Из открытого окна послышался звон будильника и долетел запах свежего кофе. Стены домов были выкрашены в белый цвет, чтобы лучше отражать солнце. Я отошел от окна, надел нижнее белье и брюки и тихо отправился в ванную умываться.
Вернувшись к себе, сели задумался. Все здесь оказалось новым и необычным. Я привык спать в комнате с другими детьми и сейчас скучал без ежедневной веселой утренней возни. За дверью раздались шаги, и я выглянул в коридор.
— Доброе утро, Фрэнки! — улыбнулась тетя Берта. — Не спится?
— Нет, просто я привык вставать рано.
— Умылся?
— Угу, — ответил я. — Уже оделся.
— Будь добр, сбегай за булочками, а то мне не хочется идти.
— С удовольствием, тетя Берта.
Она дала мне мелочь и объяснила, где находится булочная.
Было уже около семи, и люди собирались на работу. Я купил булочки, а на обратном пути — «Ньюс».
Булочки я положил на кухонный стол и сел читать газету. Через несколько минут пришла тетя Берта и поставила на плиту кофе. Еще минут через десять появился дядя Моррис.
— Доброе утро. Фрэнки! Как спалось?
— Отлично, дядя Моррис.
— Ты уже купил газету? Есть что-нибудь интересное?
— Ничего особенного. — Я протянул газету. — Хотите посмотреть?
— Спасибо.
Тетя Берта принесла тосты и апельсиновый сок. Не отрываясь от газеты, дядя начал завтракать.
Потом мы ели яйца и пили кофе с булочками. Когда завтрак уже закончился, пришли девочки.
— Доброе утро, — хором поздоровались они, подошли к отцу с обеих сторон и поцеловали его.
Он обнял их и вернулся к газете. Затем Ирен и Эсси подошли к тете Берте и поцеловали ее. Она нагнулась, поцеловала дочерей и что-то им прошептала. Девочки подошли ко мне и поцеловали меня. Я рассмеялся. Девочки сели за стол.
— Мне пора, — объявил дядя Моррис, взглянув на часы. — Ты идешь сегодня в школу, Фрэнки?
— Наверное.
— Вечером расскажешь, как дела. — Он поцеловал жену и вышел.
— В какую школу ты будешь ходить, Фрэнки? — поинтересовалась Эсси.
— Джорджа Вашингтона.
— А я в другую.
— Здорово! — Я замолчал, не зная, о чем говорить.
Тетя принесла дочерям завтрак и села.
— Понравилось? — улыбнулась она.
— Потрясающе!
— Я рада. По-моему, тебе пора в школу. Нельзя опаздывать в первый же день.
Я пошел к себе, надел галстук, пиджак и вернулся на кухню.
— Пока! — попрощался я.
Тетя встала из-за стола и проводила меня до двери. В прихожей она дала мне три доллара.
— Это тебе на неделю на обеды и карманные расходы. Если мало, скажи.
— Нет! Хватит. Зачем мне больше? Спасибо!
— Счастливо!
Она закрыла входную дверь.
Я чувствовал себя не в своей тарелке. Все изменилось. Например, больше не нужно идти на мессу перед занятиями.
Школа Джорджа Вашингтона располагалась на углу Сто девяносто первой улицы и Аудубон авеню. Новое здание из красного кирпича с невысоким куполом высилось на холме.
Меня сразу послали в приемную директора. Я назвал секретарше свое имя и ждал, пока она найдет мою карточку. Она велела мне идти в 608-ую комнату, когда прозвонит девятичасовой звонок.
После звонка коридор моментально наполнился учащимися. Я легко нашел 608-ую комнату и отдал учителю карточку. Он посадил меня на заднюю парту.
Я огляделся по сторонам. Класс оказался смешанным — человек двадцать черных и столько же белых. Со мной за партой сидел негр.
— Новенький? — широко улыбнулся он. — Меня зовут Сэм Корнелл.
— Меня Фрэнсис Кейн.
Да, здесь все не так, как в школе Святой Терезы.
Лишь в конце первой недели мы заговорили о религии. Меня всегда удивляли евреи. Сейчас, кажется, я начал понимать, почему они такие странные. Они не ходили в будни в свою церковь, а субботы у них были воскресеньями. Без привычных ежедневных месс я постепенно начал скучать.
Нельзя сказать, что я был чрезвычайно религиозен. В основном я ходил в церковь лишь потому, что это входило в мои обязанности. При первой же возможности я старался увильнуть. Но сейчас, после нескольких лет довольно регулярного посещения месс, мне было как-то не по себе.
Я сидел дома. Перечитав все газеты, заскучал. По субботам дядя Моррис ходил на работу приводить в порядок бумаги, скопившиеся за неделю. В доме остались только мы с тетей Бертой, девочки играли на улице. Наконец я отложил газету в сторону и встал.
— Тетя Берта, можно пойти погулять?
— Конечно, Фрэнки. Можешь не спрашивать.
Я взял пиджак и вернулся в гостиную. Тетя слегка смущенно посмотрела на меня. Я понимал, что ей хочется спросить, куда я иду, а я не знал, что ей ответить. Я не знал, как она отнесется к тому, что я хочу заглянуть к брату Бернарду, а потом в церковь. Когда я дошел до двери, она спросила:
— Ты надолго, Фрэнки?
— Не знаю. Хотел повидать кое-кого из друзей.
— Мы с дядей хотели, чтобы ты как-нибудь сходил с нами в синагогу. Если тебе нечего делать, можно пойти сейчас.
— А мне туда можно? — неуверенно спросил я. — Я раньше там никогда не был.
— Конечно, можно, — очень мягко ответила она и улыбнулась. — Мы с дядей будем очень рады, если ты пойдешь.
— О'кей.
— Подожди минуточку. Я только переоденусь и пойдем.
По дороге тетя молчала.
Одноэтажное здание без статуй святых, даже без шестиконечной звезды не произвело на меня сильного впечатления. Оно совсем не было похоже на место, куда люди ходят молиться. Я почувствовал разочарование.
Еще больше я разочаровался, когда мы вошли внутрь. Пол оказался чуть ниже улицы, поэтому пришлось спуститься на несколько ступенек. Мы очутились в маленькой комнате с серыми стенами. Я начал снимать шляпу, но тетя остановила меня.
— Это синагога. Фрэнки. Здесь не снимают головные уборы.
Я несколько секунд удивленно смотрел на нее. Все здесь было не так, как в церкви Святой Терезы.
Мы вошли в саму синагогу, в которой находилось всего несколько человек. Комната оказалась очень простой. Большинство деревянных скамей нуждались в покраске, многие потрескались. В дальнем конце виднелось возвышение с четырьмя столбиками, над которым висел выцветший навес из красного бархата. Под ним стоял мужчина и читал на иврите свиток, который держали двое помощников.
Мы прошли по проходу и сели. Я хотел опуститься на колени, но тетя дотронулась до моей руки и слегка покачала головой. Я сел рядом с ней.
— Евреи не стоят на коленях перед своим Богом, — прошептала она. — Они поклоняются духом, а не телом.
Я посмотрел на нее широко раскрытыми от удивления глазами. Это место очень отличалось от привычной церкви. Синагога больше напоминала какой-то клуб, чем церковь, за исключением того, что здесь не нужно снимать шляпу.
— Где раввин? — полюбопытствовал я. Все трое на возвышении были одеты в обычные костюмы.
— Он читает Тору.
Наверное, тетя Берта говорила о мужчине, который читал длинный свиток. Вообще-то я ожидал увидеть человека в ярких одеждах.
Со скамьи перед нами тетя взяла маленькую книгу, открыла и протянула мне. Половина страницы была напечатана на иврите, половина — по-английски.
— Раввин читает это место, — сообщила она, показывая пальцем строку. — Он читает на иврите, но ты можешь читать по-английски.
Раввин на секунду замолчал, пока переворачивали свиток, затем продолжил читать. Его монотонный голос усыплял.
— Борух атто адонай, элохену мелех хо'олом... Я посмотрел в книгу. Палец тети показывал строку на английском, и я прочитал: «Блажен ты, о наш Бог...»
Это я понимал. Я закрыл глаза и представил отца Куинна, стоящего на коленях перед алтарем в белом стихаре. От света множества свеч его одежда казалась золотой. Я вспомнил негромкое пение хора, запах благовоний, и мои губы непроизвольно прошептали:
— Слава тебе, Мария, Божья матерь!
Тетя дотронулась до моего плеча, и я открыл глаза. Она нежно улыбалась, но в уголках глаз блестели слезинки.
— Это тот же самый Бог, Фрэнки.
Я расслабился и неожиданно улыбнулся. Тетя Берта права. Слово означает Бога независимо от того, на каком языке оно произнесено.
Когда мы вернулись домой, дядя Моррис уже пришел с работы. Тетя рассказала, куда мы ходили, и он пристально посмотрел на меня.
— Ну и как?
— Не знаю. Там все очень необычно.
— Хочешь научиться ивриту?
Пока я думал, что ответить, тетя сказала:
— Пусть он сам решает, Моррис. Он уже взрослый мальчик, и сам знает, что хочет, а что — нет. Пусть подумает, и если захочет — скажет.
Я был очень благодарен тете. Я еще не знал, хочу учить иврит или нет. Тетя Берта сказала то же самое, что говорил брат Бернард.
— Но он должен готовиться к бармицва, — запротестовал дядя Моррис.
И опять ответила тетя Берта с мудрой улыбкой на губах:
— Сейчас это не так важно. Бармицва не сделает Фрэнки более мужественным. Если он посчитает, что ему нужна вера, он без труда найдет ее. Фрэнки уже благословлен дважды.
Это был наш первый и последний разговор о религии. Меня оставили в покое, и после той субботы я совсем перестал думать о религии. Я не пошел в хедер, но перестал ходить и в католическую церковь. Я вообще забыл о Боге в полной уверенности, что мы с ним договоримся, когда возникнет необходимость. Я никогда не спешил и всегда решал свои дела, когда наступало время.
Глава 3
Прошлое не вернуть, это я хорошо усвоил. Хотя я продолжал дружить с Джерри Коуэном и Мартином Кэбеллом, наша дружба после моего переезда как-то ослабла. Не потому что мы охладели друг к другу, просто я проходил процесс адаптации. Я уже не искал пути в большой мир людей. У меня была семья, и мне это нравилось. Я начал узнавать, что значит быть любимым и любить самому, но это чувство было направлено только на моих родственников. По отношению к другим людям я остался тем же. Я словно раздвоился, и невозможно было сказать, где заканчивалась одна половина и начиналась другая. Но я не думал об этом и даже больше — тогда не знал этого.
Шли дни. Учился я средне, ничем не выделяясь из остальных учащихся. Я не очень удивился, когда постепенно стал вожаком, и принял это, как должное — я всегда был лидером. Я был агрессивнее и находчивее остальных ребят. Меня не беспокоили вопросы секса, и я с улыбкой слушал их разговоры о девчонках. Этот этап я уже прошел. Я стал неплохим спортсменом. В первый же год меня приняли в баскетбольную команду и команду пловцов. Я играл в баскетбол с единственной целью — победить. К черту все правила и справедливую игру, я ненавидел проигрывать!
Моя близость с семьей росла по мере того, как они обрубали острые грани моего характера. Постепенно настороженность прошла и осталась только агрессивность, которую я научился скрывать. Я научился заставлять других людей думать по-моему.
Вечером в пятницу перед Рождеством состоялся баскетбольный матч между нашей школой и школой имени Джеймса Монро, а потом танцы. Я слышал разговоры, что меня могут избрать президентом курса, и хотя притворялся, что ничего не знаю, понимал, что многое будет зависеть от сегодняшней игры.
Я вышел на площадку, полный готовности показать все, на что способен. Играл жестко, на грани фола, как играли у нас на Десятой авеню. Я злоупотреблял индивидуальной игрой и играл на зрителей, но мы выиграли, и я стал героем матча.
В душевой раздавались недовольные разговоры ребят, но я рассмеялся про себя. Пусть ворчат! Если начнут шуметь по-настоящему, я сумею заткнуть им рты. Одевшись, я вышел из раздевалки и, остановившись на краю импровизированной танцплощадки в спортзале, принялся искать Джерри и Мартина. Они что-то серьезно обсуждали с одним из учителей, разрешение которого было необходимо для выдвижения кандидатуры на выборы президента курса. Я направился к выходу и сделал вид, что не заметил их.
— Эй, Фрэнки! — закричал Мартин. — Куда это ты направляешься?
— Домой, — улыбнулся я. — Я обещал тете...
— Ты не можешь уйти, — прервал он меня. — Ведь ты гвоздь вечера. Тебя все хотят видеть, все ждут на танцах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58