Ведь вопрос напрашивался сам собой. Отчего же я о нем не подумал заранее? Скоро, кажется, я совсем перестану себя уважать.
Время шло. А отвечать нечего. Я растерялся совершенно. Даже вспотел от напряжения.
- Да так, ни о чем, - промямлил, будто уличенный в подглядывании за делами взрослых маленький пакостник. - Просто хотел навестить, поинтересоваться его здоровьем.
Следователь теперь уже совсем не скрывал своего ко мне презрения, смотрел так, словно перед ним сидел не человек - венец творения Космоса, а какое-нибудь прозрачное амебное существо. И по большому счету он был прав. Мне еще надо много потрудиться, чтобы завоевать право называться хомо сапиенс. Точно.
- Вы сказали вашему главному редактору, что хотите задать Струмилину пару вопросов. Или я опять что-то путаю?
Так, значит, это наш "историк" меня сдал? Ситуация! Что же теперь делать?
- Ну да, именно так я и сказал. Поскольку он часто вращался в тех кругах, то я хотел его расспросить о Шипилине, возможной причине его убийства и о том гиганте, который меня едва не изувечил, - ответил я и с облегчением вздохнул - кажется, мне удалось-таки вывернуться.
- Ну-ну, - с недоверием, многозначительно буркнул Дробышев.
Это его "ну-ну" еще дорого мне обойдется. Я еще пожалею, что не рассказал ему всей правды, но сейчас я был очень доволен тем, что мне удалось отделаться легким испугом.
Следователь записал мои показания. Я с ними ознакомился и удостоверил правильность своей подписью.
Вечером позвонила Таня.
- Что делаете?
- Лежу вот, думаю, что бы такого выдающегося оставить потомкам в память о себе.
- Надо же! - прыснула она. - А мне показалось, что вы об этом никогда не задумывались.
- Неужто я выгляжу таким узколобым и примитивным?
- Нет, выглядите вы вполне нормальным, как человек, у которого никогда не было и нет проблем. А над этими вопросами человек задумывается, когда возникают серьезные осложнения.
Надо же!.. Из этой славной девушки со временем вырастет крупный философ, это точно. Если она в восемнадцать приходит к подобным обобщениям, то что будет лет в тридцать?
- Ты что звонишь? Есть какие-то предложения?
- Просто хотела сказать, что у нас недавно был инспектор уголовного розыска, расспрашивал меня - не видела ли чего?
- Ну и?
- Сказала, что никого не видела и ничего не слышала. Вот! - Таня явно гордилась своим поступком.
- А не кажется ли тебе, девушка, что ты нарушаешь одну из основополагающих заповедей учителя нашего Иисуса Христа?
- Ой, я как-то об этом не подумала! - воскликнула она. - Но это еще не поздно исправить. Инспектор оставил мне телефон. Я сейчас же ему позвоню.
Нет, она положительно мне нравилась.
- Лучше не надо. Лучше я помолюсь за тебя, грешница.
- Спасибо! Вы меня утешили. А то я было совсем расстроилась. А что вы делаете завтра?
- Таня, мы же с тобой договорились быть на "ты". У нас не такая уж большая разница в возрасте, всего каких-то семь лет.
- Хорошо. Я попробую. Что ты делаешь завтра?
- Завтра я убываю в командировку на Урал, а конкретно - в город Челябинск.
- И надолго? - опечалилась она.
- Дня на три-четыре, не больше. Как только вернусь, позвоню и мы отметим мое возвращение. Договорились?
- Договорились. Тогда счастливо вам... то есть тебе съездить.
- Спасибо. Спокойной ночи.
Я положил трубку. И будто разом прервалась тонкая нить, связывающая меня с остальным миром. Сразу стало одиноко и тоскливо. Нет, я уже не был тем оптимистом, каким проснулся утром. В голове ворочались мрачные и тяжелые, будто с похмелья, мысли. Как же такое случилось, что в двадцать пять у меня нет ни жены, ни друзей, ни любимой девушки? Все эти годы я был сам себе режиссер, сам себе актер, сам себе Папа Римский. Даже где-то гордился этим. А чем тут гордиться?! Тоска зеленая! Была бы рядом мама, поехал бы к ней, поплакался в жилетку, авось бы полегчало. Но она живет в далеком Спирине вместе с моим старшим братом Антоном.
Чтобы заглушить эту ноющую тоску, включил телевизор. Вот и телик сверхмодерновый Маринка оставила, ничего не взяла. Вчера я этим обстоятельством был доволен. Сегодня меня это не радовало, а совсем даже наоборот Это было как плевок, как пощечина, как подачка. Подавись ты, мол, этим всем, только от меня отвяжись. А я утерся, умылся и рад-радешенек:
"Ах, как здорово! Ах, какой я крутой парнишка! Теперь надо так жениться, чтоб вилла там была и все прочее". Да на кой мне эта вилла? Разве что запереть в ней свою тоску на веки вечные. Да? Но только это вряд ли кому удастся. Может быть, выпить? Точно! Как же я раньше не догадался? Встал, достал из бара бутылку водки "Проничев", налил полстакана, выпил. Закусывать не стал сознательно. Я хотел напиться, чтобы облегчить душу. Повторил процедуру. Порядок! Через некоторое время почувствовал, что захмелел. Но опьянение не принесло облегчения. Нет. Стало тоскливее, чем прежде, хотелось волком выть долго, тоскливо и безутешно. Не хватало еще расплакаться. Эта мысль меня разозлила, и наступила пора самоуничижения. Бог ты мой! Как только я себя не называл, как не оскорблял, но все было мало. И тогда я стал себя материть самыми наипохабнейшими конструкциями. Даже сам удивился тому, сколько, оказывается, знаю слов ненормативной лексики.
Наконец выдохся и малость успокоился. На экране телеведущий, похожий на Квазимодо и одновременно на шута горохового, все допытывался у стриптизерш, что они чувствуют под горящими взглядами мужчин. Те кокетничали, жеманничали, смело и открыто смотрели красивыми бесстыжими глазками в телеобъектив и несли всякую ахинею. Конец света! Нет у народа других проблем и интересов, как только знать, о чем же думают эти наглые и породистые телки под похотливыми взглядами самцов, да?! Натурально, от всего этого можно сойти с ума. А "Квазимодо" от каждого ответа приходил прямо-таки в щенячий восторг - до того это ему нравилось. Мне стало противно, и я выключил ящик. И вновь себе подивился. Что-то со мной происходит действительно странное. Раньше бы я с удовольствием посмотрел всю эту чушь, посмеялся. А сейчас... В моей хорошо отлаженной и сбалансированной нервной системе где-то определенно коротнуло, если не сказать больше.
Расстелил постель, лег и моментально отключился.
Глава 5
Челябинск оказался громоздким, жутко грязным и жутко дымным. По сравнению с ним родной город выглядел эталоном чистоты, эдаким сибирским Эдемом.
На привокзальной площади подошел к такси.
- Знаешь, где женская колония? - спросил таксиста.
- А кто ж ее не знает, - почему-то ухмыльнулся он, будто мартовский кот. Видно, с этой колонией его связывали самые приятные воспоминания. - Только это будет дорого стоить.
Решительно сел на переднее сиденье.
- Поехали.
Дежурная по колонии, старший лейтенант внутренней службы, пожилая и безобразно толстая тетка, долго рассматривала мое удостоверение, затем нехотя вернула и, окинув с головы до ног подозрительным взглядом, хмуро представилась:
- Пилипенко Тамара Осиповна, дежурная. По какому вопросу к нам прибыли?
- Я приехал по письму вашей заключенной Трубициной Екатерины Павловны. Хотел бы с ней побеседовать.
Стоило мне лишь назвать фамилию Трубициной, как ее круглое курносое лицо с двойным подбородком выразило неподдельный страх, затряслось, будто свиной студень, глаза забегали, забегали и остановились на висевшем на стене портрете Железного Феликса.
- Подождите. Я счас! - проговорила она и, покачиваясь, словно утка, заторопилась из дежурки.
Поведение дежурной показалось довольно странным. И я понял, что и здесь уготован очередной сюрприз.
Ждать пришлось минут десять. Но вот в комнату вошла высокая и стройная женщина лет тридцати в форме капитана. Ее темно-карие, почти черные глаза смотрели на меня доброжелательно и, как мне показалось, виновато. Она четко и красиво козырнула.
- Старший оперуполномоченный колонии Колдобина Виктория Валентиновна. Разрешите ваше удостоверение?
Она мельком ознакомилась с удостоверением, вернула.
- Вы не возражаете, Андрей Петрович, если мы пройдем в мой кабинет? указала она рукой на дверь.
Я не возражал. Пройдя по узкому темному коридору метров десять, мы оказались в небольшой, убогой, впрочем, как и все здесь, комнатушке с проплешинами линолеума на полу, с грязным потолком. Все ветшает и приходит в упадок. Выберемся ли мы когда из того дерьма, в которое угодили по вине политиков? И вновь я себе удивился. Прежде подобные вопросы не возникали в моей беспечной головушке. Хотя и в культуре, чем мне приходится по воле случая и капризу главного заниматься, дела обстоят не лучшим образом. Видимо, со мной действительно происходило что-то весьма и весьма странное.
- Присаживайтесь, Андрей Петрович, - указала Колдобина рукой на стул. Дежурная сказала, что вы приехали по письму?
-Да.
- Оно у вас с собой?
Я достал конверт, протянул ей. Она вынула письмо, развернула, стала читать.
- Так вы писатель?! - удивилась.
- Да так... Скорее сочинитель. Пописываю детективы, - скромно ответил.
По мере того как Колдобина читала, лицо ее все более и более хмурилось. Затем она подняла на меня строгие и печальные глаза.
- Дело в том, Андрей Петрович, что Трубицина сегодня ночью повесилась.
- Не может этого быть! - закричал я, вскакивая. - Она не могла этого сделать!
У меня было такое впечатление, что меня шандарахнули из-за угла чем-то тяжелым по голове.
- К сожалению, это так, - тяжело вздохнула Виктория Валентиновна. Дежурная в пять утра обнаружила ее в туалете. Повешенной...
- Не могла Трубицина покончить с собой! Не могла! - сказал я убежденно.
Колдобина пожала плечами.
- Это иногда случается. Не она первая. Мы ведь не знаем, что у нее творилось в душе.
- А вам не кажется странным, что это случилось именно тогда, когда она решила рассказать правду и назвать конкретного убийцу?
- Это всего-навсего ваши предположения. Мы сейчас по этому факту проводим служебное расследование. Единственное, что могу обещать, - провести его самым тщательным образом.
- Сколько времени это займет?
- Трудно так сразу сказать. Но думаю, дней десять, не меньше. Я вам обязательно сообщу о результатах.
- А не могли ее сначала задушить, а уж потом... того?
- Конечно, могли. Но не будем, Андрей Петрович, гадать на кофейной гуще и делать скоропалительные выводы. Подождем окончания расследования.
- А у Трубициной были здесь подруги?
- Разумеется. Она была очень коммуникабельной девушкой.
- Вы их знаете?
- Я по долгу службы обязана знать. Это Наташа Зайцева, Вера Овчаренко и Сюзанна Хомова. Дружила и с другими, но эти трое были ее лучшими подругами.
- Можно с ними поговорить? Колдобина некоторое время колебалась, затем решительно махнула рукой.
- Можно. В моем кабинете вам будет удобно?
- Большое спасибо, Виктория Валентиновна! Вы удивительная женщина. Буду обязан по гроб жизни.
- А, чего там! - рассмеялась она, польщенная. - Свои люди, сочтемся. Верно?
Колдобина игриво подмигнула. Оказывается, и капитаны внутренней службы умеют подмигивать. Надо же! И это у них совсем даже неплохо получается.
- Советую начать с Хомовой. Она из троих самая образованная и интеллигентная.
Глава 6
Передо мной сидела маленькая хрупкая девушка с довольно миловидным курносым лицом и смотрела на меня испуганными зеленоватыми глазами. Веки у нее были красными и вспухшими. Я представился и сразу спросил о главном:
- Сюзанна Робертовна, вы верите в то, что Трубицина могла сама это сделать?
Она часто-часто заморгала, а затем заплакала.
- Ой, я уже ничего не знаю, - прошептала испуганно, хлюпая носом. - Я не поверила сначала. А потом Вера Овчаренко сказала, будто Катя накануне призналась ей, что хочет повеситься.
- А вам Трубицина ничего такого не говорила?
- Нет-нет, что вы. Совсем наоборот, она в последние дни была особенно весела, словоохотлива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54