Здесь, — он показал рукой на папку, — нет ничего, что хоть как-то указывало бы на возможное отношение Периама к происшедшему.
— О, да; Хопджой ему вполне доверял. Перекрестная проверка по разряду М, конечно. Вплоть до голубой полосы.
Брови Росса поползли вверх.
— За кого они его там приняли, за министра иностранных дел?
— Исходя из соображений безопасности…— Памфри замолчал, собираясь с духом, чтобы встретить новое облако табачного дыма, — …максимальная развертка по любому человеку, который проживает в одном доме с нашим агентом, совершенно оправдана. Как выяснилось, Периам имеет на удивление высокий коэффициент благонадежности. Даже сводка по родственникам оказалась отрицательной до троюродных братьев. Выход на сообщников через прелюбодеяние — нулевой. С поправкой на временное понижение стабильности он прозвенел на девяносто девять и семь десятых.
— Бог мой! Он, должно быть, один такой на всю страну.
Памфри чуть заметно качнул головой.
— Вообще-то, таких шестнадцать человек. Исходя из их профессий, получается очень интересная раскладка. Пятеро из них — владельцы табачных лавок, как и Периам. Далее, если не ошибаюсь, следуют садовники, работающие на рынок. Остальные — достаточно пестрая публика.
— Архиепископы есть?
Памфри задумался, нахмурив брови.
— Нет, — сказал он наконец, — по-моему, нет. — Он поднял глаза. — Я могу проверить, если хотите. Только это едва ли существенно, или нет?
— Да, едва ли.
Росс потянулся своим большим, влюбленным в движение телом на всю его длину, смакуя невинную радость мышечной силы, пока гостиничный стул жалобно не заскрипел, и с золотых запонок на взметнувшихся вверх руках не засверкали крошечные бриллианты, выломанные в 1952 году (как мог бы поведать Росс, появись у него желание) из передних зубов палача и специалиста по допросам Спураткина — большого любителя пустить пыль в глаза.
Росс уронил руки, со счастливой улыбкой обмяк на полминуты, затем сел, прямо и собранно.
— Ну, так, давай приступим. На данной стадии мы можем только прослеживать линии, намеченные Хопджоем, выбирая их более-менее наугад, пока не получим какое-то общее представление об обстановке. Я предлагаю тебе для начала пойти постричься, Гарри.
— Джордж Тоцер, — откликнулся Памфри с необычной для него развязностью. — Дом тридцать два по Спиндл-Лейн. Точно?
— Абсолютно точно, сынище. — Росс ухмыльнулся и поднялся со стула. Он был тронут; это чувство охватывало его всякий раз, когда Памфри позволял гордости за свою феноменальную способность — запоминать цифры и факты — просвечивать сквозь в остальном тусклую индивидуальность, и Росс всегда с готовностью признавал это его достоинство. В надежде на чудо он добавил: — Хорошо еще, что не Тод, а?
Чуда не произошло. С непроницаемым лицом Памфри переспросил:
— Тод?
Он развернул план Флаксборо, отыскал Спиндл-Лейн и ввел в свою память названия промежуточных улиц.
— Тод? — спросил он опять, поднимая глаза.
— Да нет, ничего, — ответил Росс. — Это просто шутка. Шутка брадобрея.
Есть в Памфри, подумал он, что-то от варвара-тевтона.
Одинокая муха патрулировала столб солнечного света, косо падавший из решетчатого окна на усыпанный обрезками волос коричневый линолеум в салоне мистера Тоцера. Ее то прекращающееся, то возобновляющееся жужжание подчеркивало почти абсолютную тишину, которая так характерна для парикмахерских в летний полдень, когда не бывает клиентов. Воздух в маленькой комнате с низким потолком, расположенной на три ступеньки ниже тротуара, был теплый и сонный, с запахом лавровишневой воды. Свежий кусок туалетной ткани, заранее обернутый вокруг подголовника на кресле для бритья, напоминал своей неподвижностью высеченный из мрамора, свиток. Ножницы, бритвы и машинки для стрижки, аккуратно разложенные позади большой овальной раковины, казалось, имели так же мало шансов быть использованными по назначению, как те инструменты, которые безвестный сангвиник замуровал вместе с фараоном в Луксоре.
Даже владельца салона, похоже, не миновали эти некротические преображения. Он мирно раскинулся на трех плетеных стульях под рядом вешалок для шляп в прихожей; голова его покоилась на кипе зачитанных журналов, а руки лежали крестом на помятом белом халате.
Памфри, заглянув предварительно через окно внутрь парикмахерской гробницы мистера Тоцера, с некоторым удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Но в тот момент, когда он входил, небольшой колокольчик, висевший над дверью, звякнул, и мистер Тоцер неуклюже — как-то сразу весь целиком, словно лунатик, — поднялся и двинулся ему навстречу, приветливо держа в вытянутой руке простыню, которую клиент, наделенный более богатым воображением, мог бы принять за саван.
Парикмахер отступил в сторону, пропуская Памфри вперед, а когда тот опустился в кресло, повязал простыню вокруг его шеи и молча постоял с минуту, исследуя остатки темной поросли, в беспорядке разбросанные на белой, как китайская капуста, коже черепа.
— Стрижка, сэр? — в тоне вопроса слышалось вежливое сомнение.
— Подровняйте слегка.
Мистер Тоцер послушно улыбнулся и заткнул ватный валик между шеей и воротником клиента.
— Славную погодку вы привезли с собой, сэр.
Памфри пропустил эту фразу через свой мозговой спектроскоп. Ее банальность прошла сквозь него, как вода сквозь сито, а на табло замигало слово «привезли»: в Памфри узнали приезжего и обращались к нему как к человеку чужому в этом городе.
— Действительно славную, не правда ли?
Легким нажатием руки Тоцер чуть-чуть наклонил его голову набок. Памфри исподтишка наблюдал за парикмахером в зеркале. Лицо у мистера Тоцера было смуглое, шишковатое и такое длинное, что подбородок касался груди и был обрамлен лацканами белого халата. Уши размером со стандартный ломоть ветчины имели обвисшие мочки, покрытые пухом. Глаза сидели так глубоко, что, казалось, принадлежали не ему, а раку-отшельнику, устало поглядывающему на мир из черепной коробки мистера Тоцера, словно из раковины.
— Вы проездом, сэр? — Парикмахер протянул над Памфри длинную руку, которая в раздумье повисла над аккуратным рядом инструментов позади раковины. Похоже, она была готова опуститься на бритву с костяной рукояткой.
Памфри, не спускавший с бритвы глаз, ответил:
— Так и есть.
Рука двинулась дальше и подхватила ручную машинку для стрижки.
— Краткосрочный отпуск, наверное? Хотя нет, насколько я могу судить, вы не рыбак.
— Не совсем рыбак, — подтвердил Памфри. Он почувствовал, что пока не в состоянии определить истинный характер этого «прощупывания», не может понять, кто перед ним: друг или враг. Материалы, собранные Хопджоем на этого человека, были расплывчатыми во всем, за исключением того факта, что расследование и поддерживание с ним контакта (с какой целью — не указывалось) повлекли за собой расходы, составившие на момент исчезновения 248 фунтов 15 шиллингов. Памфри быстро прокрутил все это в своей голове и пришел к выводу, что сведения обнадеживают: Тоцер, на чьей бы стороне он ни оказался, определенно имел свою цену. Он вряд ли станет по-настоящему опасен, пока эта цена не будет названа.
— Мне подумалось, — сказал Памфри, — может быть, друга своего встречу. Я слышал, он поселился в вашем городе год или два назад.
— О так приятно встретить старого друга. То есть, я хотел сказать: встретить старого друга — приятно. — Мистер Тоцер, выстригая холодную, как лед, дорожку на шее Памфри, словно обрадовался, что его собеседник сам перевел разговор на накатанные рельсы. Он шумно выдул собравшийся на машинке черный пушок и наклонил голову Памфри в другую сторону. — Есть только одна вещь, которая приятнее, — продолжил он — заводить новых друзей. Ну, и уж если найдется что-нибудь еще более приятное, так это — заводить друзей для своих друзей. Вот я…— он выдул на шею Памфри облако талька из предмета, по виду напоминавшего сигнальный рожок от старого омнибуса, — я тот, кого можно было бы назвать собирателем друзей. Видите ли, сэр, родился я некрасивым; я это признаю и принимаю. Бесполезно идти против собственной природы. Бесполезно надеяться, что другие люди отнесутся к тебе с симпатией. Кого-то из нас любят, кого-то нет. Это все равно, что, скажем, иметь музыкальный слух. Посадите меня за пианино: я не сыграю двух нот даже ради спасения собственной жизни. И все-таки я люблю музыку. Могу ее слушать часами. Теперь дружба: она не для меня. Я это знаю. Но дружба — такая штука, про которую мне всегда хочется знать, что она — повсюду. Я радуюсь ей на расстоянии, как звону церковных колоколов. Забавно все это, правда? И сказать вам, что я делаю? Я пестую ее. Я ее подкармливаю. Всем, чем могу, я ей помогаю. Можно сказать, что знакомить людей, делать их друзьями — моя маленькая тайная миссия в этом мире. А как, сэр, — он отвернулся и опять сдул волосы с машинки, — вы сказали, зовут вашего друга?
Памфри почувствовал, что наступил критический момент. Выпущенный в него Тоцером заряд идеалистической болтовни, нудный и бессмысленный сам по себе, был задуман как вступление к этому вопросу. Имя его друга… Эти слова прозвучали в самом конце отвлекающего шквала сентиментальной чепухи; так цыганский скрипач мог бы незаметно подбросить роковую записку с последним взлетом смычка в своем чардаше.
Памфри решился. Когда парикмахер, раздвинув пальцы, положил их ему на голову и легким нажатием наклонил ее вперед, он дал единственный ответ, который позволил бы ему продолжить игру.
— Хопджой, — сказал он вполголоса себе под нос. На какое-то мгновение мистер Тоцер застыл неподвижно. Памфри попытался увидеть в зеркале, изменилось ли выражение его лица, но пальцы парикмахера вдруг словно окаменели и не позволили клиенту поднять голову хотя бы на дюйм...
Затем мистер Тоцер расслабился и подкатил к креслу сбоку. Он широко улыбнулся Памфри с высоты своего роста и исполнил короткий арабеск ножницами, хватая ими воздух на уровне своей головы.
—Мистер Хопджой! — повторил он, всем видом показывая, что находит это имя в высшей степени симптичным. — Один из моих самых регулярных посетителей. Я хорошо его знаю. Очень хорошо. Между прочим, когда вы появились, я как раз думал: не зайдет ли он сегодня днем. Уже несколько дней прошло с… Но подумать только, вы — друг мистера Хопджоя!
Мистер Тоцер шагнул назад, встал позади Памфри и начал коротко пикировать ножницами на скудную растительность, порученную его заботам. Он по-прежнему улыбался. Но Памфри заметил над улыбкой нахмуренные брови.
— Я вот тут говорил насчет дружбы…— продолжал мистер Тоцер. — Мистер Хопджой, например, очень внимателен к своим друзьям. У меня он бывает, пожалуй, не реже трех раз в неделю. Заходит навести красоту, так сказать. Приятно знать, что и сейчас можно найти человека, который заботится о своей внешности. «Джордж», обычно говорит он, «у меня сегодня вечером встреча с другом» и подмигнет, а я обработаю его, хоть на выставку отправляй, и он зашагает по своим делам, пошутив, по обыкновению, насчет кредита…. о, кстати, сэр, вы не могли бы передать ему при встрече, что я бы с удовольствием узнал, как он поживает… а потом, позже, я представляю его вместе с другом, и, знаете, очень приятно чувствовать, что и я приложил к этому руку, помог по-своему этим людям и позаботился, чобы беды не вышло.
— Беды не вышло? — эхом откликнулся Памфри. — Но как это между друзьями может дойти до беды?
— Нет ничего легче, сэр. — Тоцер издал короткий смешок, шлепнув губами. — Но я вижу, вы не совсем меня поняли, не уследили за мыслью, так сказать…
Неожиданно открывшаяся дверь привела в действие сигнальное устройство крошечного колокольчика. Мистер Тоцер оглянулся через плечо, извинился и подошел к человеку, который подозвал его с порога заговорщицким кивком головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— О, да; Хопджой ему вполне доверял. Перекрестная проверка по разряду М, конечно. Вплоть до голубой полосы.
Брови Росса поползли вверх.
— За кого они его там приняли, за министра иностранных дел?
— Исходя из соображений безопасности…— Памфри замолчал, собираясь с духом, чтобы встретить новое облако табачного дыма, — …максимальная развертка по любому человеку, который проживает в одном доме с нашим агентом, совершенно оправдана. Как выяснилось, Периам имеет на удивление высокий коэффициент благонадежности. Даже сводка по родственникам оказалась отрицательной до троюродных братьев. Выход на сообщников через прелюбодеяние — нулевой. С поправкой на временное понижение стабильности он прозвенел на девяносто девять и семь десятых.
— Бог мой! Он, должно быть, один такой на всю страну.
Памфри чуть заметно качнул головой.
— Вообще-то, таких шестнадцать человек. Исходя из их профессий, получается очень интересная раскладка. Пятеро из них — владельцы табачных лавок, как и Периам. Далее, если не ошибаюсь, следуют садовники, работающие на рынок. Остальные — достаточно пестрая публика.
— Архиепископы есть?
Памфри задумался, нахмурив брови.
— Нет, — сказал он наконец, — по-моему, нет. — Он поднял глаза. — Я могу проверить, если хотите. Только это едва ли существенно, или нет?
— Да, едва ли.
Росс потянулся своим большим, влюбленным в движение телом на всю его длину, смакуя невинную радость мышечной силы, пока гостиничный стул жалобно не заскрипел, и с золотых запонок на взметнувшихся вверх руках не засверкали крошечные бриллианты, выломанные в 1952 году (как мог бы поведать Росс, появись у него желание) из передних зубов палача и специалиста по допросам Спураткина — большого любителя пустить пыль в глаза.
Росс уронил руки, со счастливой улыбкой обмяк на полминуты, затем сел, прямо и собранно.
— Ну, так, давай приступим. На данной стадии мы можем только прослеживать линии, намеченные Хопджоем, выбирая их более-менее наугад, пока не получим какое-то общее представление об обстановке. Я предлагаю тебе для начала пойти постричься, Гарри.
— Джордж Тоцер, — откликнулся Памфри с необычной для него развязностью. — Дом тридцать два по Спиндл-Лейн. Точно?
— Абсолютно точно, сынище. — Росс ухмыльнулся и поднялся со стула. Он был тронут; это чувство охватывало его всякий раз, когда Памфри позволял гордости за свою феноменальную способность — запоминать цифры и факты — просвечивать сквозь в остальном тусклую индивидуальность, и Росс всегда с готовностью признавал это его достоинство. В надежде на чудо он добавил: — Хорошо еще, что не Тод, а?
Чуда не произошло. С непроницаемым лицом Памфри переспросил:
— Тод?
Он развернул план Флаксборо, отыскал Спиндл-Лейн и ввел в свою память названия промежуточных улиц.
— Тод? — спросил он опять, поднимая глаза.
— Да нет, ничего, — ответил Росс. — Это просто шутка. Шутка брадобрея.
Есть в Памфри, подумал он, что-то от варвара-тевтона.
Одинокая муха патрулировала столб солнечного света, косо падавший из решетчатого окна на усыпанный обрезками волос коричневый линолеум в салоне мистера Тоцера. Ее то прекращающееся, то возобновляющееся жужжание подчеркивало почти абсолютную тишину, которая так характерна для парикмахерских в летний полдень, когда не бывает клиентов. Воздух в маленькой комнате с низким потолком, расположенной на три ступеньки ниже тротуара, был теплый и сонный, с запахом лавровишневой воды. Свежий кусок туалетной ткани, заранее обернутый вокруг подголовника на кресле для бритья, напоминал своей неподвижностью высеченный из мрамора, свиток. Ножницы, бритвы и машинки для стрижки, аккуратно разложенные позади большой овальной раковины, казалось, имели так же мало шансов быть использованными по назначению, как те инструменты, которые безвестный сангвиник замуровал вместе с фараоном в Луксоре.
Даже владельца салона, похоже, не миновали эти некротические преображения. Он мирно раскинулся на трех плетеных стульях под рядом вешалок для шляп в прихожей; голова его покоилась на кипе зачитанных журналов, а руки лежали крестом на помятом белом халате.
Памфри, заглянув предварительно через окно внутрь парикмахерской гробницы мистера Тоцера, с некоторым удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Но в тот момент, когда он входил, небольшой колокольчик, висевший над дверью, звякнул, и мистер Тоцер неуклюже — как-то сразу весь целиком, словно лунатик, — поднялся и двинулся ему навстречу, приветливо держа в вытянутой руке простыню, которую клиент, наделенный более богатым воображением, мог бы принять за саван.
Парикмахер отступил в сторону, пропуская Памфри вперед, а когда тот опустился в кресло, повязал простыню вокруг его шеи и молча постоял с минуту, исследуя остатки темной поросли, в беспорядке разбросанные на белой, как китайская капуста, коже черепа.
— Стрижка, сэр? — в тоне вопроса слышалось вежливое сомнение.
— Подровняйте слегка.
Мистер Тоцер послушно улыбнулся и заткнул ватный валик между шеей и воротником клиента.
— Славную погодку вы привезли с собой, сэр.
Памфри пропустил эту фразу через свой мозговой спектроскоп. Ее банальность прошла сквозь него, как вода сквозь сито, а на табло замигало слово «привезли»: в Памфри узнали приезжего и обращались к нему как к человеку чужому в этом городе.
— Действительно славную, не правда ли?
Легким нажатием руки Тоцер чуть-чуть наклонил его голову набок. Памфри исподтишка наблюдал за парикмахером в зеркале. Лицо у мистера Тоцера было смуглое, шишковатое и такое длинное, что подбородок касался груди и был обрамлен лацканами белого халата. Уши размером со стандартный ломоть ветчины имели обвисшие мочки, покрытые пухом. Глаза сидели так глубоко, что, казалось, принадлежали не ему, а раку-отшельнику, устало поглядывающему на мир из черепной коробки мистера Тоцера, словно из раковины.
— Вы проездом, сэр? — Парикмахер протянул над Памфри длинную руку, которая в раздумье повисла над аккуратным рядом инструментов позади раковины. Похоже, она была готова опуститься на бритву с костяной рукояткой.
Памфри, не спускавший с бритвы глаз, ответил:
— Так и есть.
Рука двинулась дальше и подхватила ручную машинку для стрижки.
— Краткосрочный отпуск, наверное? Хотя нет, насколько я могу судить, вы не рыбак.
— Не совсем рыбак, — подтвердил Памфри. Он почувствовал, что пока не в состоянии определить истинный характер этого «прощупывания», не может понять, кто перед ним: друг или враг. Материалы, собранные Хопджоем на этого человека, были расплывчатыми во всем, за исключением того факта, что расследование и поддерживание с ним контакта (с какой целью — не указывалось) повлекли за собой расходы, составившие на момент исчезновения 248 фунтов 15 шиллингов. Памфри быстро прокрутил все это в своей голове и пришел к выводу, что сведения обнадеживают: Тоцер, на чьей бы стороне он ни оказался, определенно имел свою цену. Он вряд ли станет по-настоящему опасен, пока эта цена не будет названа.
— Мне подумалось, — сказал Памфри, — может быть, друга своего встречу. Я слышал, он поселился в вашем городе год или два назад.
— О так приятно встретить старого друга. То есть, я хотел сказать: встретить старого друга — приятно. — Мистер Тоцер, выстригая холодную, как лед, дорожку на шее Памфри, словно обрадовался, что его собеседник сам перевел разговор на накатанные рельсы. Он шумно выдул собравшийся на машинке черный пушок и наклонил голову Памфри в другую сторону. — Есть только одна вещь, которая приятнее, — продолжил он — заводить новых друзей. Ну, и уж если найдется что-нибудь еще более приятное, так это — заводить друзей для своих друзей. Вот я…— он выдул на шею Памфри облако талька из предмета, по виду напоминавшего сигнальный рожок от старого омнибуса, — я тот, кого можно было бы назвать собирателем друзей. Видите ли, сэр, родился я некрасивым; я это признаю и принимаю. Бесполезно идти против собственной природы. Бесполезно надеяться, что другие люди отнесутся к тебе с симпатией. Кого-то из нас любят, кого-то нет. Это все равно, что, скажем, иметь музыкальный слух. Посадите меня за пианино: я не сыграю двух нот даже ради спасения собственной жизни. И все-таки я люблю музыку. Могу ее слушать часами. Теперь дружба: она не для меня. Я это знаю. Но дружба — такая штука, про которую мне всегда хочется знать, что она — повсюду. Я радуюсь ей на расстоянии, как звону церковных колоколов. Забавно все это, правда? И сказать вам, что я делаю? Я пестую ее. Я ее подкармливаю. Всем, чем могу, я ей помогаю. Можно сказать, что знакомить людей, делать их друзьями — моя маленькая тайная миссия в этом мире. А как, сэр, — он отвернулся и опять сдул волосы с машинки, — вы сказали, зовут вашего друга?
Памфри почувствовал, что наступил критический момент. Выпущенный в него Тоцером заряд идеалистической болтовни, нудный и бессмысленный сам по себе, был задуман как вступление к этому вопросу. Имя его друга… Эти слова прозвучали в самом конце отвлекающего шквала сентиментальной чепухи; так цыганский скрипач мог бы незаметно подбросить роковую записку с последним взлетом смычка в своем чардаше.
Памфри решился. Когда парикмахер, раздвинув пальцы, положил их ему на голову и легким нажатием наклонил ее вперед, он дал единственный ответ, который позволил бы ему продолжить игру.
— Хопджой, — сказал он вполголоса себе под нос. На какое-то мгновение мистер Тоцер застыл неподвижно. Памфри попытался увидеть в зеркале, изменилось ли выражение его лица, но пальцы парикмахера вдруг словно окаменели и не позволили клиенту поднять голову хотя бы на дюйм...
Затем мистер Тоцер расслабился и подкатил к креслу сбоку. Он широко улыбнулся Памфри с высоты своего роста и исполнил короткий арабеск ножницами, хватая ими воздух на уровне своей головы.
—Мистер Хопджой! — повторил он, всем видом показывая, что находит это имя в высшей степени симптичным. — Один из моих самых регулярных посетителей. Я хорошо его знаю. Очень хорошо. Между прочим, когда вы появились, я как раз думал: не зайдет ли он сегодня днем. Уже несколько дней прошло с… Но подумать только, вы — друг мистера Хопджоя!
Мистер Тоцер шагнул назад, встал позади Памфри и начал коротко пикировать ножницами на скудную растительность, порученную его заботам. Он по-прежнему улыбался. Но Памфри заметил над улыбкой нахмуренные брови.
— Я вот тут говорил насчет дружбы…— продолжал мистер Тоцер. — Мистер Хопджой, например, очень внимателен к своим друзьям. У меня он бывает, пожалуй, не реже трех раз в неделю. Заходит навести красоту, так сказать. Приятно знать, что и сейчас можно найти человека, который заботится о своей внешности. «Джордж», обычно говорит он, «у меня сегодня вечером встреча с другом» и подмигнет, а я обработаю его, хоть на выставку отправляй, и он зашагает по своим делам, пошутив, по обыкновению, насчет кредита…. о, кстати, сэр, вы не могли бы передать ему при встрече, что я бы с удовольствием узнал, как он поживает… а потом, позже, я представляю его вместе с другом, и, знаете, очень приятно чувствовать, что и я приложил к этому руку, помог по-своему этим людям и позаботился, чобы беды не вышло.
— Беды не вышло? — эхом откликнулся Памфри. — Но как это между друзьями может дойти до беды?
— Нет ничего легче, сэр. — Тоцер издал короткий смешок, шлепнув губами. — Но я вижу, вы не совсем меня поняли, не уследили за мыслью, так сказать…
Неожиданно открывшаяся дверь привела в действие сигнальное устройство крошечного колокольчика. Мистер Тоцер оглянулся через плечо, извинился и подошел к человеку, который подозвал его с порога заговорщицким кивком головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28