Он надеялся, что она прекратит глупые споры насчет их брака.
Диана вошла в каюту с опущенной головой, даже мельком не взглянув в сторону койки.
— Я накрылся простыней, Диана.
В его голосе чувствовался смех, однако она так и не взглянула на него.
— Боитесь меня, да?
— Нет, черт бы вас побрал! А теперь, будьте добры, закройте глаза.
— Хорошо.
Диана подозрительно посмотрела на него. Лайонел зевнул.
— Вы не хотите распустить волосы?
— Не хочу.
Ответ ее прозвучал глухо. Он открыл глаза и увидел, что девушка снимает через голову платье. Тут Диана повернулась к нему, и молодой человек закрыл глаза. Ему показалось, что она что-то проворчала.
Лайонел смотрел, как девушка снимает туфли. Его сердце забилось чаще, он ждал. Диана перешагнула через спущенное на пол белье и осталась лишь в хорошенькой льняной рубашке, едва доходившей до колен. Прелестные ноги, еще прелестнее бедра. Когда девушка потянулась за халатом, Лайонел сел в постели и посмотрел на нее.
От увиденного он застонал.
Диана резко обернулась, прижав к себе халат.
— Вы мерзкий негодяй, вы же обещали закрыть глаза!
— На этот раз мне помешали естественные причины, — ответил он голосом, полным насмешки и досады.
— Что вы хотите сказать?
Интересно, сколько еще дней…
— Наверное, — глубокомысленно сказал он, — именно поэтому женатым мужчинам приходится заводить интрижки, Диана, мои глаза крепко закрыты.
Лайонел сдержал обещание. Вскоре каюта погрузилась в темноту.
— А что вы имели в виду, когда говорили о женатых и об интрижках?
— Не думаю, что вам понравится мой ответ.
— Тогда не отвечайте и зря меня не злите.
Граф глубоко вздохнул.
— Лайонел, что случилось? У вас не болит голова, нет?
В ее голосе звучала искренняя озабоченность, и он горько улыбнулся.
— Расскажите мне побольше о Вест-Индии.
— Я расскажу вам одну историю, правдивую историю, если вы пообещаете тоже рассказать что-нибудь о себе.
— Это справедливо.
Немного помолчав, Диана заговорила:
— Я уже рассказывала о том, что в Вест-Индии обосновалось много квакеров. Один из самых известных — это доктор Уильям Торнтон. Может, он еще жив. Как бы там ни было, мой отец знал его. Этот доктор имел практику, управлял своей плантацией на Тортоле и увлекался архитектурой. Это он спроектировал американский Капитолий в Вашингтоне. Вот вам моя сказка на ночь.
Лайонел некоторое время молчал, затем произнес:
— Это интересно. Я не знал. А теперь в Вест-Индии есть квакеры?
— Нет. Они покинули эти места лет за двадцать до моего рождения. И жаль, так как они были добрыми и в большинстве своем управляли поместьями разумнее других плантаторов. Теперь ваша очередь, Лайонел. Расскажите мне что-нибудь о себе, только не выдумывайте.
«Почему бы и нет?» — подумал он. В любом случае жена должна знать своего мужа. Он откинулся назад, заложив руки за голову.
— Я мечтал служить в армии и сражаться с Наполеоном. Когда в 1803 году Наполеон нарушил Амьенский договор, мне было уже семнадцать лет. Я хотел убежать из дома, чтобы служить своему королю и добыть в бою славу. Но вдруг пo-глупому погибает мой отец. Он наблюдал за рубкой деревьев, одно из них упало прямо на него. — Лайонел слышал, как у Дианы перехватило дыхание, и быстро добавил: — Он умер на месте, не мучился, как мне сказали. Для меня это была трагедия, я сильно переживал. Позже обида на отца не давала мне покоя долгие годы, я злился на него за то, что он умер. Хотя тогда я был мальчиком, я понимал, что стал графом Сент-Левеном и что у меня нет братьев, которые могли бы занять мое место, если я погибну в бою. Титул, и происхождение обязывали, я выбросил из головы мечты о воинской славе и стал учиться у приказчика моего отца управлять своими поместьями.
— Мне так жаль, Лайонел.
— Такова жизнь, Диана. Приходится идти на компромиссы, и от этого еще никто не умер. Просто боль остается надолго.
— Я рада, что вы не попали в армию. Я бы не хотела, чтобы вас убили.
Не хотела бы? Правда? Что ж, это хоть какое-то доказательство ее неравнодушия.
— Что было, то прошло.
— А как вы познакомились с Хоком, графом Ротмерским? Люция говорила мне, что он был с армией Веллингтона в Пиренеях.
— Мы вместе ходили в школу. Помню, я страшно завидовал Хоку, когда он купил патент на воинский чин и уехал из Англии. Тогда у него был старший брат, но жизнь преподносит сюрпризы, не так ли?
— Это слишком серьезный вопрос.
— Да нет, не очень. Как вы себя чувствуете, Диана?
— В каком смысле?
— У вас ничего не болит, ничего вас не беспокоит?
— Нет. Странный вопрос! Я выпила всего два бокала вина, Лайонел.
— Я говорю о вашем животе.
— И козьей ивы я тоже не жевала.
— Дитя мое, вы недогадливы.
Лайонел услышал, как она заворочалась в своем гнезде.
— Я вас не понимаю.
— Разве вчера у вас ничего не болело?
— Нет, в общем, ничего, — честно ответила она, не понимая его вопроса.
— Вот как!
Еще четыре дня, подумал он. Эти дни в теперешнем положении кажутся десятилетиями. Наверное, в такой ситуации женщинам трудно обходиться таким маленьким пространством, как каюта корабля. Лайонел решил, что в эти дни он поухаживает за ней.
— Диана, я действительно нисколько не нахожу вас отвратительной.
— Благодарю вас.
— Наверное, в Лондоне вам действительно было очень трудно.
— Это значит, что вы пожалели бедную провинциалочку, случайно попавшую в столь блестящее общество?
— Я не собираюсь вас обижать. Я просто хотел сказать, что лондонское общество сильно отличается от того, в котором вы росли. Но вы отлично справились.
— Я на самом деле очень волновалась перед отъездом, даже начала грызть ногти. Отец сказал мне, что он — джентльмен, а я — его дочь, дочь джентльмена и не должна позволять никому, даже самому принцу-регенту, запугивать себя. —Диана вздохнула: — Я, конечно, не знакома с принцем-регентом, поэтому не знаю, может быть, он стер бы меня в порошок.
— Он очень любезен с хорошенькими девушками. Он поцеловал бы вам руку и стал восхищаться вашими бровями.
— Вообще единственный человек, которого я побаиваюсь, — это тетя Люция.
— Она язва, но у нее доброе сердце, об этом нельзя забывать. Не сомневайтесь, она о вас очень высокого мнения, она даже решила, что бы достойны стать моей женой.
— Лайонел!
Граф мягко проговорил:
— Диана, скажите мне, что вы почувствовали, когда я поднял ваши юбки и моя ладонь коснулась ваших ягодиц?
Ему показалось, что она задохнулась. Но ответила девушка совершенно спокойно:
— Я хотела убить вас, и еще мне было больно.
— А что вы почувствовали потом, когда я перестал шлепать вас?
— Только хотела вас убить.
— Вы лгунья! Знаете, какая вы на ощупь? У вас такое мягкое тело, такие изгибы…
— Сделайте одолжение, замолчите!
— Эти впечатления навели меня на незамысловатые мужские размышления. Наверное, Лоис — как вы знаете, это моя интрижка — понимала, что я остановил на ней свой выбор из-за ее пышных форм. Я имею в виду ее грудь. А вот что касается вас, то здесь трудно сказать. Дело или в вашей прелестной груди, или прелестных ягодицах. Я в полном восхищении и от того и от другого.
— Лайонел, я не чувствую себя польщенной. Вы злите меня. Замолчите.
— А вы поцелуете меня на ночь?
— Если бы ночной горшок был полон, я бы с удовольствием выплеснула его содержимое на вашу голову.
— Это, кажется, означает «нет»?
Диана ничего не ответила. Она вдруг задумалась о странных вопросах насчет ее живота. В темноте ее глаза широко раскрылись, она стиснула зубы и тяжело задышала. Этот испорченный мерзавец знал, что у нее месячные. Но откуда? Очевидно, он смотрел на нее, когда она раздевалась. Итак… еще две с половиной недели он будет преследовать ее и загонять в угол. Вдруг отчаяние сменилось озарением: он решил соблазнить ее сегодня ночью! Девушка отрицательно покачала головой. Нет, этому не бывать. Это невозможно. Нужно расстроить его планы.
— Лайонел! Вы еще не спите?
— Вы передумали насчет поцелуя?
— Нет. Вы любите меня, Лайонел? — Девушка почувствовала, что граф удивлен и раздосадован. Вот тебе, мерзавец! Тем не менее от его молчания и замешательства ей было больно. «Постарайся говорить спокойно, дурочка», — убеждала она себя. — Разве не должен джентльмен любить даму, на которой собирается жениться?
— Сомневаюсь. Без этого можно обойтись.
— А Шарлотту вы любили? Хотя бы недолго?
— Я видел ее в розовом свете. Она казалась мне ангелом, воплощением невинности и чистоты. Я считал, что она станет прекрасной женой, прекрасной графиней и прекрасной матерью моих детей. Я был слеп и глуп.
— Мне очень жаль, что она причинила вам такую боль, но…
— Теперь это не имеет значения, Диана.
— Имеет, если из-за нее вы превратились в циника, который не верит женщинам.
— Я люблю женщин, Диана. Они просто восхитительны, но на своем месте.
— Осмелюсь спросить, на каком именно?
— Вообще таких мест несколько: на спине, на боку, на животе…
— Сейчас же замолчите! Мне больше нечего, вам сказать, Лайонел. Я не вышла бы за вас, даже если бы вы были единственным мужчиной на Земле.
— Не нужно избитых фраз.
— И еще, я не позволю вам соблазнить меня. Ведь именно это вы собирались сделать сегодня ночью, не так ли?
А он-то считал свои действия осторожными! Ну, ладно…
— Вы неглупая девушка, — сказал Лайонел. — Все что угодно, но не глупая, девочка моя. Наверное, просто невежественная и, конечно, неопытная и упрямая. К тому же, несомненно, злюка, но не глупая.
— Я ничего вам не позволю. Давайте будем друзьями. Скоро вы от меня избавитесь. Пожалуйста, не старайтесь изгадить мои воспоминания о вас.
— Изгадить? Какое отвратительное слово!
Диана громко захрапела.
Лайонел рассмеялся.
— Я должен сказать, что с вами никогда не бывает скучно. Мы подойдем друг другу, вот увидите.
— Сначала я увижу, как вы пойдете к черту.
— Дорогая моя, хотите, я расскажу вам о своих лучших качествах?
В ответ послышался храп.
Лайонел улыбнулся — его забавляли и она сама, и этот храп.
— Я очень люблю животных и детей. Мне помнится, что, по своему обыкновению подслушивая под дверью, вы услышали о том, что я буду верен моей жене, как пес. И это правда. Я играю, но не по-крупному, только для развлечения. Люблю бывать на скачках в Ньюмаркете и Эскоте. У меня хорошо набиты карманы, а это означает, что вы сможете получить любую безделушку, которая вам понравится. Я не скряга.
Я знаю, что леди любят, чтобы их баловали, и ждут этого от мужчин. Со всем этим я прекрасно справлюсь.
Молодой человек почувствовал, что ей становится труднее выдавливать из себя громкий храп. Он усмехнулся и продолжил:
— Я не распутник, хотя с тех пор, как я стал мужчиной, у меня всегда была любовница. В этом нет ничего необычного. Ведь я холост! Я люблю спорт и обещаю не превратиться в толстого увальня. Я также не думаю, что облысею, у меня прекрасные зубы. И думаю, вам будет интересно узнать, что я хороший любовник.
Храп сменился фырканьем.
— Ах, вот как? На самом деле я отличный любовник, а не признался в этом сразу потому, что мне свойственна скромность.
Храп прекратился.
— Хватит, Лайонел! Я не хочу, чтобы меня баловали. Мне не нужен ни хороший, ни отличный любовник, мне просто нужно, чтобы меня оставили в покое и дали возможность жить по своим правилам.
— Чего же вы хотите, Диана?
— И ваши безделушки мне не нужны.
— Так чего же вы хотите? — снова спросил он, но голос его звучал нежно.
— Список ваших так называемых лучших качеств меня изрядно повеселил. Это несправедливо — вы пытаетесь узнать, чего я хочу от жизни, в то время как сами несете всякую чушь и рассчитываете, что она произведет на меня впечатление.
— Значит, вы хотите моего полного откровения? Отлично! Я не выношу несправедливости, но в это понятие включается и система рабства. Раньше это меня не касалось, но теперь касается, и я, черт побери, не допущу, чтобы все осталось по-прежнему, это возмутительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Диана вошла в каюту с опущенной головой, даже мельком не взглянув в сторону койки.
— Я накрылся простыней, Диана.
В его голосе чувствовался смех, однако она так и не взглянула на него.
— Боитесь меня, да?
— Нет, черт бы вас побрал! А теперь, будьте добры, закройте глаза.
— Хорошо.
Диана подозрительно посмотрела на него. Лайонел зевнул.
— Вы не хотите распустить волосы?
— Не хочу.
Ответ ее прозвучал глухо. Он открыл глаза и увидел, что девушка снимает через голову платье. Тут Диана повернулась к нему, и молодой человек закрыл глаза. Ему показалось, что она что-то проворчала.
Лайонел смотрел, как девушка снимает туфли. Его сердце забилось чаще, он ждал. Диана перешагнула через спущенное на пол белье и осталась лишь в хорошенькой льняной рубашке, едва доходившей до колен. Прелестные ноги, еще прелестнее бедра. Когда девушка потянулась за халатом, Лайонел сел в постели и посмотрел на нее.
От увиденного он застонал.
Диана резко обернулась, прижав к себе халат.
— Вы мерзкий негодяй, вы же обещали закрыть глаза!
— На этот раз мне помешали естественные причины, — ответил он голосом, полным насмешки и досады.
— Что вы хотите сказать?
Интересно, сколько еще дней…
— Наверное, — глубокомысленно сказал он, — именно поэтому женатым мужчинам приходится заводить интрижки, Диана, мои глаза крепко закрыты.
Лайонел сдержал обещание. Вскоре каюта погрузилась в темноту.
— А что вы имели в виду, когда говорили о женатых и об интрижках?
— Не думаю, что вам понравится мой ответ.
— Тогда не отвечайте и зря меня не злите.
Граф глубоко вздохнул.
— Лайонел, что случилось? У вас не болит голова, нет?
В ее голосе звучала искренняя озабоченность, и он горько улыбнулся.
— Расскажите мне побольше о Вест-Индии.
— Я расскажу вам одну историю, правдивую историю, если вы пообещаете тоже рассказать что-нибудь о себе.
— Это справедливо.
Немного помолчав, Диана заговорила:
— Я уже рассказывала о том, что в Вест-Индии обосновалось много квакеров. Один из самых известных — это доктор Уильям Торнтон. Может, он еще жив. Как бы там ни было, мой отец знал его. Этот доктор имел практику, управлял своей плантацией на Тортоле и увлекался архитектурой. Это он спроектировал американский Капитолий в Вашингтоне. Вот вам моя сказка на ночь.
Лайонел некоторое время молчал, затем произнес:
— Это интересно. Я не знал. А теперь в Вест-Индии есть квакеры?
— Нет. Они покинули эти места лет за двадцать до моего рождения. И жаль, так как они были добрыми и в большинстве своем управляли поместьями разумнее других плантаторов. Теперь ваша очередь, Лайонел. Расскажите мне что-нибудь о себе, только не выдумывайте.
«Почему бы и нет?» — подумал он. В любом случае жена должна знать своего мужа. Он откинулся назад, заложив руки за голову.
— Я мечтал служить в армии и сражаться с Наполеоном. Когда в 1803 году Наполеон нарушил Амьенский договор, мне было уже семнадцать лет. Я хотел убежать из дома, чтобы служить своему королю и добыть в бою славу. Но вдруг пo-глупому погибает мой отец. Он наблюдал за рубкой деревьев, одно из них упало прямо на него. — Лайонел слышал, как у Дианы перехватило дыхание, и быстро добавил: — Он умер на месте, не мучился, как мне сказали. Для меня это была трагедия, я сильно переживал. Позже обида на отца не давала мне покоя долгие годы, я злился на него за то, что он умер. Хотя тогда я был мальчиком, я понимал, что стал графом Сент-Левеном и что у меня нет братьев, которые могли бы занять мое место, если я погибну в бою. Титул, и происхождение обязывали, я выбросил из головы мечты о воинской славе и стал учиться у приказчика моего отца управлять своими поместьями.
— Мне так жаль, Лайонел.
— Такова жизнь, Диана. Приходится идти на компромиссы, и от этого еще никто не умер. Просто боль остается надолго.
— Я рада, что вы не попали в армию. Я бы не хотела, чтобы вас убили.
Не хотела бы? Правда? Что ж, это хоть какое-то доказательство ее неравнодушия.
— Что было, то прошло.
— А как вы познакомились с Хоком, графом Ротмерским? Люция говорила мне, что он был с армией Веллингтона в Пиренеях.
— Мы вместе ходили в школу. Помню, я страшно завидовал Хоку, когда он купил патент на воинский чин и уехал из Англии. Тогда у него был старший брат, но жизнь преподносит сюрпризы, не так ли?
— Это слишком серьезный вопрос.
— Да нет, не очень. Как вы себя чувствуете, Диана?
— В каком смысле?
— У вас ничего не болит, ничего вас не беспокоит?
— Нет. Странный вопрос! Я выпила всего два бокала вина, Лайонел.
— Я говорю о вашем животе.
— И козьей ивы я тоже не жевала.
— Дитя мое, вы недогадливы.
Лайонел услышал, как она заворочалась в своем гнезде.
— Я вас не понимаю.
— Разве вчера у вас ничего не болело?
— Нет, в общем, ничего, — честно ответила она, не понимая его вопроса.
— Вот как!
Еще четыре дня, подумал он. Эти дни в теперешнем положении кажутся десятилетиями. Наверное, в такой ситуации женщинам трудно обходиться таким маленьким пространством, как каюта корабля. Лайонел решил, что в эти дни он поухаживает за ней.
— Диана, я действительно нисколько не нахожу вас отвратительной.
— Благодарю вас.
— Наверное, в Лондоне вам действительно было очень трудно.
— Это значит, что вы пожалели бедную провинциалочку, случайно попавшую в столь блестящее общество?
— Я не собираюсь вас обижать. Я просто хотел сказать, что лондонское общество сильно отличается от того, в котором вы росли. Но вы отлично справились.
— Я на самом деле очень волновалась перед отъездом, даже начала грызть ногти. Отец сказал мне, что он — джентльмен, а я — его дочь, дочь джентльмена и не должна позволять никому, даже самому принцу-регенту, запугивать себя. —Диана вздохнула: — Я, конечно, не знакома с принцем-регентом, поэтому не знаю, может быть, он стер бы меня в порошок.
— Он очень любезен с хорошенькими девушками. Он поцеловал бы вам руку и стал восхищаться вашими бровями.
— Вообще единственный человек, которого я побаиваюсь, — это тетя Люция.
— Она язва, но у нее доброе сердце, об этом нельзя забывать. Не сомневайтесь, она о вас очень высокого мнения, она даже решила, что бы достойны стать моей женой.
— Лайонел!
Граф мягко проговорил:
— Диана, скажите мне, что вы почувствовали, когда я поднял ваши юбки и моя ладонь коснулась ваших ягодиц?
Ему показалось, что она задохнулась. Но ответила девушка совершенно спокойно:
— Я хотела убить вас, и еще мне было больно.
— А что вы почувствовали потом, когда я перестал шлепать вас?
— Только хотела вас убить.
— Вы лгунья! Знаете, какая вы на ощупь? У вас такое мягкое тело, такие изгибы…
— Сделайте одолжение, замолчите!
— Эти впечатления навели меня на незамысловатые мужские размышления. Наверное, Лоис — как вы знаете, это моя интрижка — понимала, что я остановил на ней свой выбор из-за ее пышных форм. Я имею в виду ее грудь. А вот что касается вас, то здесь трудно сказать. Дело или в вашей прелестной груди, или прелестных ягодицах. Я в полном восхищении и от того и от другого.
— Лайонел, я не чувствую себя польщенной. Вы злите меня. Замолчите.
— А вы поцелуете меня на ночь?
— Если бы ночной горшок был полон, я бы с удовольствием выплеснула его содержимое на вашу голову.
— Это, кажется, означает «нет»?
Диана ничего не ответила. Она вдруг задумалась о странных вопросах насчет ее живота. В темноте ее глаза широко раскрылись, она стиснула зубы и тяжело задышала. Этот испорченный мерзавец знал, что у нее месячные. Но откуда? Очевидно, он смотрел на нее, когда она раздевалась. Итак… еще две с половиной недели он будет преследовать ее и загонять в угол. Вдруг отчаяние сменилось озарением: он решил соблазнить ее сегодня ночью! Девушка отрицательно покачала головой. Нет, этому не бывать. Это невозможно. Нужно расстроить его планы.
— Лайонел! Вы еще не спите?
— Вы передумали насчет поцелуя?
— Нет. Вы любите меня, Лайонел? — Девушка почувствовала, что граф удивлен и раздосадован. Вот тебе, мерзавец! Тем не менее от его молчания и замешательства ей было больно. «Постарайся говорить спокойно, дурочка», — убеждала она себя. — Разве не должен джентльмен любить даму, на которой собирается жениться?
— Сомневаюсь. Без этого можно обойтись.
— А Шарлотту вы любили? Хотя бы недолго?
— Я видел ее в розовом свете. Она казалась мне ангелом, воплощением невинности и чистоты. Я считал, что она станет прекрасной женой, прекрасной графиней и прекрасной матерью моих детей. Я был слеп и глуп.
— Мне очень жаль, что она причинила вам такую боль, но…
— Теперь это не имеет значения, Диана.
— Имеет, если из-за нее вы превратились в циника, который не верит женщинам.
— Я люблю женщин, Диана. Они просто восхитительны, но на своем месте.
— Осмелюсь спросить, на каком именно?
— Вообще таких мест несколько: на спине, на боку, на животе…
— Сейчас же замолчите! Мне больше нечего, вам сказать, Лайонел. Я не вышла бы за вас, даже если бы вы были единственным мужчиной на Земле.
— Не нужно избитых фраз.
— И еще, я не позволю вам соблазнить меня. Ведь именно это вы собирались сделать сегодня ночью, не так ли?
А он-то считал свои действия осторожными! Ну, ладно…
— Вы неглупая девушка, — сказал Лайонел. — Все что угодно, но не глупая, девочка моя. Наверное, просто невежественная и, конечно, неопытная и упрямая. К тому же, несомненно, злюка, но не глупая.
— Я ничего вам не позволю. Давайте будем друзьями. Скоро вы от меня избавитесь. Пожалуйста, не старайтесь изгадить мои воспоминания о вас.
— Изгадить? Какое отвратительное слово!
Диана громко захрапела.
Лайонел рассмеялся.
— Я должен сказать, что с вами никогда не бывает скучно. Мы подойдем друг другу, вот увидите.
— Сначала я увижу, как вы пойдете к черту.
— Дорогая моя, хотите, я расскажу вам о своих лучших качествах?
В ответ послышался храп.
Лайонел улыбнулся — его забавляли и она сама, и этот храп.
— Я очень люблю животных и детей. Мне помнится, что, по своему обыкновению подслушивая под дверью, вы услышали о том, что я буду верен моей жене, как пес. И это правда. Я играю, но не по-крупному, только для развлечения. Люблю бывать на скачках в Ньюмаркете и Эскоте. У меня хорошо набиты карманы, а это означает, что вы сможете получить любую безделушку, которая вам понравится. Я не скряга.
Я знаю, что леди любят, чтобы их баловали, и ждут этого от мужчин. Со всем этим я прекрасно справлюсь.
Молодой человек почувствовал, что ей становится труднее выдавливать из себя громкий храп. Он усмехнулся и продолжил:
— Я не распутник, хотя с тех пор, как я стал мужчиной, у меня всегда была любовница. В этом нет ничего необычного. Ведь я холост! Я люблю спорт и обещаю не превратиться в толстого увальня. Я также не думаю, что облысею, у меня прекрасные зубы. И думаю, вам будет интересно узнать, что я хороший любовник.
Храп сменился фырканьем.
— Ах, вот как? На самом деле я отличный любовник, а не признался в этом сразу потому, что мне свойственна скромность.
Храп прекратился.
— Хватит, Лайонел! Я не хочу, чтобы меня баловали. Мне не нужен ни хороший, ни отличный любовник, мне просто нужно, чтобы меня оставили в покое и дали возможность жить по своим правилам.
— Чего же вы хотите, Диана?
— И ваши безделушки мне не нужны.
— Так чего же вы хотите? — снова спросил он, но голос его звучал нежно.
— Список ваших так называемых лучших качеств меня изрядно повеселил. Это несправедливо — вы пытаетесь узнать, чего я хочу от жизни, в то время как сами несете всякую чушь и рассчитываете, что она произведет на меня впечатление.
— Значит, вы хотите моего полного откровения? Отлично! Я не выношу несправедливости, но в это понятие включается и система рабства. Раньше это меня не касалось, но теперь касается, и я, черт побери, не допущу, чтобы все осталось по-прежнему, это возмутительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52