Вы были терпеливы и великодушны. Но особенно, и это самое главное, вы ни разу не посмеялись над моей безумной затеей. За все это я вам очень признателен. Спасибо.
Глаза Влазаки увлажнились. Он помолчал, потом сказал:
— Если уж кто-то должен выражать признательность, так это скорее я. Во время наших странствий я был рядом с вами, но не один. Со мной был Ставрос. Благодаря вам я понял, что может существовать нечто другое, по ту сторону смерти, что наша жизнь не заканчивается абсурдно и безвыходно. Есть какой-то мир за зеркалом. Не знаю, куда он ведет, но теперь я уверен в его существовании. Ставрос живет, только где-то в другом измерении. Мне лишь надо научиться видеть его.
Как только Влазаки ушел, Вакаресса обхватил голову руками. Теперь он был совсем один. Один, подобно воину, оставшемуся без оружия перед решающей битвой. Пока художник был рядом, он поддерживал его. Александр ушел, а вслед за ним уходили и силы.
Рикардо достал из кармана маленький кожаный мешочек, вытащил из него изумруд.
«Будущего шамана творит природа. Он должен преодолеть огромные расстояния, забраться на горы и побывать в незнакомых землях, пока не встретит Таматзина, волшебного оленя».
Судьба распорядилась так, что Рикардо вынужден был следовать по пути, предначертанному Янпой. Ему осталось лишь взобраться на последнюю вершину, почему бы не на гору Ида? Может, там находится волшебный олень?
Углубившись в размышления, он не заметил, как она вошла. Он только услышал голос:
— Добрый вечер, месье Рикардо.
Вакаресса быстро сунул изумруд в карман и так же быстро встал.
— Добрый вечер, Дора.
Она была не одна. Ее сопровождал мужчина в очках и белой фетровой шляпе.
— Знакомьтесь. Профессор Альберто Криспи. Вы аргентинец, а он итальянец. Вы должны поладить.
Рикардо вздрогнул от мысли, что этот человек мог быть мужем Доры. Возможно ли такое? Криспи лет на двадцать старше ее. Трудно было представить, что она могла выйти замуж за эти окуляры и округлый живот.
Рикардо протянул профессору руку.
— Интересно, что делает аргентинец в этом захолустье? — спросил тот.
— Удовлетворяет свою страсть к открытиям.
— В таком случае, — заверила Дора, — лучшего места вам не найти. Профессор Криспи — один из самых авторитетных археологов. Он с удовольствием ознакомит вас с нашими раскопками. — Она с игривым видом повернулась к итальянцу: — Не так ли, профессор?
— С радостью. Вы прибыли как нельзя более кстати. Завтра мы приступаем к работе над старым дворцом. Вы убедитесь, насколько чудесен Фест.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Вы уже нашли себе приют?
— В этой таверне.
— Вам повезло. Сами мы ночуем в палатках, признаюсь, это не лишено некоторой приятности.
Это уж слишком… Уйдет он наконец или останется с ними?
Археолог, должно быть, уловил нетерпение Рикардо.
— Ну что ж, я вас оставлю. Скоро придут мои коллеги. — Он нежно обнял Дору за плечи и хитрым тоном произнес: — Вверяю ее вам. Позаботьтесь о Доре, она мне очень дорога. Кстати, не знаю вашего имени.
— Рикардо Вакаресса.
— Очень рад, сеньор Вакаресса. До завтра!
— Как видите, — сказала она, сев на один из плетеных стульев, — я сдержала свое слово.
Он не ответил. Его внимание привлек журнал, уголок которого торчал из ее сумки.
— Это греческий журнал?
— Конечно же, нет, — шаловливо возразила она. — Вы что, думаете, в Фесте все читают только «Харперс базар»? — Она сразу продолжила: — Умираю от жажды. Я бы выпила стакан узо. А вы?
— Признаться, я предпочитаю вино. Я вырос среди виноградников. Этим все и объясняется.
Рикардо окликнул хозяина, Дора сделала заказ.
Под ними в море мерцали фосфорные лампы, подвешенные на мачты рыбацких лодок.
— У вас усталый вид, месье Рикардо.
Он привстал, поразившись этому проявлению внимания.
— Да, в самом деле. Я на последнем издыхании. Вернулся хозяин. Он поставил на стол стакан с узо и графин с белым вином.
— Лучшего, увы, нет, — прокомментировала Дора. — Но вино все же неплохое. Называется «Рестина». Однако поосторожнее. Оно коварно — быстро проверит вас на выносливость. — И, изменив тон, добавила: — Раз уж речь зашла о выносливости, не скажете ли, почему вы на последнем издыхании? И почему вам так хочется со мной поговорить?
Он наполнил свой бокал, но молчал. Она не унималась:
— Свое слово я сдержала. Очередь за вами.
— Согласен. Только обещайте не прерывать меня и дать договорить, несмотря на ваш скептицизм или неверие.
— Вы слишком требовательны, — заметила Дора, поднося к губам стакан. — Ладно. Я обещаю.
— Для начала скажу, что не обольщаюсь — я знаю, вы не поверите ни одному слову из этой истории. Впрочем, это не история, а летопись, судовой журнал. Мы вели его вместе. — Он сделал паузу. — Три тысячи лет назад…
Она чуть не поперхнулась.
— Повторите, пожалуйста…
— Три тысячи лет назад… — Рикардо глубоко вздохнул, отпил глоток вина и доверительным тоном начал: — Жили-были…
Слова потекли, скатываясь в море. Сначала неуверенно, потом более решительно. Они становились нотами, ноты складывались, создавая песню, и песнь эта сливалась с темнотой позднего вечера. В ней рассказывалось об истории, древней как мир. Это было повествование об очень далеком прошлом, о непроницаемой тайне, зародившейся на первой заре первого утра. Песнь оглушала Дору, лицо ее становилось серьезным. Она вызывала у нее улыбку, потом недоверие, которое все нарастало, сменяясь удивлением, и, наконец, перешло в волнение. Волнение переросло в потрясение, когда Рикардо заметил в ее сумке газету, вынул ее и пробормотал: «Элефтерон Вима», а затем вручил ей изумруд Янпы.
Но вот песнь смолкла, мелкая дрожь пробегала по телу Доры. В зрачках разгоралось пламя. По обнаженным рукам и внутри растекалась раскаленная лава древнего вулкана.
Губы их были крепко сжаты. Казалось, они останутся неподвижными навечно.
И только вмешательство трактирщика отвлекло их от размышлений. Графин давно опустел, хозяин предложил наполнить его, а заодно подать Доре еще один стакан узо.
— Не знаю, что и сказать, — медленно произнесла она, поглаживая изумруд. — Я взволнована до бесконечности, как вы догадываетесь. Более того, потрясена — никогда со мной такого не было. Когда утром вы подошли ко мне, я подумала о тысяче вещей, о чем угодно, попыталась вообразить невесть что. Все, но только не это. Да и кто бы мог догадаться, в чем дело? Разве что нечистый дух. — Произнеся это, она тут же поправилась: — Нет! Поймите меня правильно. Я ничуть не сомневаюсь в вашей искренности, в правдивости всего рассказанного вами. Я вам поверила. Может, я слишком наивна — мне часто ставили это в упрек, но я принимаю это как комплимент. Я наблюдала за вами. Вы не могли лгать. И с каждой секундой я все больше осознавала, сколько же вы выстрадали.
Дора на мгновение умолкла.
— Мне бы так хотелось… — Ее фраза повисла в воздухе. Казалось, она не может подобрать слова.
Рикардо коснулся ее руки, не решаясь на большее.
— Не останавливайтесь… Знаю, что это нелегко. Мне необходимо слушать вас. Какой бы вывод вы ни сделали, продолжайте без опаски.
Она отвела повлажневшие глаза.
— Мне так хотелось бы сказать вам, что я — Сарра. Что я вспоминаю: она — часть моей плоти, моей сущности. Но не могу. Зачем играть? Лгать, чтобы поддержать вас, было бы чудовищно. — Она повторила: — Я не могу.
— Вы заблуждаетесь. Я не прошу вас быть Саррой. Мне достаточно, что есть вы. Я любил не существо, отличное от вас, а именно вас, женщину с вашим лицом, вашими губами, вашей родинкой… — Его голос задрожал: — Которую я люблю…
Она схватила Вакарессу за руку.
— Нет! Только не это! Заклинаю вас. Вы не можете меня любить. Вы ничего не знаете обо мне. Все ваши слова обращены к Сарре. — Она упрямо повторила: — Я не Сарра.
Он дотронулся до ее щеки, осторожно вытер прозрачную слезинку.
— И однако, я все знаю о вас.
— А если я замужем? Если у меня есть дети? Мне тридцать шесть лет, вам это известно? Девушками у нас в Греции не умирают.
Он мягко, но решительно возразил:
— Вы не замужем. Детей у вас нет.
— Откуда такая уверенность? Может, вы и способны читать мое прошлое, но уж никак не настоящее!
— Будь вы замужем, это ничего бы не изменило.
— Что? Вы думаете, что говорите?
Он помолчал, прежде чем решился спросить:
— Вы замужем? Повисла пауза.
— Да, я замужем.
— Правда?
— Правда. — Она с веселым удивлением посмотрела на него, потом поправилась, словно послушная школьница: — Нет, месье Рикардо. Я не замужем. У меня никогда не было ни малейшего желания выйти замуж. Я слишком ценю свою свободу и слишком страстно увлечена профессией, чтобы положить все это на алтарь супружеского рабства.
— Не считаете ли вы, что все это игра моего воображения?
— А вы? Не считаете ли вы, что ваше стремление читать мои мысли просто отвратительно?
— Разве я ошибся?
— Не имеет значения.
Из таверны ушли последние клиенты. Рикардо с признательностью подумал об Альберто Криспи. Против всякого ожидания, тот не помешал им. Следовало ли приписать это его галантности, или же Криспи почувствовал, что ни Дора, ни Рикардо не желали, чтобы кто-то прервал их беседу? Вероятно, и то и другое.
— А теперь, — спросила Дора, — что вы собираетесь делать?
— Остаться рядом с вами.
— Вы хорошо подумали?
— А как же!
Она в замешательстве проговорила:
— Но… ведь я вам все объяснила. И довольно ясно. Он наклонился к ней:
— Вы мне объяснили, что не были Саррой. Очень хорошо. Вы Дора. Я безумно люблю Дору.
— Будьте благоразумны. Не воображайте, что я вас гоню, я просто стараюсь защитить вас от себя самого. Будь я ужасной эгоисткой, удержала бы вас при себе. Да. Я сохранила бы вас, потому что нет на свете женщины, которая осталась бы равнодушной после того, что услышала. Ни один мужчина ни разу в жизни не говорил со мной так, как вы. Ваши слова проникли в мое сердце. Они взволновали, вызвали дрожь. Если верить вам, мы превратились в пепел там, на Тире. Нас сожгла раскаленная лава. Я ощущала это, слушая вас. Да, я удержала бы вас рядом хотя бы для того, чтобы вновь и вновь слушать вас… «Заря моей жизни»… Но это было бы несправедливо. Несправедливо и эгоистично с моей стороны. Я…
— Дора, повторяю: я ничего не прошу, ничего не требую. Лишь несколько дней быть рядом с вами. Несколько дней. Я вас умоляю. Скажите «да».
27

— Величию Феста, — пояснил Альберто Криспи, — способствует его удачное расположение. С одной стороны — море, с другой — эта плодородная равнина.
Он показал на гору Ида, которая вырисовывалась на фоне утренней дымки.
— Посмотрите на вершину. Вы ничего не замечаете?
Рикардо вгляделся в указанное место и был вынужден признать, что не увидел ничего особенного. Возможно, он не выспался. Он как раз выходил из новой бессонной ночи без кошмаров, без сновидений, сталкиваясь только с реальностью. И это столкновение оказывалось гораздо мучительнее, чем контакт с нереальным.
— Ничего удивительного. В первый раз эта деталь тоже ускользнула от меня. Посмотрите внимательнее.
Вакаресса сделал усилие, сосредоточился.
— Я, вероятно, ошибаюсь, но не похоже ли это на пару рогов?
— Браво! Рога быка, священного животного, высшего символа минойской цивилизации.
— Можно ли предположить, что минойцы возвели город из-за близости этого естественного образования?
— Вполне вероятно.
Учтивость заставляла Рикардо поддерживать разговор, но мысленно он был за тысячу миль отсюда.
— Насколько я понимаю, они были очень могущественны, самый значительный в этом регионе народ после египтян. Как же они могли исчезнуть?
— Убедительных объяснений у нас нет, есть только гипотезы. Археологические факты неопровержимо доказывают, что все найденное в большинстве критских городов — в том числе и Феста — подверглось сильному разрушению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33