Тетка явно скучала. При моем появлении в ее глазах вспыхнула искорка интереса, но тут же погасла. Не знаю, может, она ожидала принца на белых костылях, а тут я появилась.
— Здравствуйте, — немного стыдясь за принесенное разочарование, поздоровалась я. — Могу я видеть Щуренкова Юрия Васильевича?
Ленивый, немного театральный поворот головы и спокойный ответ:
— Можете.
Я обрадованно пискнула, ожидая указаний, где, в каком кабинете, на каком этаже отыщется зав, отделением хирургии Щуренков Ю.В. Он, как настоящий врач, несмотря на выходной день и позднее время, трудился, трудился и трудился.
Однако продолжения не последовало. Тетка отвернулась от меня и уставилась в зеркальце.
Интересно, что она там хотела увидеть? Я почувствовала, как где-то в области поджелудочной железы закипает раздражение. Пока оно еще было так далеко, я мило улыбнулась:
— А где именно я могу его видеть?
— Ой, господи! — закатила глаза медицинская тетенька. — Девушка, сегодня выходной день. Вот вы свой выходной где проводите?
Хм, хороший вопрос, так сразу и не ответишь!
Да и не говорить же этой стареющей красотке, что свой выходной я провожу, как индеец, на тропе войны, не просто так ведь я здесь оказалась! Тетка истолковала мое молчание по-своему:
— Вот и Юрий Васильевич тоже дома. Так что увидеть его вы сможете только завтра, когда он придет на работу.
— Черт! — выругалась я. — А кто-нибудь из хирургов у вас имеется именно сейчас?
— Имеется. Антон Константинович сегодня дежурит.
И снова молчание. Раздражение от поджелудочной железы подкатило к голове и шарахнуло в мозг.
— Послушай ты, утка больничная, у меня в машине двое раненых, а ты мне тут глазки строишь! Говори быстро, где этот Константинович, или я за себя не отвечаю! Учти, у меня наследственность фиговая, папа полжизни в тюремной психушке вместе с Сербским сидел. Говори, ну?!
Тетка затрясла своими двумя подбородками, не то от гнева, не то от страха, и протянула руку к телефону.
— А-Антон К-Константинович, — проблеяла она в трубку, — тут к вам психическая пришла. Охранник болеет, я тут одна, а она с наследственностью…
Трубка что-то квакала, тетка внимательно слушала, а потом более спокойно добавила:
— Говорит, в машине у нее двое раненых…
Хорошо. Антон Константинович сейчас спустится, — это уже мне.
В ожидании доктора я гигантскими шагами мерила небольшой холл. На этот раз тетенька напряженно наблюдала за моими скачками, оставив в покое зеркальце. И правильно, между прочим, сделала. Я бы на месте зеркальца удавилась, увидев, кого придется отражать.
— Кто тут с раненой наследственностью? — раздался за спиной молодой бодрый голос.
Я оглянулась. Передо мной стоял юноша, совсем мальчик, в белом халате, небрежно наброшенном на синюю униформу. Внешне он походил скорее на моего ученика-балбеса, чем на серьезного доктора, тем более хирурга. Рыжие вихры непокорно торчали в разные стороны, а на лице, щедро обсыпанном веснушками разных цветов и размеров, озорно поблескивали василькового цвета глаза. Филиппок, да и только!
— Ты хирург? — на всякий случай уточнила я.
— А что? Не нравлюсь? — обиженно насупился парень.
— Ты не пиво, чтоб всем нравиться. Главное, чтоб трепанацию черепа мог сделать.
— А надо? — испугался хирург.
— Сам увидишь, — туманно пообещала я. — Возможно, и придется.
Нехороший, чисто медицинский блеск появился в глазах юноши. Что-то подсказало мне, что трепанация черепа — его любимое занятие.
Я как-то засомневалась, стоит ли доверять этому юноше жизни Клавдии и того раненого дядьки.
Однако мы не на рынке, выбирать не приходится, поэтому я схватила хирурга за руку и потащила к выходу, пытаясь на ходу объяснить, что от него требуется.
Клюквина сидела с закрытыми глазами, запрокинув голову назад. Ни она, ни дядька, лежавший на сиденье, уже не стонали.
— Скорее же, — торопила я хирурга, — видишь, не дышат уже! Клава, Клавочка, сестренка моя любимая и единственная! Очнись, пожалуйста! Честное слово, я теперь буду тебя слушаться, буду, вот увидишь!
От жалости к Клавке я заревела в голос. Филиппок, вмиг сделавшись серьезным, отодвинул меня в сторону, резко бросив:
— Не реви, работать мешаешь!
Пришлось заткнуться, хотя это было невероятно трудно. Хирург нырнул на заднее сиденье.
Спустя несколько секунд оттуда донесся возмущенный Клавкин вопль:
— Убери руки, охальник! Голова у меня пострадавшая, а не то, за что ты хватаешься. Ишь, лапает, пользуется бессознательным состоянием. Маньяк в белом халате! Ты лучше ему вот помоги, совсем бедолаге плохо…
Клавдия выбралась из салона. Выглядела она, скажем прямо, хреново: бледная до синевы, руки дрожат, губы трясутся, под глазами — темные круги. Чувствовалось, что здоровье у сестры пошатнулось.
— Эй, как тебя там… — позвал Антон Константинович.
— Афоня, — торопливо представилась я.
— Кошмар какой! Вот что, Афоня, быстро беги в приемный покой. Скажи Ирине Петровне, чтоб немедленно двух санитаров сюда прислала с носилками и велела вторую операционную готовить к срочной операции. Да, еще пусть из травматологии Елену Дмитриевну и Игоря Андреевича вызовет. Срочно!
— А… — я хотела поинтересоваться, что делать с Клавкой, но этот рыжий Филиппок, почувствовав себя главным, заорал:
— Ты еще здесь?! А ну, выполнять!!!
— Ага, — пискнула я и.., бросилась выполнять.
Вскоре началась жуткая суета: примчались санитары с носилками, осторожно извлекли из машины дядьку, унесли его, прихватив заодно и Клюквину. Я растерянно хлопала глазами, не зная, что делать. Оставаться одной было страшно, поэтому замешательство длилось не дольше секунды. Махнув рукой на все больничные распорядки и правила, я бросилась следом за группой товарищей, уводивших мою родную Клюкву в неизвестном направлении.
— Туда нельзя! — попыталась остановить меня тетка из регистратуры. Она с неожиданной для ее комплекции резвостью выскочила из своей «коробочки» и горой в белом халате встала на моем пути.
— Да пошла ты… — указав тетке примерный маршрут, я оттолкнула ее и побежала по коридору.
Санитаров, хирурга и шатающуюся Клавку я настигла уже возле лифта. Филиппок удивленно на меня посмотрел, быстро сообразил, что возражать против моего присутствия бесполезно, и ничего не сказал.
На седьмом этаже лифт остановился. Рыжий хирург, Клавдия и я вышли, а наш найденыш с санитарами поехал дальше.
— У меня есть пятнадцать минут, пока его будут готовить к операции, — в ответ на мой немой вопрос пояснил хирург. — Я успею эту даму осмотреть.
Дама, то есть Клавка, слабела буквально на глазах, так что в смотровой кабинет Антон Константинович внес ее практически на руках.
— Жди здесь, — пыхтя, как испорченная топка паровоза, велел хирург, и скрылся за дверью.
Я покорно хлопнулась на низенькую банкетку и устало выдохнула.
"Слава богу, довезли мужика, — лениво потекли мысли. — Наверное, теперь с ним все будет в порядке. На вид он вроде крепкий… Да-а-а…
Но вопрос все равно остается открытым: кто виноват? В том смысле, кто дал по голове и ему, и моей Клавке? Надеюсь, когда дядечка придет в себя, он прояснит ситуацию".
Меж тем в хирургическом отделении кипела жизнь. Больные не спеша прогуливались по коридору. Разумеется, те, которые могли прогуливаться. Сюда бы Церетели, вот где можно найти оригинальные фигуры для лепки! Другие больные, которые в силу диагноза вынуждены были проводить свободное время в кроватях, развлекались, как могли. То из одной, то из другой палаты доносились веселые голоса и взрывы хохота.
Наконец дверь смотрового кабинета открылась. Первой на пороге появилась Клюква. Она порозовела, как-то бессмысленно улыбалась, а голова ее была обмотана бинтом, как у бойца Первой мировой войны.
Наверное, Лев Толстой или еще какой-нибудь классик описал бы эту картину так: "Она поднялась навстречу, нервно теребя в руках тонкий батистовый платочек. Алые пятнышки крови на нем красноречивее всех слов свидетельствовали, что в волнении она до крови кусала свои коралловые губки. «Что, доктор?» — бросилась она навстречу врачу. Доктор развел руки в стороны и со вздохом ответил: "Я сделал все, что мог, но… Медицина здесь бессильна.
Будем уповать на волю Господа".
Я не Толстой, губки не кусала, да и нервно теребить было нечего. Но шаг навстречу Клавке я все-таки сделала, потрогала повязку на голове и разочарованно спросила:
— А почему не гипс?
Было бы забавно увидеть Клавку с загипсованной головой.
Антон Константинович, вероятно, решил, что наследственность у нас с Клавкой и в самом деле не ахти, вздохнул и приступил к объяснениям:
— У Клавдии Сергеевны легкое сотрясение мозга…
Сказано это было таким тоном, будто хирург был крайне удивлен наличием этого органа у Клюквиной.
— ..страшного ничего нет, но несколько дней показан полный покой. Я сделал ей кое-какой укол, ближайшие пару часов Клавдия Сергеевна будет чувствовать себя вполне сносно. А потом.., покой, покой и только покой. В случае головных болей — холод на голову. Кстати, повязку я наложил по ее настоятельной просьбе. Теперь о другом твоем приятеле…
— Он… — попыталась объяснить я.
— Не перебивай, — сморщился Филиппок. — На первый взгляд у него очень серьезная черепно-мозговая травма и проникающее ранение брюшной полости. Большая потеря крови.
Кто он?
— Не знаю, — честно призналась я. — Мы его нашли.
Хирург как-то странно на меня посмотрел.
А чего смотреть-то? Я ведь правду сказала.
— Значит, так, — продолжал Антон Константинович, — сейчас начнется операция…
Я перебила хирурга:
— Ты, что ли, будешь делать?
— Ага. И еще двое. Сделаем все, что в наших силах. Вы подождите здесь. Санитары сейчас его одежду вынесут. Ну, пошел я…
Филиппок явно волновался. Следовало его поддержать, поэтому я встала, поправила на нем синюю медицинскую шапочку и торжественно произнесла:
— Иди. Делай свою работу. У тебя все получится, мы с Клавой в тебя верим. И помни о клятве Гиппократа. — Немного подумав, я добавила — Мы тут подождем.
Судорожно вздохнув, Антон Константинович отправился на дело.
— Господи, ведь пацан совсем, — посочувствовала я парню, — а все-таки хирург, сейчас резать человека будет! Клавочка, ты как себя чувствуешь?
Клавка сидела на банкетке и счастливо улыбалась. Хорошее, видно, лекарство вколол ей Филиппок!
— Вот блин, вроде и секса не было, а как в цирке побывала! — сделала неожиданное заявление Клюква.
— Бывает, — резюмировала я и опустилась на банкетку рядом с сестрой. Предстояло самое трудное: ждать.
* * *
Мы с Клавдией сидели на низенькой банкетке. Клюква, казалось, дремала, положив свою больную голову мне на плечо. А я смотрела на больничную рутину и философски размышляла: как все-таки силен в человеке инстинкт к жизни! Да вот хоть посмотреть на этих больных, ползающих сейчас по коридору. Все, что может ломаться в организме, у них сломано: руки, ноги, ребра, может, даже у кого-то позвоночник. А ведь живут, смеются, радуются каждому дню! Перед нами остановился парень. Обе руки у него были загипсованы, а шины поддерживали их, пардон, в раскорячку, словно он хотел всех обнять.
— Привет; девчонки! — подмигнул парень. — Потанцуем? Я сейчас как раз в форме!
— Ишь, танцор диско, — усмехнулась я. — Как же ты щи хлебаешь в такой м-м.., форме?
Черпало, должно быть, будь здоров!
Парень заржал:
— Черпало что надо! Некоторые сестрички очень даже довольны.
— Вот и танцуй со своими сестричками, а от нас отвали. Не видишь, мы в волнении…
Однако парень не собирался отваливать. Вместо этого он присел на корточки и сочувственно спросил:
— На операции кто-то? Муж? Брат? Да не переживайте. Антон Константинович классный хирург, хоть и пацан совсем. Дар у него.
— Спасибо, успокоил, — проворчала я.
Появились те самые санитары, которые увозили нашего «найденыша» на операцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Здравствуйте, — немного стыдясь за принесенное разочарование, поздоровалась я. — Могу я видеть Щуренкова Юрия Васильевича?
Ленивый, немного театральный поворот головы и спокойный ответ:
— Можете.
Я обрадованно пискнула, ожидая указаний, где, в каком кабинете, на каком этаже отыщется зав, отделением хирургии Щуренков Ю.В. Он, как настоящий врач, несмотря на выходной день и позднее время, трудился, трудился и трудился.
Однако продолжения не последовало. Тетка отвернулась от меня и уставилась в зеркальце.
Интересно, что она там хотела увидеть? Я почувствовала, как где-то в области поджелудочной железы закипает раздражение. Пока оно еще было так далеко, я мило улыбнулась:
— А где именно я могу его видеть?
— Ой, господи! — закатила глаза медицинская тетенька. — Девушка, сегодня выходной день. Вот вы свой выходной где проводите?
Хм, хороший вопрос, так сразу и не ответишь!
Да и не говорить же этой стареющей красотке, что свой выходной я провожу, как индеец, на тропе войны, не просто так ведь я здесь оказалась! Тетка истолковала мое молчание по-своему:
— Вот и Юрий Васильевич тоже дома. Так что увидеть его вы сможете только завтра, когда он придет на работу.
— Черт! — выругалась я. — А кто-нибудь из хирургов у вас имеется именно сейчас?
— Имеется. Антон Константинович сегодня дежурит.
И снова молчание. Раздражение от поджелудочной железы подкатило к голове и шарахнуло в мозг.
— Послушай ты, утка больничная, у меня в машине двое раненых, а ты мне тут глазки строишь! Говори быстро, где этот Константинович, или я за себя не отвечаю! Учти, у меня наследственность фиговая, папа полжизни в тюремной психушке вместе с Сербским сидел. Говори, ну?!
Тетка затрясла своими двумя подбородками, не то от гнева, не то от страха, и протянула руку к телефону.
— А-Антон К-Константинович, — проблеяла она в трубку, — тут к вам психическая пришла. Охранник болеет, я тут одна, а она с наследственностью…
Трубка что-то квакала, тетка внимательно слушала, а потом более спокойно добавила:
— Говорит, в машине у нее двое раненых…
Хорошо. Антон Константинович сейчас спустится, — это уже мне.
В ожидании доктора я гигантскими шагами мерила небольшой холл. На этот раз тетенька напряженно наблюдала за моими скачками, оставив в покое зеркальце. И правильно, между прочим, сделала. Я бы на месте зеркальца удавилась, увидев, кого придется отражать.
— Кто тут с раненой наследственностью? — раздался за спиной молодой бодрый голос.
Я оглянулась. Передо мной стоял юноша, совсем мальчик, в белом халате, небрежно наброшенном на синюю униформу. Внешне он походил скорее на моего ученика-балбеса, чем на серьезного доктора, тем более хирурга. Рыжие вихры непокорно торчали в разные стороны, а на лице, щедро обсыпанном веснушками разных цветов и размеров, озорно поблескивали василькового цвета глаза. Филиппок, да и только!
— Ты хирург? — на всякий случай уточнила я.
— А что? Не нравлюсь? — обиженно насупился парень.
— Ты не пиво, чтоб всем нравиться. Главное, чтоб трепанацию черепа мог сделать.
— А надо? — испугался хирург.
— Сам увидишь, — туманно пообещала я. — Возможно, и придется.
Нехороший, чисто медицинский блеск появился в глазах юноши. Что-то подсказало мне, что трепанация черепа — его любимое занятие.
Я как-то засомневалась, стоит ли доверять этому юноше жизни Клавдии и того раненого дядьки.
Однако мы не на рынке, выбирать не приходится, поэтому я схватила хирурга за руку и потащила к выходу, пытаясь на ходу объяснить, что от него требуется.
Клюквина сидела с закрытыми глазами, запрокинув голову назад. Ни она, ни дядька, лежавший на сиденье, уже не стонали.
— Скорее же, — торопила я хирурга, — видишь, не дышат уже! Клава, Клавочка, сестренка моя любимая и единственная! Очнись, пожалуйста! Честное слово, я теперь буду тебя слушаться, буду, вот увидишь!
От жалости к Клавке я заревела в голос. Филиппок, вмиг сделавшись серьезным, отодвинул меня в сторону, резко бросив:
— Не реви, работать мешаешь!
Пришлось заткнуться, хотя это было невероятно трудно. Хирург нырнул на заднее сиденье.
Спустя несколько секунд оттуда донесся возмущенный Клавкин вопль:
— Убери руки, охальник! Голова у меня пострадавшая, а не то, за что ты хватаешься. Ишь, лапает, пользуется бессознательным состоянием. Маньяк в белом халате! Ты лучше ему вот помоги, совсем бедолаге плохо…
Клавдия выбралась из салона. Выглядела она, скажем прямо, хреново: бледная до синевы, руки дрожат, губы трясутся, под глазами — темные круги. Чувствовалось, что здоровье у сестры пошатнулось.
— Эй, как тебя там… — позвал Антон Константинович.
— Афоня, — торопливо представилась я.
— Кошмар какой! Вот что, Афоня, быстро беги в приемный покой. Скажи Ирине Петровне, чтоб немедленно двух санитаров сюда прислала с носилками и велела вторую операционную готовить к срочной операции. Да, еще пусть из травматологии Елену Дмитриевну и Игоря Андреевича вызовет. Срочно!
— А… — я хотела поинтересоваться, что делать с Клавкой, но этот рыжий Филиппок, почувствовав себя главным, заорал:
— Ты еще здесь?! А ну, выполнять!!!
— Ага, — пискнула я и.., бросилась выполнять.
Вскоре началась жуткая суета: примчались санитары с носилками, осторожно извлекли из машины дядьку, унесли его, прихватив заодно и Клюквину. Я растерянно хлопала глазами, не зная, что делать. Оставаться одной было страшно, поэтому замешательство длилось не дольше секунды. Махнув рукой на все больничные распорядки и правила, я бросилась следом за группой товарищей, уводивших мою родную Клюкву в неизвестном направлении.
— Туда нельзя! — попыталась остановить меня тетка из регистратуры. Она с неожиданной для ее комплекции резвостью выскочила из своей «коробочки» и горой в белом халате встала на моем пути.
— Да пошла ты… — указав тетке примерный маршрут, я оттолкнула ее и побежала по коридору.
Санитаров, хирурга и шатающуюся Клавку я настигла уже возле лифта. Филиппок удивленно на меня посмотрел, быстро сообразил, что возражать против моего присутствия бесполезно, и ничего не сказал.
На седьмом этаже лифт остановился. Рыжий хирург, Клавдия и я вышли, а наш найденыш с санитарами поехал дальше.
— У меня есть пятнадцать минут, пока его будут готовить к операции, — в ответ на мой немой вопрос пояснил хирург. — Я успею эту даму осмотреть.
Дама, то есть Клавка, слабела буквально на глазах, так что в смотровой кабинет Антон Константинович внес ее практически на руках.
— Жди здесь, — пыхтя, как испорченная топка паровоза, велел хирург, и скрылся за дверью.
Я покорно хлопнулась на низенькую банкетку и устало выдохнула.
"Слава богу, довезли мужика, — лениво потекли мысли. — Наверное, теперь с ним все будет в порядке. На вид он вроде крепкий… Да-а-а…
Но вопрос все равно остается открытым: кто виноват? В том смысле, кто дал по голове и ему, и моей Клавке? Надеюсь, когда дядечка придет в себя, он прояснит ситуацию".
Меж тем в хирургическом отделении кипела жизнь. Больные не спеша прогуливались по коридору. Разумеется, те, которые могли прогуливаться. Сюда бы Церетели, вот где можно найти оригинальные фигуры для лепки! Другие больные, которые в силу диагноза вынуждены были проводить свободное время в кроватях, развлекались, как могли. То из одной, то из другой палаты доносились веселые голоса и взрывы хохота.
Наконец дверь смотрового кабинета открылась. Первой на пороге появилась Клюква. Она порозовела, как-то бессмысленно улыбалась, а голова ее была обмотана бинтом, как у бойца Первой мировой войны.
Наверное, Лев Толстой или еще какой-нибудь классик описал бы эту картину так: "Она поднялась навстречу, нервно теребя в руках тонкий батистовый платочек. Алые пятнышки крови на нем красноречивее всех слов свидетельствовали, что в волнении она до крови кусала свои коралловые губки. «Что, доктор?» — бросилась она навстречу врачу. Доктор развел руки в стороны и со вздохом ответил: "Я сделал все, что мог, но… Медицина здесь бессильна.
Будем уповать на волю Господа".
Я не Толстой, губки не кусала, да и нервно теребить было нечего. Но шаг навстречу Клавке я все-таки сделала, потрогала повязку на голове и разочарованно спросила:
— А почему не гипс?
Было бы забавно увидеть Клавку с загипсованной головой.
Антон Константинович, вероятно, решил, что наследственность у нас с Клавкой и в самом деле не ахти, вздохнул и приступил к объяснениям:
— У Клавдии Сергеевны легкое сотрясение мозга…
Сказано это было таким тоном, будто хирург был крайне удивлен наличием этого органа у Клюквиной.
— ..страшного ничего нет, но несколько дней показан полный покой. Я сделал ей кое-какой укол, ближайшие пару часов Клавдия Сергеевна будет чувствовать себя вполне сносно. А потом.., покой, покой и только покой. В случае головных болей — холод на голову. Кстати, повязку я наложил по ее настоятельной просьбе. Теперь о другом твоем приятеле…
— Он… — попыталась объяснить я.
— Не перебивай, — сморщился Филиппок. — На первый взгляд у него очень серьезная черепно-мозговая травма и проникающее ранение брюшной полости. Большая потеря крови.
Кто он?
— Не знаю, — честно призналась я. — Мы его нашли.
Хирург как-то странно на меня посмотрел.
А чего смотреть-то? Я ведь правду сказала.
— Значит, так, — продолжал Антон Константинович, — сейчас начнется операция…
Я перебила хирурга:
— Ты, что ли, будешь делать?
— Ага. И еще двое. Сделаем все, что в наших силах. Вы подождите здесь. Санитары сейчас его одежду вынесут. Ну, пошел я…
Филиппок явно волновался. Следовало его поддержать, поэтому я встала, поправила на нем синюю медицинскую шапочку и торжественно произнесла:
— Иди. Делай свою работу. У тебя все получится, мы с Клавой в тебя верим. И помни о клятве Гиппократа. — Немного подумав, я добавила — Мы тут подождем.
Судорожно вздохнув, Антон Константинович отправился на дело.
— Господи, ведь пацан совсем, — посочувствовала я парню, — а все-таки хирург, сейчас резать человека будет! Клавочка, ты как себя чувствуешь?
Клавка сидела на банкетке и счастливо улыбалась. Хорошее, видно, лекарство вколол ей Филиппок!
— Вот блин, вроде и секса не было, а как в цирке побывала! — сделала неожиданное заявление Клюква.
— Бывает, — резюмировала я и опустилась на банкетку рядом с сестрой. Предстояло самое трудное: ждать.
* * *
Мы с Клавдией сидели на низенькой банкетке. Клюква, казалось, дремала, положив свою больную голову мне на плечо. А я смотрела на больничную рутину и философски размышляла: как все-таки силен в человеке инстинкт к жизни! Да вот хоть посмотреть на этих больных, ползающих сейчас по коридору. Все, что может ломаться в организме, у них сломано: руки, ноги, ребра, может, даже у кого-то позвоночник. А ведь живут, смеются, радуются каждому дню! Перед нами остановился парень. Обе руки у него были загипсованы, а шины поддерживали их, пардон, в раскорячку, словно он хотел всех обнять.
— Привет; девчонки! — подмигнул парень. — Потанцуем? Я сейчас как раз в форме!
— Ишь, танцор диско, — усмехнулась я. — Как же ты щи хлебаешь в такой м-м.., форме?
Черпало, должно быть, будь здоров!
Парень заржал:
— Черпало что надо! Некоторые сестрички очень даже довольны.
— Вот и танцуй со своими сестричками, а от нас отвали. Не видишь, мы в волнении…
Однако парень не собирался отваливать. Вместо этого он присел на корточки и сочувственно спросил:
— На операции кто-то? Муж? Брат? Да не переживайте. Антон Константинович классный хирург, хоть и пацан совсем. Дар у него.
— Спасибо, успокоил, — проворчала я.
Появились те самые санитары, которые увозили нашего «найденыша» на операцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33