Светлова не решалась спросить: кого это ясноглазое юное существо — “с особой изощренной жестокостью”?
Но та сама объяснила:
— Бабушку. И отчима с матерью.
— Понятно… — не удержалась от вздоха Светлова.
— А кто это с ней, с Нинкой, сделал? — Девушка подняла на Светлову ясны очи.
Можно было не бояться, что она заплачет. Девчонка, очевидно, просто не умела этого делать — плакать.
— Я не знаю, — честно ответила Светлова.
— Не знаете?
— Хочу узнать.
— А-а!..
— У вас что, дела какие-то с Ниной были? — спросила Аня у юной заключенной. — Зачем она к тебе ехала?
— Да нет, никаких дел… Какие у нас тут могут быть дела?
— Просто она ехала тебя повидать?
— А что? Думаете, если мы такие… — девчонка кивнула на окна с решетками, — уже и нельзя?
— Нет, почему же.., я так не думаю.
— Мы, если хотите знать, настоящими подругами были…
— Я верю. Поэтому и приехала к тебе поговорить о Нине. Расскажешь мне о ней?
— Ну… Не знаю…
— Нина тебе о своей семейной жизни, о муже рассказывала?
— Ну, рассказывала немного, когда приезжала.
— Они как жили с мужем? Хорошо?
— Ну, не знаю…
— Люда, она ведь погибла, не забывай…
— Ну не знаю… Вообще-то, она последнее время говорила, что ребенка хочет завести.., очень. Да что-то там не получалось. Вот это ее волновало.
— А еще что-нибудь можешь вспомнить о Нине? Ну, примечательного?
— Она.., она… — девушка вдруг оживилась. — Она вообще та-акая была! Я таких девочек даже больше и не встречала в жизни… Она, например, выпутываться могла!
— Выпутываться?
— Да, выпутываться. Ну, как бы это сказать… В буквальном смысле!
— Что это значит?
— А вот что…
Девочка вытянула шнурок из кроссовки.
— Давайте я вам руки завяжу.
— Еще чего!
— Ну, вы мне завяжите.
Светлова завязала у нее на запястьях шнурок.
— Вот видите… — Ее собеседница потянула узел. — Не получается у меня. А у Семерчучки такие суставы были… Ну, что ли, гибкие очень… Она могла выпутываться.
Мы даже спорили много раз на это с другими девочками. И Нинка всегда выигрывала. И мы, в общем, с ней неплохо за счет этого жили. Она передачи сколько раз выигрывала! Деньги, конфеты, чай… Ее свяжут — на спор, а она возьмет и развяжется!
Выпутывалась, значит… В буквальном смысле!
* * *
Заехав прямо из колонии к Богулу, Аня застала лейтенанта “заделом”…
— Может быть, какие-то царапины? Какие-то особенности? Браслет, скажем, плохо защелкивался? — допытывался Богул у пожилой женщины, сидящей у его стола.
Лейтенант мельком, не прерывая беседы с женщиной, кивнул Анне, давая понять, что она может зайти.
— Знаете что… — женщина задумалась. — Его часы все время отставали… Ровно на две минуты. Если это действительно его часы, — она кивнула на “Ролекс” перед собой на столе, — то они тоже должны отставать… И.., ровно на две минуты!
Светлова сообразила, что к чему, — посетительница в комнате Богула, очевидно, была родственницей пропавшего год назад владельца машины, вызванная лейтенантом из Москвы.
И речь явно шла о часах, запримеченных Богулом на руке Кикалишвили.
— Ну, это слабая зацепка… — возразил Богул. — Их можно было уже сто раз отрегулировать. Показать хорошему мастеру.
— Он показывал! Все не так просто… Вадик был очень аккуратным человеком. Пунктуальным до минуты… Знаете, в бизнесе иногда и минуты могут оказаться решающими. И он часы неоднократно пытался отладить. Но они словно заговоренные. Две минуты — каждые сутки. Не больше не меньше. Он, в общем, все собирался купить другие… Да все откладывал.., потому что именно эти часы были ему очень дороги… Подарок! К сожалению, другие часы он купить так и не успел. Женщина принялась тереть глаза платком. Понятно было, что теперь у нее и надежды не оставалось на то, что этот пропавший Вадик обнаружится… Если часы нашлись, а хозяина спустя почти двенадцать месяцев так и нет, то это могло означать только одно. А именно: то, что он уже никогда не найдется.
* * *
Когда женщина ушла, Богул взял в руки часы и, сверившись со своими, поставил на них точное время.
— Итак… Проведем эксперимент. Сейчас двенадцать часов сорок минут. Через сутки увидим: отстают эти часы на две минуты или не отстают… Это часы Кикалишвили, — пояснил лейтенант Ане.
— И вы думаете, что именно они принадлежали пропавшему автовладельцу Вадику?
— Увидим!
— А вы уже спросили у Кикалишвили, откуда у него эти часы?
— Пока нет. Еще время не пришло… Чтобы задать ему этот вопрос убедительно, толково, я должен точно знать, что эти часы принадлежали пропавшему человеку. Тогда уж я друга Отарика спрошу так, что он не отвертится. Ну, а задам я этот вопрос сейчас… Что будет? Скажет Отарик: где взял, где взял — купил! И давить пока на него нецелесообразно. Этим приемом тоже нужно пользоваться с умом, в удобные моменты. Что ломать человека без особой нужды… Нет смысла.
Лейтенант убрал часы в сейф.
— Время пошло!
— Кстати, Богул, а каким образом у вас оказались часы Кикалишвили? — удивилась Светлова. — Как вы оформили изъятие?
— Да ничего я не оформлял, — хмыкнул белобрысый лейтенант, — просто попросил на время.
— Ничего себе “просто”! И он согласился? Теперь пришла очередь лейтенанта удивленно поглядеть на Светлову.
— Да… А что? У него были варианты?
— Ах, ну да! — вздохнула Светлова. — Кажется, на наших бескрайних просторах это называется “диктатурой закона”.
— Да бросьте вы подыскивать определения тому, без чего в нашей жизни никак не обойтись! — махнул рукой лейтенант. — Не углубляйтесь в эти дебри. Какая разница, как называется? Важно не как называется, а почему явление существует. И тут мы с вами, увы, ничего изменить не в состоянии. Поверьте уж мне в данном случае как историку.
* * *
Светлова усмехнулась: список ее визитов был на редкость изысканным. И очень насыщенным. Колония… Милиция… Теперь вот — приют!
— Осич Валентина Терентьевна.
Полная женщина с внешностью матери-героини пожала Светловой руку.
— Только, пожалуйста, излагайте вашу просьбу коротко. А то у меня скоро полдник.
— У вас?
— Ну, у детей, я хочу сказать…
— Как к вам трудно попасть! — пожаловалась для начала Аня.
— Совершенно верно.
— То есть, если бы Богул за меня не походатайствовал, вы бы и говорить со мной не стали? — Возможно. Наш приют — это детское учреждение, и оно не может не быть закрытым. Не говоря уж о том, что близкие и родные наших детей — это часто социально опасные личности. Поэтому кто попало войти сюда не может.
— Я уже убедилась.
Действительно, первоначальная Анина попытка войти в здание приюта была незамедлительно пресечена охраной. Довольно жестко, надо сказать, будто Светлова пыталась проникнуть в хранилище банка.
И только предварительно созвонившись с директрисой приюта Валентиной Осич и сославшись на просьбу Богула, Анне удалось договориться о встрече. Все это несколько контрастировало с внешностью Осич, с почти материнской теплотой и уютом, исходившими от этой пышной и приятной дамы, что так и хотелось гонимому страннику прислониться к ее пышному плечу и хоть немного отдохнуть. Такая и пожалеет, и приласкает. Правда, с этой женственной теплотой контрастировало и решительное, жесткое рукопожатие Валентины Осич. Неожиданно мужской жест. Как известно, женщины не обмениваются рукопожатиями — во всяком случае, спокон веку, согласно этикету, это было не принято.
— Итак, что вас, собственно, интересует? — Осич мельком взглянула на Аню.
И более, чем закрытость приюта и манера здороваться, Аню кольнул ее взгляд, острый и настороженный.
— Да я, видите ли, психолог, — затянула свою песню Анна. — Собираю материал для исследования. И Стас Богул посоветовал мне обратиться к вам.
— Ну, хорошо, хорошо! — прервала ее Осич. — Все понятно. Что конкретно вас интересует?
Непонятно было все-таки, поверила Осич Светловой или нет. Во всяком случае женщины с таким каменным рукопожатием безропотно “под лапшу” уши не подставляют. Но по каким-то причинам Осич согласилась с Аниной легендой и в ответ тоже затянула свою песню:
— Наше учреждение — детское учреждение нового типа. Дело в том, что обычные детские дома не справляются с многообразием требований, которые выдвигает сегодняшний день. И вот возникла потребность в учреждениях нового типа…
Светлова кивнула с видом человека, разбирающегося в проблеме, что, мягко говоря, не совсем соответствовало истине.
— Поэтому у нас именно приют, а не детский дом, — подчеркнула Осич. — Видите ли… За несколько лет нашего существования мы стали необходимой частью жизни нашего города. Заполнили, понимаете ли, определенную нишу…
— Вот как? Нишу? — лицемерно изобразила крайний интерес к теме Светлова.
— Да! Знаете, например, у нас в городе совершенно прекратились случаи умерщвления новорожденных.
— А что, было и такое? — ужаснулась от неожиданности Светлова — Представьте! Знаете, иногда одинокие матери в отчаянии выбрасывают младенцев в мусорные ящики! Бывает и такое. Вы наверняка читали о таких случаях в прессе. Теперь эти женщины знают, что есть место, где их ни о чем не будут спрашивать. И иногда они просто приходят и оставляют у нас младенца, — просветленно повествовала с тихой радостью в голосе Валентина Осич.
— Да что вы?! — Светлова все никак не могла врубиться, чему тут, собственно, можно так уж радоваться.
— Представьте! Однажды, еще в самом начале нашей работы, как только приют открылся, мы на крыльце дома мальчика новорожденного нашли! Ну а сейчас, знаете, мы даже такие “сени” специальные сделали…
— То есть вы хотите сказать: рожайте, приходите и кладите?
— Ну, вы уж слишком заостряете… Эту проблему, видите ли, репрессивными мерами не решить. Лучше так, чем находить трупики в мусорных баках. Понимаете, мы все должны постоянно двигаться по пути гуманизации нашей жестокой жизни.
Светлова, которую пасли бандиты, энергично закивала, откликнувшись всей душой — ох, не помешала бы нам гуманизация нашей жестокой жизни, не помешала!
— Если у наркомана первым делом спрашивать анкетные данные, он никогда не придет лечиться. Так же и тут. У женщины часто нет иного выхода, как оставить ребенка…
— Да-да, вы правы, конечно. Все это очень интересно.
Светлова все ждала, когда наконец возникнет в разговоре момент, чтобы можно было более или менее непринужденно перевести его на Немую.
Осич сама предоставила Анне такой момент.
— Знаете, — она взглянула на часы, — я уже опаздываю на полдник. Так что идемте со мной.
Светлова с энтузиазмом согласилась. За компотом и булочкой можно было бы поговорить не только о функциях детского учреждения нового типа, но и просто посплетничать.
Но Осич понесло!..
Гордая своим “детским учреждением нового типа”, она уже не давала Светловой вставить и слова… Квохтала упоенно, как наседка:
— Разнообразие причин, по которым дети попадают на улицу, огромно. Да поменьше бы, конечно, нашему обществу этого разнообразия! Вот, например, к нам попала цыганская девочка Кристина, которую ее мама эксплуатировала в попрошайническом бизнесе. А потом, на грани полного истощения детского организма, бросила ребенка на улице.
Аня кивала и думала, когда же можно будет наконец перейти к другой девочке. Девочке-Маугли.
— Вообще-то название “приют”.., дореволюционное такое.., это неофициально. Это нас так в городе зовут. Официально мы именуемся Детским домом временного пребывания № 7.
— Понятно, понятно…
— И такие дома, знаете ли, есть далеко не везде! А точнее — почти нигде их нет. Когда в нашем городе открывали приют, педагоги до всего додумывались сами, потому что аналога — детского учреждения, у которого можно было бы поучиться, не нашли. В других городах ребенок, который по тем или иным причинам оказался вне семьи, но не совершал правонарушения, попадает вместе с малолетними преступниками, преступившими закон, в детприемник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43