Но инфузория, по-моему, никаких ужасов и разрушительных действий сотворить не может. Я затуманилась еще больше и вспомнила подружку инфузории — амебу. Или это не вирусы? Дальше туманиться помешала Клавка:
— Ближе к телу, как говорил Мопассан и товарищ Бендер. Что можете сказать о Викторе?
— А что Виктор? — вернулся в реальность Прутков. — Хороший мужик, надежный; спокойный… Он работал лаборантом в пятой лаборатории. Не весть что, конечно, но ведь он был судим. Я и так удивляюсь, как его к нам в НИИ приняли. Да-а, так вот, работал он в пятой лаборатории. Это… Как бы вам объяснить? Ну, скажем, самая открытая лаборатория. Там занимаются вирусом гриппа и его мутациями. Туда имеют доступ все сотрудники; Четвертая лаборатория уже ограничивает доступ и так далее;
— Понятно, — протянула я, — и чем менее доступна лаборатория, тем серьезнее и опаснее там вирусы. А может сотрудник пятой лаборатории как-нибудь по-хитрому проникнуть, к примеру, в третью?
— Это исключено, — категорично заявил Козюля и, посчитав тему исчерпанной, принялся методично уничтожать уже остывшие пельмени.
Клавка с немым ужасом наблюдала за процессом.
— Козьма Иванович, — не унималась я. — Вы говорили, что в НИИ приходили из милиции…
— Приходили! Они-то и сообщили, что Витька в больнице. Поспрашивали о нем немного и ушли.
Ясно. Менты выполняют необходимые формальности. Но им-то известно гораздо меньше, чем нам.
— Кстати, Виктор две недели назад уволился… — Прутков покончил-таки с пельменями и всем своим видом демонстрировал желание отправиться домой, на любимый диван, и расстаться с нами.
— Как уволился? — опешила Клюквина. — Почему же его жена нам ничего не сказала?
Козюля развел руками, мол, это уже не мое дело. Ладно, с этим разберемся. Сейчас меня волновал еще один вопрос, и я не хотела прощаться с Прутковым, не выяснив все до конца.
— Козьма Иванович, вы не ответили, мог ваш НИИ заинтересовать преступников?
Подумав, Прутков ответил:
— Теоретически, да. Вирусы — это то же бактериологическое оружие. Но практически — очень сложно. Я ведь уже говорил о секретности некоторых лабораторий, об ограничении доступа…
Говорил, говорил, конечно. Но ведь наши ученые такие бедные, денег на науку государство жертвует крайне неохотно, а вот представители криминала готовы поделиться капиталом кое с кем.., из не слишком чистоплотных деятелей от науки.
Пельменную покидали в том же боевом порядке: Козюля посередине, мы с Клавкой по краям. Правда, под руки мы уже Пруткова не держали, напуганные его страшилками. Да и смысла, по моему мнению, не было. Интересующей нас информацией он уже поделился, и теперь надобность присматривать за ним отпала.
До метро нужно было топать пешком минут десять. Клавка решила просветиться у Козюли насчет правил личной гигиены, а я попыталась подвести кое-какие итоги.
Итак, что мы имеем на сегодняшний день?
Степка. Личность подозрительная и насквозь криминальная. Всю его историю с фурами, вымоганием денег с якобы брата можно благополучно забыть. Но ведь зачем-то мы ему понадобились? Зачем, вот в чем вопрос. Для чего нужен был весь спектакль со сберкассой и сказками братьев Гримм? Эти вопросы остаются пока без ответа. Степан, по словам Оксанки, шантажировал Виктора, скромного лаборанта НИИ вирусологии. Хотя можно ли назвать шантажом то, за что предлагают деньги, судя по всему, немалые… Тут у меня в голове что-то замкнуло, заискрило, и я радостно завопила:
— Клавка, кажется, я все поняла!!!
Не уверена, что Клюквина меня услышала: произошедшее дальше буквально разбросало нас на значительное расстояние друг от друга.
Впереди, примерно метрах в двухстах, уже виднелся вход в подземку. Необходимо было перейти не слишком оживленное шоссе, не шоссе даже, а так, сплошное недоразумение, покрытое утрамбованным снегом. Могу поклясться, никаких машин в ту секунду по этому самому недоразумению не ехало. И вдруг раздался, рев мощного мотора, стремительно приближавшийся к нам. Ни фары, ни габаритные огни у автомобиля не горели.
От неожиданности и испуга мы с Клавкой застыли прямо посередине дороги. Вдруг последовал сильный и резкий толчок. Я почувствовала, как преодолеваю силу земного притяжения.
Ощущение полета длилось недолго. Я ткнулась мордой в сугроб, ссадив кожу на щеке, и там затихла, ожидая немедленной кончины. Но, видать, смертушка моя еще далеко ходит, кончина никак не наступала. Это придало смелости, а заодно и уверенности в завтрашнем дне. Подняв голову, я истерично выкрикнула:
— Клава! Клавдия! Отвечай немедленно, ты жива?!
Из такого же сугроба, только с другой стороны дороги раздался голос Козьмы:
— Мы здесь. Живы, слава богу.
— Тогда переползайте ко мне.
Две фигуры с противоположной стороны отделились от сугроба и, зачем-то пригнувшись, бегом бросились на зов.
— Нет, я отказываюсь работать в таких условиях! — с места в карьер начала возмущаться Клюквина. — Практически линия фронта, только без выстрелов!
Что-то подсказывало мне, что выстрелы мы еще услышим. Раз уж появился в нашей жизни пистолет, должен же он когда-нибудь выстрелить? Впрочем, не желая еще больше травмировать психику Клюквы, я благоразумно промолчала.
— Сначала по башке лупят, потом едва насмерть не сбивают! — продолжала гневный монолог сестра. — Кстати, никто номер не заметил? Я так и думала, — кивнула она в ответ на общее молчание. — Безобразие, честное слово!
Купят права, а потом гоняют, как сумасшедшие.
Козьма Иванович поцокал языком и озвучил мысль, которая настойчиво вертелась в моих мозгах:
— Это не случайность. Мне кажется, вас хотели убить.
Возмущение с Клюквиной как ветром сдуло.
— У.., у.., у… — проблеяла она, заваливаясь вбок.
Я подперла сестру плечом и прошипела в лицо Козюли:
— Почему это сразу нас? Может, вас?
— Нет, — покачал головой Прутков. — Зачем меня убивать? Я человек маленький, никакого интереса для киллеров не представляю.
Пока не появились вы, в моей жизни было все спокойно. Вывод делайте сами. С вами опасно.
Уж извините, девочки, но, судя по всему, на вас началась охота, а я дорожу своей жизнью, пусть и неинтересной. Счастливо оставаться.
С этими словами Козьма Прутков пошагал к метро.
— Да-а, мельчает нынче мужик, — сокрушенно вздохнула я. — Его накормили, напоили… И вот, пожалуйста, черная неблагодарность!
Пошли домой, Клава.
Мы с Клавкой повздыхали немного, да и пошли. Шли молча. Я пыталась снова настроиться на размышления, чтобы продолжить построение логической цепочки. Она, если помните, была прервана историческим полетом в сугроб. Однако вернуться в прежнее спокойное состояние не получалось. Из головы все не шло вспоминание о странном происшествии. Как-то не верилось, что нас хотели убить. За что? Дурных мыслей у нас не имелось, коварных планов, тоже, зачем же жизни лишать? В глубине души заворочалась обида, на глаза навернулись слезы, и я пару раз шмыгнула носом.
— Ты чего, Афонь? — удивилась Клавка.
Почему-то от звука ее голоса захотелось разреветься еще сильнее. Справиться с эмоциями не вышло: я судорожно всхлипнула и только и смогла выдавить:
— Да-а-а, Клавочка, а чего они…
По щекам потекли горячие слезы. Одну щеку, ободранную снегом, щипало, но я не обращала на это внимания. Вообще-то плачу я редко, поэтому Клюква не на шутку перепугалась:
— Афанасия, не реви! Знаешь ведь, как меня это нервирует! У тебя что-то болит?
— Душа… — выдавила я сквозь всхлипы.
— Фу ты, господи, напугала! Главное, руки-ноги целы, а душу мы вылечим. Вот до дому доберемся, коньячком и подлечимся.
Я зарыдала еще горше, вспомнив, что дома сплошной разгром и никакого коньячку там вовсе нет, равно как и еды в принципе, спать придется опять на полу, и вообще… Клавка, сообразив, что успокаиваться я не собираюсь, забегала вокруг меня, словно в хороводе.
— Афоня, прекращай свое мокрое дело, иначе я за себя не отвечаю. Слушай, а может, у тебя щека болит? Так это ерунда, ей-богу! Ты только руками не трогай, а то занесешь какой-нибудь вирус, и все.
— Что «все»? — икнула я.
— Моменте море, вот что! Мне Прутков рассказал: сначала кровь будет сочиться из-под ногтей, из ушей, из глаз, потом язвы по телу пойдут… А через три дня гроб и белые тапочки!
Я уж и так опасаюсь, что сразу рану твою не продезинфицировали. Ну, да может, обойдется…
Перспектива, нарисованная доброй Клавдией, здорово испугала, я заткнулась и молчала до самого дома.
* * *
Прежде чем пойти домой, мы зашли в супермаркет. Вернее, зашла Клавка, а я терпеливо топталась у входа, ожидая ее возвращения. Вернулась она полчаса спустя, с двумя пакетами, доверху набитыми провизией. В предвкушении вкусного ужина я приободрилась и на какое-то время забыла, что смертельный вирус уже затаился в моем организме и последние три дня жизни меня ожидают страшные мучения. Может, права Клавка, и все обойдется?
Еще из-за двери я услышала, как надрывается телефон. Пока мы возились с замком, телефон умолк, но едва я переступила порог, он разразился новой серией звонков. Спотыкаясь о разбросанные вещи, я добралась до телефона и немного раздраженно крикнула в трубку:
— Алло?!
— Афанасия…
Голос Брусникина был строг и требователен. Я сникла. Когда у Димки такой голос, общение с ним не предвещает ничего хорошего.
— Да, Димочка, это я.
Клюква сделала страшные глаза и скрылась на кухне.
— Где вы пропадаете? — сразу приступил к допросу Димыч.
— В магазин с Клавкой ходили. Еда вся как-то неожиданно кончилась, вот мы и решили…
— А днем?
— Так на работе, Дим, — не очень уверенно соврала я и покраснела.
— Серьезно? — протянул Димка. — Только в школе об этом почему-то не знают. Они утверждают, будто ты заболела.
— Э-э-э… Я не хотела тебя волновать, ведь ты находишься на ответственном государственном задании, тебе нужно сохранять спокойствие и присутствие духа, потому как в противном случае…
Димка не стал дожидаться, пока я закончу свою мысль. Вместо этого он рявкнул так, что у меня душа мгновенно ушла в пятки:
— Хватит врать! Что у вас происходит?!
Ответить на этот вопрос я не могла, оттого заревела (уже второй раз за сегодняшний день!) и, давясь слезами, проговорила:
— Вот чего ты на меня орешь? А еще муж называется! Мне, может, жить осталось три дня, и смерть мученическая ожидает! Клавка уже и с патологоанатомом знакомым договорилась…
— О чем? — обалдел Брусникин.
— О вскрытии, разумеется.
— А кого вскрывать-то будут?
— Меня-а-а-а!!!
В эфире повисла тишина, которую нарушали только мои всхлипы. Наконец Димка обрел способность говорить.
— Афанасия, дорогая, успокойся, пожалуйста. Объясни, что, случилось? Ты серьезно больна?
Врать любимому не хотелось, но и говорить правду тоже, чего доброго, опять лютовать начнет. Поэтому я решила придерживаться золотой середины.
— Да нет, ничего страшного. Если честно, просто устала. Вот Клавдия и предложила немножко поболеть. А патологоанатом просто больничный выпишет.
— Первый раз слышу, чтобы патологоанатомы выписывали больничный, — проворчал супруг, заметно успокаиваясь. — А вообще-то правильно. Я всегда говорил — работа в школе тебя изнуряет. Ладно, об этом мы еще поговорим.
Как у вас там дела в принципе?
Заверив мужа, что с делами у нас полный порядок, я поспешила перевести разговор на более спокойную тему и заговорила о чувствах.
Брусникин мог начать задавать вопросы, а я совсем не уверена, смогу ли правильно на них ответить. Уже завершая разговор, Димка посоветовал быть осторожными и взял с меня слово не ввязываться ни в какие авантюры. Слово я, конечно, дала, слабо веря, что сдержу его.
— Что Брусникин? — спросила Клавка, когда я появилась на кухне.
— Сперва лютовал, потом успокоился, хотя и грозился головы нам поотрывать, — ответила я, балдея от умопомрачительных запахов еды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33