Вскоре всем стало ясно, что он пользуется особым доверием сотрудников министерства. Грауденц поддерживал тесные отношения со старшими офицерами, которые часто давали ему секретные материалы с производственными сводками. Многие из этих невольных информаторов и не мечтали о противодействии режиму нацистов; в их числе были инспектор строительства и референт сектора планирования Ганс Хенингер и инженер-полковник, руководитель строительного сектора Мартин Бекер.
Все прочитанное и услышанное Грауденц прилежно заносил в записную книжку. Будучи любителем поесть, он придумал личный код, основанный на различных сортах сосисок. Так, например, "2500 граммов охотничьих сосисок" означало 2500 истребителей.
(Немецкое слово "Jagd" - охота - применительно к самолетам означает "истребитель" - "Jagdflugzeug". Прим. перев.)
Шульце-Бойзен надеялся устроить перевод Вернера Крауса из Управления иностранной цензуры абвера в руководство армии (главное командование сухопутными войсками Германии - ОКХ), рассчитывая таким образом получить некое представление об оккупационной политике армии в России. Но главной его целью было противодействие любой попытке умеренных армейских офицеров, таких, как полковник граф Штауффенберг, предоставить оккупированной территории России некую политическую автономию, чтобы привлечь русское население на свою сторону в борьбе со Сталиным.
Здесь мы видим ещё один пример расхождения планов организации Шульце-Бойзена и заговорщиков двадцатого июля. Харро не испытывал никаких симпатий к националистическим побуждениям людей, планировавшим покушение на Гитлера. Сам он просто хотел восстановить Советскую власть в районах, оккупированных немцами. С другой стороны, Штауффенберг с соратниками мечтали о создании системы, отличной как от сталинских методов репрессий, так и от гитлеровской политики уничтожения "недочеловеков". Шульце-Бойзен упорно отказывался признавать наличие сталинского террора, а просто принял как данное, что на Востоке должен быть восстановлен сталинский режим.
Однако переводчик Краус был слишком осторожен для участия в планах Шульце-Бойзена насчет ОКХ. Он полагал, что у него и так хватает работы "по разрушению армии", и предложил для этой цели своего приятеля, Мартина Хельвега. Тот уже находился на востоке и занимался как раз тем, что предлагал Шульце-Бойзен. Краус сообщает: "Он был радистом и занимался тем же, что и мы, как по своей работе, так и через свои постоянные связи с просоветскими элементами среди населения, часть которых ему удалось внедрить в немецкую военную администрацию".
Но в конце концов на службу в Главное командование сухопутных войск отправился переводчик и радист Хорст Хайльманн. Шульце-Бойзен возлагал на него большие надежды. В студенческие годы Хайльманн был горячим поклонником идей нацизма. Харро познакомился с ним на иностранном факультете Берлинского университета, где вел семинары.
Уже в семнадцать лет Хорст закончил учебу и поступил в разведслужбу Люфтваффе, где стал первоклассным специалистом. Его отправили подразделение переводчиков в Мейсен. Будучи отличным математиком, он с отличием сдал там экзамены по кодам и шифрам и получил назначение в "Восточный сектор декодирования" ВНФ/ФуIII (ВНФ-подразделение Оперативного штаба ОКВ, ведавшего вопросами связи - Wehrmachtnachrichtenverbindungen), который отвечал за расшифровку радиограмм советских шпионов. ЗАстенчивый выходец из небогатой семьи вскоре стал почитателем идей Шульце-Бойзена. Больше того, Хайлманн разочаровался в нацизме и открыл, что со всех точек зрения (материальной и интеллектуальной), единственная перспектива на будущее связана с марксизмом.
Хорст стал ближайшим техническим советником Харро, его наперсником и наставником. Он составил для своего шефа фундаментальные тезисы основ будущей организации Германии, которые можно считать копией советской системы. Несмотря на свой незаурядный ум, этот несчастный угодил в сети Либертас Шульце-Бойзен.
Хайльманн также стал вербовщиком новых членов организации Шульце-Бойзена. Он нашел новые источники информации в Главном командовании сухопутных войск, хотя, скорее всего, те и не догадывались, на кого работают. Так, например, бывший поручик чехословацкой армии Альфред Траксль совершенно ни о чем не подозревал. В четвертом секторе разведки Главного командования сухопутных войск она руководил сектором дешифровки "Запад" и часто хвастался успехами в расшифровке советских радиограмм просто потому, что любил приврать.
В неведении оставался и один из лучших информаторов Шульце-Бойзена лейтенант Герберт Гольнов, наивный молодой офицер из второго сектора абвера, занимавшегося диверсиями. Любовник Милдред Харнак даже не мог себе представить, что в постели его регулярно буквально допрашивают. Милдред была натурой чувствительной и интеллигентной, но подобно большинству активистов группы Шульце-Бойзена/Харнака весьма неразборчивой в партнерах.
Их любовные связи сплелись в довольно любопытную картину. Ни для кого не секрет, что у Шульце-Бойзена было три любовницы: Ода Мюллер и две секретарши из Министерства авиации. Либертас Шульце-Бойзен жила с Куртом Шумахером, а Ганс Коппи - с графиней Эрикой фон Брокдорф, бывшей дочерью почтмейстера из Кроберга и дамой отнюдь не строгих правил. В группу Шульце-Бойзена её привела дружба с Элизабет Шумахер (обе работали в Имперском управлении промышленной безопасности). Любой член "Красной капеллы" при желании мог стать желанным гостем в её постели.
Некоторые наиболее щепетильные антифашисты впоследствии возражали против самого упоминания об этих любовных коллизиях как попытки оклеветать мертвых, тогда как бывшие нацистские функционеры с наслаждением смаковали пикантных истории о сексуальных оргиях, якобы происходивших в апартаментах Шульце-Бойзена. Большинство подобных историй - просто плод воображения. Бушман утверждает: "Однажды мне довелось присутствовать на такой встрече. Если это была оргия, тогда наши молодые современники также участвуют в оргии, когда пьют кока-колу и одеваются в лохмотья битников. Конечно, люди веселились, в конце концов их жизнь постоянно подвергалась опасности, и им нужна была разрядка, но на оргию это и близко похоже не было."
Больше того, наиболее проницательные защитники Шульце-Бойзена ясно представляют, что в основе таких обвинений лежат нормы буржуазной пуританской морали, абсолютно чуждой в то время главным действующим лицам этой драмы. Любовные приключения ими отнюдь не осуждались; ещё в 1932 году Харро протестовал против "буржуазной тюрьмы брака" и говорил: "Мы не собираемся лишать себя удовольствий молодости и жизни". Дядя Шульце-Бойзена, доктор Ян Тоннис подтвержает, что "каждый из супругов Шульце-Бойзен имел связи с другими партнерами совершенно открыто и при полном понимании обеих сторон", и к тому же "неверность не означала утрату доверия".
Гораздо более сдержанным характером обладала Милдред Харнак, не гнавшаяся наравне с другими за наслаждениями; все знавшие уважали её за благородство духа. Никто не знает, что свело их с Гольновым. Возможно, она влюбилась в неловкого импульсивного офицера, который рядом с ней забывал о превратностях жизни, или просто подчинилась давлению мужа. На возможность последнего указывает единственное заявление, которое она сделала на допросе в гестапо о причине её поступков: "Потому что я слушалась мужа".
Именно Арвид Харнак был больше всех заинтересован в Гольнове. В жизни Арвида он появился по газетному объявлению. Герберт был выходцем из берлинской семьи, честолюбивым офицером, успевшим до службы в армии поработать в консульском отделе Министерства иностранных дел. Пытаясь сделать дипломатическую карьеру. Гольнов искал преподавателя иностранного языка и нашел Милдред Харнак, которая взяла молодого человека под свое крылышко.
Арвид Харнак был заинтересован в их встречах, поскольку Гольнов занимал в ведомстве адмирала Канариса солидное положение референта по воздушно-десантным войскам в диверсионном секторе. В силу своих служебных обязанностей он был осведомлен о всех тайных операциях германских агентов по ту сторону Восточного фронта.
Харнак начинал свои разговор со скептической оценки ситуации на фронте, побуждая собеседника к разглашению государственной тайны. Чем пессимистичнее звучали высказывания Харнака, тем с большим жаром Гольнов приводил цифры, имена и подробности тайных операций, чтобы доказать превосходство германского командования и стабильность сложившейся ситуации. В конце концов, он был последовательным приверженцем Гитлера, и любое неверие в окончательную победу казалось ему чистым безрассудством.
Когда Милдред оставалась наедине со учеником, ей также удавалось вытянуть из него новые откровения. Тем временем появился новый визитер, в гражданской жизни помощник судьи, также сотрудник разведки, лейтенант Вольфганг Хавеман, оказавшийся по делам в Берлине. Он приходился Харнаку племянником - сыном его сестры.
Должность Хавеманна также представляла немалый интерес для советских шпионов. Он был помощником руководителя III сектора военно-морской разведки и, несомненно, знал многие из флотских секретов. Вольфганг охотно включился в дядину игру, и "Красная капелла" смогла получить доступ в Главное командование военно-морского флота. Пару раз он выболтал несколько секретов; московский Центр даже присвоил ему псевдоним и приказал "Кенту" проверить его способности в шпионском ремесле. Но как только Хавеманн понял, чем они занимаются, то категорически отказался от вербовки. Харнак с жаром принялся убеждать его, но тщетно. Племянник настаивал, что деятельность дяди приравнивается к предательству Родины. Он постоянно предостерегал его, но выдавать не хотел.
Однако даже без Хавеманна Харнак с Шульце-Бойзеном располагали разведывательной сетью, которая могла выведать самые сокровенные тайны германской империи. Как только берлинские передатчики начали выходить в эфир, советский Генеральный штаб каждую ночь узнавал о замыслах и планах врага, обо всех его неурядицах и опасениях.
Так, например, разведывательная служба Шульце-Бойзена сообщала в Москву, что во время обыска советского консульства в финском городе Петсамо германские солдаты нашли шифровальный блокнот. Они выяснили, что после получения нескольких английских шифровальных блокнотов абверу становилось известно о маршрутах конвоях союзников между Исландией и северными портами русских ещё до их выхода в море. В Москву передавали координаты засад в районе Мурманска, где германские субмарины собирались перехватывать конвои.
Шульце-Бойзен и его люди были в курсе огромного числа германских директив и планов военного строительства, включая приказы о задачах добровольческих формирований из русских антикоммунистов на Восточном фронте, чертежи нового оборудования для Люфтваффе, сведения о производстве вооружения. Одно из этих сообщений гласило: "Новый истребитель "мессершмитт" оснащен двумя пушками и двумя пулеметами, попарно размещенными на крыльях. Максимальная скорость 570 км/час".
Информаторы Шульце-Бойзена сообщали о так называемых "иконоскопических" бомбах, им было известно о новых пеленгаторах Люфтваффе и топливе на основе перекиси водорода для ракет, о радиоуправляемых торпедах и ракетах "земля-воздух".
Из сейфов сверхсекретного подземного завода в Ораниенбурге они выкрали чертежи, и в довершение всего вели для Москвы стратегическую разведку.
9 декабря 1941 года агенты Шульце-Бойзена сообщали: "Новое наступление на Москву не решает какой-то стратегической задачи; оно свидетельствует о преобладании в германской армии неудовлетворенности сложившемся положением, когда начиная с 22 июня не раз устанавливали новые задачи, которые ни разу не были выполнены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Все прочитанное и услышанное Грауденц прилежно заносил в записную книжку. Будучи любителем поесть, он придумал личный код, основанный на различных сортах сосисок. Так, например, "2500 граммов охотничьих сосисок" означало 2500 истребителей.
(Немецкое слово "Jagd" - охота - применительно к самолетам означает "истребитель" - "Jagdflugzeug". Прим. перев.)
Шульце-Бойзен надеялся устроить перевод Вернера Крауса из Управления иностранной цензуры абвера в руководство армии (главное командование сухопутными войсками Германии - ОКХ), рассчитывая таким образом получить некое представление об оккупационной политике армии в России. Но главной его целью было противодействие любой попытке умеренных армейских офицеров, таких, как полковник граф Штауффенберг, предоставить оккупированной территории России некую политическую автономию, чтобы привлечь русское население на свою сторону в борьбе со Сталиным.
Здесь мы видим ещё один пример расхождения планов организации Шульце-Бойзена и заговорщиков двадцатого июля. Харро не испытывал никаких симпатий к националистическим побуждениям людей, планировавшим покушение на Гитлера. Сам он просто хотел восстановить Советскую власть в районах, оккупированных немцами. С другой стороны, Штауффенберг с соратниками мечтали о создании системы, отличной как от сталинских методов репрессий, так и от гитлеровской политики уничтожения "недочеловеков". Шульце-Бойзен упорно отказывался признавать наличие сталинского террора, а просто принял как данное, что на Востоке должен быть восстановлен сталинский режим.
Однако переводчик Краус был слишком осторожен для участия в планах Шульце-Бойзена насчет ОКХ. Он полагал, что у него и так хватает работы "по разрушению армии", и предложил для этой цели своего приятеля, Мартина Хельвега. Тот уже находился на востоке и занимался как раз тем, что предлагал Шульце-Бойзен. Краус сообщает: "Он был радистом и занимался тем же, что и мы, как по своей работе, так и через свои постоянные связи с просоветскими элементами среди населения, часть которых ему удалось внедрить в немецкую военную администрацию".
Но в конце концов на службу в Главное командование сухопутных войск отправился переводчик и радист Хорст Хайльманн. Шульце-Бойзен возлагал на него большие надежды. В студенческие годы Хайльманн был горячим поклонником идей нацизма. Харро познакомился с ним на иностранном факультете Берлинского университета, где вел семинары.
Уже в семнадцать лет Хорст закончил учебу и поступил в разведслужбу Люфтваффе, где стал первоклассным специалистом. Его отправили подразделение переводчиков в Мейсен. Будучи отличным математиком, он с отличием сдал там экзамены по кодам и шифрам и получил назначение в "Восточный сектор декодирования" ВНФ/ФуIII (ВНФ-подразделение Оперативного штаба ОКВ, ведавшего вопросами связи - Wehrmachtnachrichtenverbindungen), который отвечал за расшифровку радиограмм советских шпионов. ЗАстенчивый выходец из небогатой семьи вскоре стал почитателем идей Шульце-Бойзена. Больше того, Хайлманн разочаровался в нацизме и открыл, что со всех точек зрения (материальной и интеллектуальной), единственная перспектива на будущее связана с марксизмом.
Хорст стал ближайшим техническим советником Харро, его наперсником и наставником. Он составил для своего шефа фундаментальные тезисы основ будущей организации Германии, которые можно считать копией советской системы. Несмотря на свой незаурядный ум, этот несчастный угодил в сети Либертас Шульце-Бойзен.
Хайльманн также стал вербовщиком новых членов организации Шульце-Бойзена. Он нашел новые источники информации в Главном командовании сухопутных войск, хотя, скорее всего, те и не догадывались, на кого работают. Так, например, бывший поручик чехословацкой армии Альфред Траксль совершенно ни о чем не подозревал. В четвертом секторе разведки Главного командования сухопутных войск она руководил сектором дешифровки "Запад" и часто хвастался успехами в расшифровке советских радиограмм просто потому, что любил приврать.
В неведении оставался и один из лучших информаторов Шульце-Бойзена лейтенант Герберт Гольнов, наивный молодой офицер из второго сектора абвера, занимавшегося диверсиями. Любовник Милдред Харнак даже не мог себе представить, что в постели его регулярно буквально допрашивают. Милдред была натурой чувствительной и интеллигентной, но подобно большинству активистов группы Шульце-Бойзена/Харнака весьма неразборчивой в партнерах.
Их любовные связи сплелись в довольно любопытную картину. Ни для кого не секрет, что у Шульце-Бойзена было три любовницы: Ода Мюллер и две секретарши из Министерства авиации. Либертас Шульце-Бойзен жила с Куртом Шумахером, а Ганс Коппи - с графиней Эрикой фон Брокдорф, бывшей дочерью почтмейстера из Кроберга и дамой отнюдь не строгих правил. В группу Шульце-Бойзена её привела дружба с Элизабет Шумахер (обе работали в Имперском управлении промышленной безопасности). Любой член "Красной капеллы" при желании мог стать желанным гостем в её постели.
Некоторые наиболее щепетильные антифашисты впоследствии возражали против самого упоминания об этих любовных коллизиях как попытки оклеветать мертвых, тогда как бывшие нацистские функционеры с наслаждением смаковали пикантных истории о сексуальных оргиях, якобы происходивших в апартаментах Шульце-Бойзена. Большинство подобных историй - просто плод воображения. Бушман утверждает: "Однажды мне довелось присутствовать на такой встрече. Если это была оргия, тогда наши молодые современники также участвуют в оргии, когда пьют кока-колу и одеваются в лохмотья битников. Конечно, люди веселились, в конце концов их жизнь постоянно подвергалась опасности, и им нужна была разрядка, но на оргию это и близко похоже не было."
Больше того, наиболее проницательные защитники Шульце-Бойзена ясно представляют, что в основе таких обвинений лежат нормы буржуазной пуританской морали, абсолютно чуждой в то время главным действующим лицам этой драмы. Любовные приключения ими отнюдь не осуждались; ещё в 1932 году Харро протестовал против "буржуазной тюрьмы брака" и говорил: "Мы не собираемся лишать себя удовольствий молодости и жизни". Дядя Шульце-Бойзена, доктор Ян Тоннис подтвержает, что "каждый из супругов Шульце-Бойзен имел связи с другими партнерами совершенно открыто и при полном понимании обеих сторон", и к тому же "неверность не означала утрату доверия".
Гораздо более сдержанным характером обладала Милдред Харнак, не гнавшаяся наравне с другими за наслаждениями; все знавшие уважали её за благородство духа. Никто не знает, что свело их с Гольновым. Возможно, она влюбилась в неловкого импульсивного офицера, который рядом с ней забывал о превратностях жизни, или просто подчинилась давлению мужа. На возможность последнего указывает единственное заявление, которое она сделала на допросе в гестапо о причине её поступков: "Потому что я слушалась мужа".
Именно Арвид Харнак был больше всех заинтересован в Гольнове. В жизни Арвида он появился по газетному объявлению. Герберт был выходцем из берлинской семьи, честолюбивым офицером, успевшим до службы в армии поработать в консульском отделе Министерства иностранных дел. Пытаясь сделать дипломатическую карьеру. Гольнов искал преподавателя иностранного языка и нашел Милдред Харнак, которая взяла молодого человека под свое крылышко.
Арвид Харнак был заинтересован в их встречах, поскольку Гольнов занимал в ведомстве адмирала Канариса солидное положение референта по воздушно-десантным войскам в диверсионном секторе. В силу своих служебных обязанностей он был осведомлен о всех тайных операциях германских агентов по ту сторону Восточного фронта.
Харнак начинал свои разговор со скептической оценки ситуации на фронте, побуждая собеседника к разглашению государственной тайны. Чем пессимистичнее звучали высказывания Харнака, тем с большим жаром Гольнов приводил цифры, имена и подробности тайных операций, чтобы доказать превосходство германского командования и стабильность сложившейся ситуации. В конце концов, он был последовательным приверженцем Гитлера, и любое неверие в окончательную победу казалось ему чистым безрассудством.
Когда Милдред оставалась наедине со учеником, ей также удавалось вытянуть из него новые откровения. Тем временем появился новый визитер, в гражданской жизни помощник судьи, также сотрудник разведки, лейтенант Вольфганг Хавеман, оказавшийся по делам в Берлине. Он приходился Харнаку племянником - сыном его сестры.
Должность Хавеманна также представляла немалый интерес для советских шпионов. Он был помощником руководителя III сектора военно-морской разведки и, несомненно, знал многие из флотских секретов. Вольфганг охотно включился в дядину игру, и "Красная капелла" смогла получить доступ в Главное командование военно-морского флота. Пару раз он выболтал несколько секретов; московский Центр даже присвоил ему псевдоним и приказал "Кенту" проверить его способности в шпионском ремесле. Но как только Хавеманн понял, чем они занимаются, то категорически отказался от вербовки. Харнак с жаром принялся убеждать его, но тщетно. Племянник настаивал, что деятельность дяди приравнивается к предательству Родины. Он постоянно предостерегал его, но выдавать не хотел.
Однако даже без Хавеманна Харнак с Шульце-Бойзеном располагали разведывательной сетью, которая могла выведать самые сокровенные тайны германской империи. Как только берлинские передатчики начали выходить в эфир, советский Генеральный штаб каждую ночь узнавал о замыслах и планах врага, обо всех его неурядицах и опасениях.
Так, например, разведывательная служба Шульце-Бойзена сообщала в Москву, что во время обыска советского консульства в финском городе Петсамо германские солдаты нашли шифровальный блокнот. Они выяснили, что после получения нескольких английских шифровальных блокнотов абверу становилось известно о маршрутах конвоях союзников между Исландией и северными портами русских ещё до их выхода в море. В Москву передавали координаты засад в районе Мурманска, где германские субмарины собирались перехватывать конвои.
Шульце-Бойзен и его люди были в курсе огромного числа германских директив и планов военного строительства, включая приказы о задачах добровольческих формирований из русских антикоммунистов на Восточном фронте, чертежи нового оборудования для Люфтваффе, сведения о производстве вооружения. Одно из этих сообщений гласило: "Новый истребитель "мессершмитт" оснащен двумя пушками и двумя пулеметами, попарно размещенными на крыльях. Максимальная скорость 570 км/час".
Информаторы Шульце-Бойзена сообщали о так называемых "иконоскопических" бомбах, им было известно о новых пеленгаторах Люфтваффе и топливе на основе перекиси водорода для ракет, о радиоуправляемых торпедах и ракетах "земля-воздух".
Из сейфов сверхсекретного подземного завода в Ораниенбурге они выкрали чертежи, и в довершение всего вели для Москвы стратегическую разведку.
9 декабря 1941 года агенты Шульце-Бойзена сообщали: "Новое наступление на Москву не решает какой-то стратегической задачи; оно свидетельствует о преобладании в германской армии неудовлетворенности сложившемся положением, когда начиная с 22 июня не раз устанавливали новые задачи, которые ни разу не были выполнены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54