — Он вдруг приосанился и зашагал важно, словно не только этот коридор, но и весь комплекс «Россия» был его собственностью. — Музыку следует воспринимать только на лучших местах.
Потому как какое место, такие и ощущения. Посади тебя, братец, за колонну, ты ведь и половины прелести не ощутишь, а как хорошо на первом ряду амфитеатра! О-о-о…
Слушая его, сэр Доудсен пришел к выводу, что он с ним согласен, может быть, впервые за все время их общения.
Едва они успели повернуть за угол, как навстречу им кинулся детина в безупречном черном костюме. Однако костюм — это единственное, что было в нем безупречным.
О лице его, например, такого сказать ну никак нельзя.
Оно белело, как ранний утренний снег, губы его дрожали, а в глазах застыл панический ужас.
— Сергей Валентинович, как хорошо, что вы так вовремя! — проблеял он, подлетев к Боброву на полусогнутых. — Какое счастье, что вы решили вернуться!
Александр сразу же заподозрил неладное. Да и Серж, похоже, тоже.
— Нестеров, ты что, охренел? Какое вернуться, я только что приехал!
— Разве? — на секунду тот будто не поверил, а потом рукой махнул:
— Какая теперь разница! У нас такое стряслось!
— Что, истерика? — деловито осведомился он.
— Хуже, все гораздо хуже!
— Что же может быть хуже? — нервно изумился меценат.
— Она мертва!
Серж замер на месте, пристально посмотрел на детину в черном костюме. Александр сжал в руке набалдашник трости. Он понял: этот бледный господин даже в мыслях не имеет шутить. Понял это и Серж.
— Что произошло? — тихо спросил он и быстро пошел по коридору.
Сэру Доудсену пришлось изрядно прибавить шагу, чтобы не отстать.
— Никто ничего не может понять, — затараторил детина в черном костюме. — Я захожу, чтобы звать ее на сцену, а она на полу в луже крови.
— Может, в обморок упала, поранилась?
— Какое там! — Нестеров в отчаянии заломил руки, что совсем не соответствовало ни его внушительному виду, ни представлению Александра о том, как должен вести себя хорошо воспитанный джентльмен. Джентльмен, в понимании выпускников Итона и Оксфорда, должен всегда оставаться невозмутимым. И, даже оказавшись в эпицентре добротного землетрясения, максимум, что он может себе позволить, так это изумленно вскинуть бровь.
Желательно правую.
Собственно говоря, потомок древнего рода Доудсенов именно так и поступил.
Но детина в черном костюме ничего о правилах хорошего тона не знал, а потому бледнел, трясся и бессвязно блеял, семеня за Сержем:
— У нее дырочка в голове. От пули. Я сначала ведь, как вы, решил, что, может, споткнулась, упала. Она как приехала, все нервничала. Грозилась уехать с концерта. Да девка эта еще ей под ноги упала. Тут Ирма просто взбесилась. Кричала на нас, что ее плохо охраняют, что, растерзай ее у нас на глазах, мы и пальцем не пошевелим. Позорила, в общем, от души. Потом приказала всем выйти.
Я оставил двоих у дверей и пошел с ребятами к сцене. Ну, как положено, чтобы коридор создать. А она и тех, кто остался у двери, прогнала прочь. Сказала, что до выхода будет отдыхать, чтобы ее не беспокоили. Ну, как обычно.
А когда я пришел, у двери никого, а она, ох.., лежит, бедняжка, вся в крови.
— Милицию вызвали?
— Пять минут назад.
— Черт, они, наверное, уже подъезжают.
Серж вдруг перешел на бег. Александр чуть повыше поднял правую бровь, но устремился следом.
— Чтобы никого рядом с гримеркой до приезда оперов не было, — отрывисто приказал меценат. — Сам станешь у дверей!
Надо сказать, что жизнь сэра Доудсена протекала вдали от всевозможных преступлений. В студенческую бытность он не раз сталкивался с полицией и дважды подвергался суровым наказаниям по суду, которые исчислялись штрафами по пять фунтов каждый. Исходя из этого, он полагал, что прекрасно осведомлен о преступном мире и ничто в нем не может его шокировать. Однако картина, представшая перед его очами, когда он вслед за меценатом влетел в гримерку, показалась ему ужасной. В центре комнаты, возле поваленного стула, лежала довольно красивая шатенка в длинном синем платье с глубоким декольте. Ее лицо с тонкими чертами портило небольшое отверстие в самом центре высокого лба. Глаза ее были открыты и полны безразличия или даже презрения.
«Странно, — подумал сэр Александр. — Если видишь перед собой дуло пистолета, вряд ли станешь изображать безразличие. А тем более презрение. Это удивительно даже для Итона, не говоря уж об Оксфорде…»
Но более всего его удивил Серж. Тот не склонился над телом, не причитал и не вытворял ничего подобного, хотя по всем законам человеколюбия должен был поступить именно так. Бобров принялся лихорадочно обыскивать гримерку.
Молодой аристократ обозрел комнату и пришел к выводу, что трудится он напрасно. До мецената комнату уже изрядно перетрясли. Содержимое сумочки певицы было разбросано по гримерному столику. Собственно говоря, особенно обыскивать было и нечего: скорее всего, убитая" дама явилась к началу концерта уже полностью готовая к выступлению. Так сказать, одетая и загримированная, а потому захватила с собой лишь самое необходимое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49