- Убит Андрей Говоров.
Сидевшие за длинным приставным столом оперативники управления Сидельников, Колосов, Хлебников, Беркутов и совсем недавно подключившийся к делу подполковник ФСБ Дронов с грохотом повскакивали с мест.
- Где, когда это произошло? - спросил Сидельников.
- Только что у его подъезда. Почерк тот же - выстрел в голову.
- Кацобаев! Сволочь! - Вадим в сердцах долбанул кулаком по столу. Такой парень!
- Да, но почему Кацобаев? - подал голос Беркутов. - По нашей версии у него иные цели.
- Похоже, мафия вышла на него раньше нас, - высказал предположение Дронов. - И теперь он работает под их контролем.
- Возможно, - согласился Рокотов. - Выбор исполнителя, думаю, сделан ими не случайно. Этим они дают нам понять, что шутить не намерены.
Полковник снял телефонную трубку, набрал номер.
- Оперативную машину к подъезду. - Встал, машинально одернул китель. Поедем на место. Потом все обсудим.
- А Михаилу Дмитриевичу сообщили? - спросил Сидельников.
- Дежурный по городу должен был доложить. Впрочем, надо позвонить. Заберем его по дороге. Рокотов позвонил Краснову:
- Здравствуйте! Мне Михаила Дмитриевича, пожалуйста... Что?! Когда это случилось?.. Извините. - Полковник положил трубку, мрачно сказал: - У Краснова случился сердечный приступ. Жена вызвала "скорую".
У подъезда Говорова уже работала дежурившая по городу оперативно-следственная бригада. Однако, кроме стреляной гильзы от пистолета "Макаров", других следов преступников найти не удалось. Соседи Андрея, а также жители близлежащих домов ничего не видели и не слышали. Сидевшая на скамейке худенькая девушка также ничего существенного сказать не могла. Давясь слезами, она говорила:
- Я сидела в подъезде на ступеньках у квартиры Андрюши. Ждала его... Вот... Он. обещал приехать... Тихо было. И тут раздался на улице какой-то странный хлопок... Нет, никакого крика или шума не слышала... Потом взревел мотор и отъехала машина... Мне почему-то тревожно стало. Выбежала на улицу, а там Андрюша... Боже! Как жить дальше! - И девушка разрыдалась, закрыв лицо ладонями.
Часть вторая
СЕРГЕЙ ИВАНОВ
Глава 1
Вот уже месяц, как моя усталая, основательно измочаленная жизнью и тяжелая, как старые долги, ободочка жила в полном соответствии с учением Павлова об условных и безусловных рефлексах. По укоренившейся за долгие годы привычке в половине восьмого она вставала, делала зарядку, выпивала свой положенный кофе, одевала и отводила дочку в ясли и шла на работу, где с кем-то встречалась, кого-то допрашивала, что-то кому-то доказывала. Работой я пытался заглушить сжиравшую мою душу боль. Но все было напрасно. Душа моя скукожилась, стала маленькой и жалкой, в ней едва-едва теплился огонек. Когда же ей становилось совсем невмоготу, спасалась бегством в воспоминания, вновь и вновь проходила дорогами прожитой жизни, такой знакомой, привычной, такой счастливой и... прошлой.
Конечно, было всякое. Да чего там, еще как трудно приходилось. Были и черные дни, когда небо казалось с овчинку, когда все делал через не могу. Было и горе от утраты близких и дорогих мне людей, и терзавшие сомнения, и две предательские пули в спину, когда жизнь долго колебалась на тонюсенькой грани... Но там была Катя, жена, моя любимая и самая замечательная на земле женщина. Она ждала меня дома, теплая, нежная, обнимала за плечи и ласково говорила: "Сереженька! Как же я тебя люблю!" И проходила усталость. И стихала боль. И улетучивались сомнения. Неужели же это никогда, никогда не вернется? Какое страшное, какое обреченное слово - никогда... Ровно месяц назад Катя умерла от обширного кровоизлияния в мозг. Патологоанатом, делавший вскрытие, объяснил: "Сказались последствия черепно-мозговой, травмы".
Два с половиной года назад Катя попала в автомобильную аварию, подстроенную постоянным моим оппонентом и заклятым врагом Антоном Поляковым. Будь проклят этот подонок и все подонки на свете! Как же я их ненавижу! Понимаю, наивные мечты, но, право слово, взорваться бы, разлететься на молекулы и атомы и пролиться ядовитым дождем на головы всех негодяев, мешающих жить нормальным людям. И чтобы они от того дождя все разом облысели, а лица их стали красными, как помидор, и уродливыми, и чтобы люди показывали на них пальцем и говорили: "Вон негодяй идет".
На похоронах жены, глядя на ее прекрасное лицо, я никак не мог поверить в то, что уже ее не увижу. И лишь целуя ее холодный лоб, окончательно понял, что потерял ее безвозвратно. То был холод вечности. Он пронзил все тело навылет и убил чувства. Без Кати не осталось настоящего, не было, так думалось, и будущего. Потому-то и спасался прошлым. А если и держался еще на плаву, то только благодаря дочурке Верочке.
Огромная, чужая и чуждая столица все больше стала раздражать и угнетать. И я решил вернуться в родной Новосибирск, где жил сын Павлуша (Какой он теперь? Наверное, вымахал за эти два года и уже, поди, перерос батю), где у меня остались друзья. В Москве друзьями так и не обзавелся. Единственный близкий человек, Семен Григорьевич Сапелкин, умер год назад от инфаркта - не выдержало сердце, когда его грубо и несправедливо убрали из прокуратуры. В последние годы смерть стала очень разборчива - метила все больше в порядочных людей.
Задумано - сделано. Я быстро свернул служебные дела, собрал нехитрые пожитки, сел на "Сибиряк" и отправился на свою малую родину. Двухлетняя Верочка, рано начавшая говорить, всю дорогу спрашивала: "А где мама? Почему она меня не любит?" За этот месяц она, бедняжка, замучила меня подобными вопросами, стала капризной и раздражительной. Своим детским умом она еще не способна была понять, что мамы у нее больше не будет, но интуитивно чувствовала, что случилось что-то страшное, непоправимое.
Когда мы с Верой вышли на площадь Гарина-Михайловского, у меня невольно защипало глаза. Становлюсь сентиментальным - значит старею. Все было родным и до боли знакомым. Хотя виделись м заметные перемены. На Вокзальной магистрали уже достраивался комплекс современных зданий из красного кирпича. Рядом с гостиницей "Новосибирск" выросли новые торговые павильоны. Радовала чистота на улицах.
На стоянке такси мы сели в "Волгу" и отправились домой.
На двери нашей квартиры поразила нарисованная краской фашистская свастика. Странно и страшно видеть ее в стране, больше всех пострадавшей от фашизма. Неужели так коротка историческая память? Квартиру эту мы с Катей решили не продавать и мечтали когда-нибудь в нее вернуться. Катя также не прижилась в Москве, считала ее временным пристанищем. Увы, судьба распорядилась по-своему. При воспоминании о Кате квартира сразу стала чужой и враждебной, подозрительно глянула на меня немытыми окнами, а все предметы как бы в одночасье покрылись толстым слоем пыли. Я огляделся. Неужели здесь начиналась моя счастливая совместная жизнь с Катей? Как это было давно, в другом тысячелетии. Тогда мы не могли и предположить, что счастье окажется столь коротким.
- Вот мы и дома. Теперь, Веруха-горюха, ты здесь хозяйка. Распоряжайся.
- А я маме расскажу, - тут же пообещала дочка.
Катя всегда сердилась, когда я так называл Веру. Выходит, что я накаркал дочке нелегкую судьбу.
- И будешь ябедой. А ябед никто не любит. Запомнишь?
- Ага, - серьезно ответила дочь.
Переоделся в спортивный костюм и принялся за уборку. Катя приучила дочку помогать по дому. А потому дал ей влажную тряпку, и она сосредоточенно, с удовольствием терла ею журнальный столик, высунув от усердия язык. Невольно залюбовался дочерью. При рождении Веры Катя убеждала, что дочь - вылитый папа. Но сейчас в ней все больше проступали мамины черты. Будет такая же красавица.
Закончив с уборкой и накормив дочь, я позвонил своей бывшей жене.
- Ой, Сережа! - обрадовалась Лена, узнав меня по голосу. - Здравствуй! Тебя так хорошо слышно, будто от соседей звонишь.
- Ты почти угадала. Я вернулся, Лена.
- Ну и правильно сделал. И Павлик будет рад. Он так по тебе скучает. Что-то голос у тебя какой-то тусклый. Что-нибудь случилось? Как дочка? Как Катя?
--Катя умерла.
- Сережа! Разве такими вещами шутят? - укоризненно сказала Лена.
- Я не шучу. Вот уже месяц, как ее похоронил. Такие вот невеселые у нас дела, Лена.
Мягко, сердечно, без ложного пафоса Лена, волнуясь, произнесла нужные слова. Помолчали.
- Лена, у меня к тебе просьба. Насколько я знаю, твоя мама на пенсии?
- Да. А что такое?
- Попроси ее, чтобы она посидела с Верой несколько дней. Мне нужно оглядеться, уладить формальности с работой, договориться с яслями. Думаю, дня за четыре-пять управлюсь.
- Да я сама с удовольствием с ней посижу.
- А твоя работа?
- Я в прошлом году не отгуляла десять дней. Так что никаких проблем. Привози. Через час сможешь подъехать? К этому времени и Павлик, наигравшись в футбол до одури, должен вернуться.
- Хорошо. Будем. - И я принялся одевать дочь в гости на встречу с братом.
"Хорошая она все-таки баба!" - вдруг с теплотой подумал о своей бывшей жене.
Глава 2
Когда-то, давно мы с Павликом были в зоопарке. Было ему тогда лет семь-восемь, не больше. Зашли в обезьянник. Он долго стоял перед клеткой с павианом, и взгляд у него был такой же, как сейчас у Лены. Тогда сын спросил с сомнением: "Пап, неужели люди произошли от такой вот обезьяны?"
Елена Прекрасная, с любопытством и сочувствием рассматривающая сейчас мою постаревшую и похудевшую физиономию с потухшим взглядом, наверняка подумала: "Неужели он был моим мужем?!" И где-то по большому счету я ее мог понять. Зрелище малопривлекательное, я бы даже сказал - удручающее.
В жизни я боюсь всего трех вещей: неоплаченных счетов, выглядеть дураком в собственных глазах и женских слез. Последних боюсь больше всего, теряюсь и вообще начинаю плохо соображать.
Обнял ее за плечи и, будто выпускник школы законченных дебилов, неуклюже попытался успокоить:
- Ну, ну, Лена! Ну, чего ты, в самом деле. Я тебя не узнаю, честное слово.
- Я и сама себя не узнаю, Сережа. Мне так тебя жалко! Сердце разрывается...
- А вот этого не надо. Я фаталист. Если так случилось, значит, я должен был через это пройти.
Отстранил ее, достал носовой платок и принялся, как маленькой, вытирать глаза, щеки, нос. Черт возьми! До чего же она красива! Месяц назад ей исполнилось тридцать восемь. И рядом с моей поношенной физиономией она, ей-право, выглядит как фотомодель.
- Интересно, ты замечаешь, что становишься с каждым годом все красивее? От поклонников, наверное, отбою нет.
- А что толку, - махнула она рукой. - Где они нынче, настоящие-то мужики?
- Не там ищешь.
- Возможно, - согласилась она.
Стоявшая рядом Верочка, молча с любопытством наблюдавшая за нами, не выдержала, дернула Лену за подол платья и с детской бесцеремонностью спросила:
- Тетя, а ты кто?
Лена подхватила ее на руки, расцеловала в щеки, восхитилась:
- Ах, какая прелесть! Копия мамы. А меня зовут тетя Лена. Я мама твоего братика Павлика. Скоро ты с ним познакомишься.
Но Верочке еще трудно было понять, что у ее братика может быть другая мама. Но услышав знакомое слово, спросила:
- А где моя мама?
Лена растерялась, не зная, что ответить. Посмотрела на меня. Нас выручил звонок в дверь. Лена пошла открывать. Из коридора послышался незнакомый басовитый голос сына:
- Привет, ма! Я только на минутку, только переодеться. Мы с парнями договорились... Что? Кто у нас?
В проеме двери выросла его долговязая фигура. Глянул на меня, на лице отразилась растерянность. Он в замешательстве переминался с ноги на ногу, не зная, что же предпринять. Наконец шагнул навстречу, протянул руку:
- Здравствуй, отец!
Как же он вытянулся, возмужал. Мы теперь с ним почти одного роста. И этот иронический взгляд. Трудно ему придется в жизни. Ох трудно!
- А что так официально, будто мы с тобой на приеме в Букингемском дворце?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54