У нас должны быть нормальные профессиональные отношения, понимаешь? А как иначе? Мне нужно что-то делать с тобой, во всяком случае, я должен быть свободным.
Иначе как я смогу тебе приказывать? К этому примешаются чувства, и тогда все пропало.
– Почему? – настойчиво спрашивала она, начиная гладить его лицо кончиками пальцев. Он досадливо отстранился, возразил:
– Да как ты себе все это представляешь? У меня нет выхода. Или просто сотрудничаем, или расстаемся. Ничего больше я тебе предложить не могу.
– Почему? – Она повторила свою попытку, и теперь он был послушней – ее пальцы скользили по его выбритому подбородку, обрисовывали губы, ласкали шею… – Почему ты так думаешь? Ты будешь свободен.
– Любая связь в моем положении – это уже несвобода. А если кто-то узнает?
– И что?
– 1 Будет скандал. Скажут, что я совращаю моделей.
Скажут, что пропихиваю свою любовницу. Ты себе не представляешь…
– Никто не узнает, глупый!
– Хорошо, предположим. А где я буду тебя снимать? Студию мне никто не даст, даже не надейся…
Я вообще буду держать тебя в тайне до самого конкурса.
– А здесь?
– Ну вот мы и договорились! – досадливо воскликнул он. – Как мы будем встречаться здесь?
А если.:.
– Она тоже ничего не узнает, – твердо сказала Олеся. – Она работает?
– Да, но сейчас у нее как раз отпуск.
– Большой отпуск?
– Ты меня достала… – вздохнул он. – Кончится через четыре дня.
– Значит, через четыре дня…
Через четыре дня он сделал с десяток удачных фотографий. Он сказал, что сильно ошибся в Олесе, что недооценивал ее, что в ней заключен богатый потенциал… И еще сказал, что она очень мила. Ну просто очень! Она добилась своего – они стали любовниками. Правда, не все было гладко. Его жена, видимо, что-то подозревала – однажды Олеся столкнулась с ней, когда она возвращалась домой, и Лена наградила ее таким взглядом… Пощечина не могла бы сказать больше этого взгляда – завистливого, угрожающего, просто злого. Потом Олеся попыталась выяснить причину такого отношения у Саши:
– Ты ей сказал?
– С ума сошла, нет, конечно!
– Тогда почему она так на меня смотрит? – допытывалась Олеся.
– Она на всех так смотрит, кого я дома снимаю… – проворчал он. Они лежали рядом на широкой кровати, в супружеской спальне, в его квартире… Олеся с ненавистью рассматривала шкаф с одеждой, словно это шкаф был виноват во всем.
– А спишь ты тоже со всеми, кого дома принимаешь? – спросила она, поворачиваясь к нему и вкрадчиво начиная его ласкать.
– Не будь такой дурочкой… – ласково ответил он. – Ты – вообще исключение в моей практике.
Я никогда не спал с моделями.
– А с кем ты спал? Только с ней?
– Тебе это очень важно? – поморщился он. – Слушай', я все удивляюсь, что ты во мне нашла? Я ведь не скрываю, сколько мне лет. Боже мой, у нас разница…
Она шутливо хлопнула его по губам:
– Нашел из-за чего расстраиваться! Да с тобой ни один молодой парень не сравнится!
– А у тебя было много молодых парней?
– О! – восторженно крикнула она, подпрыгивая на постели. Ее легкое тело почти не продавливало матраца. – Ревнуешь?!
– Мне просто интересно… Я-то думал, ты совсем девочка, а ты оказалась… Ну не обижайся! – засмеялся он, увидев ее помрачневшее лицо. – Я тебе одно скажу, как женщина ты многого стоишь. Если, конечно, не начинаешь требовать, чтобы я развелся.
Да, она заговорила об этом почти сразу после их первого свидания наедине, совсем наедине, в пустой квартире. Ей бы и в голову не пришло сказать такое, сказалось само собой, после того как она вздрогнула и закричала под ним… Этот крик прорвал плотину изо льда и снега, под которой была раньше похоронена ее чувственность. У нее было два сексуальных приключения, на квартире у подруги, одно было серее другого…
Одинаковые парни, которым нравились худые блондинки. Одинаковые во всем, даже в своей грубости, которую они выдавали за мужественность. Эта мораль – мораль окраин, мораль детей из рабочих семей – отрицала долгое ухаживание, нежность, девичий стыд, внимательное отношение к партнеру… Это было похоже на жареную сосиску с кетчупом, которую съедаешь в два приема, на улице, на глазах у прохожих… С од-, ним парнем она встретилась два раза, с другим – всего один. И решила, что дело того не стоит. Та же мораль уже подавала тревожные сигналы – не превратись в проститутку И все кончилось молчаливым обожанием Влада, обожанием, которое могло запросто перейти в брак – ранний, высокоморальный и такой окраинный . Как раз такой, в котором можно жить в крохотной квартирке, на окраине, далеко от метро.
Саша был нежен, терпелив и внимателен в постели.
Он осторожно гладил ее хрупкое тело, которое до этого только тискали, прикасался губами к се неразвитой груди, играл ее длинными волосами, которые спускались до пояса . Она растаяла, как Снегурочка над костром.
И слова хлынули сами, как весенняя вода:
– "Я тебя умоляю, разведись! Я тебя прошу!
Он привел ей тысячу причин, по которым не может этого сделать. Напоминал о своем сыне, о ее возрасте, о работе, о карьере… Она упорно стояла на своем: «Разведись!» И когда начался конкурс, она думала вовсе не о победе. Она даже перестала желать победы, потому что это бы разлучило ее с ним… Она даже не поинтересовалась, кто была ее соперница, с таким же типом лица, из-за которой ее нарочно «забыли» И когда жюри назвало ее имя: «Олеся Панфилова!» – она выступила вперед, не понимая, что произошло, не слушая завистливого шепота за спиной. Возможно, шептала та самая, но что ей было до нее…
Они попрощались сумбурно и напоследок чуть не поссорились. Она рыдала. Говорила, что умрет в Париже, что не сможет работать с другим фотографом, что ей все равно, что она откажется. Он был растроган такими бурными чувствами Олеси, но при этом назвал ее дурой, которая не понимает, какое счастье ей привалило. Олеся уехала, напоследок взяв с него обещание – звонить каждую неделю! Пару раз он забыл это сделать, и тогда она сама звонила ему домой. Это немного научило его пунктуальности, но зато сильно расстроило ее – Саша явно начинал забывать о ней.
Она металась, как загнанный зверь, работала через силу, потеряла сон… Тогда-то и появился Борис.
Его привел на съемку какой-то приятель. Олеся не обратила бы на него никакого внимания, если бы он не уставился на нее своими выпуклыми стеклянистыми глазами и не проел в ней взглядом дыру. Тогда ей пришлось ответить ему тем же – она раздраженно посмотрела на него. Он принял это за приглашение, двинулся к ней и неожиданно по-русски спросил, не согласится ли она принять его скромное предложение и поужинать в ресторане? Ему очень хочется поговорить с кем-то из России, он сам никогда там не бывал, хотя русский по происхождению… Она в тот день была так зла на Сашу, что приняла это приглашение, хотя подобные вещи были строго-настрого запрещены правилами агентства, которое взяло ее на работу.
Модель должна быть чиста как ангел, как небесное существо, не пить, не курить, не вступать в случайные половые связи, лучше всего – вообще ни в какие связи не вступать. Но она уже плюнула на свою карьеру. Мечтала только об одном – скорей вернуться в Москву и понять, почему Саша так редко ей звонил? Может быть, он теперь раскручивает кого-то еще?! Или она просто надоела ему?! Или он не способен любить на расстоянии? Но надо было отрабатывать двадцать пять тысяч – немалую сумму для начинающей модели вроде Олеси. И она работала в поте лица, пока не валилась с ног, сжав зубы, и все же улыбаясь, и все же изображая Снегурочку… Теперь ей казалось, что такая сумма ее не устроит, что она достаточна разве что для покупки крохотной квартирки в отдаленном районе Москвы – такой квартирки, которую Олеся будет ненавидеть… Во всяком случае, эта квартира не решила бы той проблемы, о которой говорил ей Саша, объясняя, почему он не может развестись. Квартира записана на жену, и судиться будет бесполезно. Да, он неплохо зарабатывает, но Олеся не может себе представить его расходов… Да и машину нужно менять. Куда они пойдут? Где будут жить? С ее родителями? «В моем возрасте трудно отказываться от привычных удобств… – мягко говорил он. – Я привык жить в центре, иметь свою студию и не люблю, когда за стеной чихает сосед, а я все слышу. Так что, Олеся, придется тебе заработать миллион долларов, потому что я таких денег заработать не могу…» Миллион долларов – это была шутка. Но вот то, о чем как-то обмолвился Борис, шуткой уже не было. Олеся сразу поняла, что он говорит серьезно. Этот человек не умел шутить. Он был скучен невероятно, в постели просто невыносим, но он помогал ей забыть о неприятностях, забыть на минуту о Москве, и в конце концов, не подозревая об этом, дал ей шанс. И этот шанс нужно было использовать как можно скорее!
…Пятнадцатиминутный перерыв подходил к концу.
Олеся все еще сидела на стуле, скрестив ноги, глубоко уйдя в свои мысли. Рядом громко заговорили по-французски, она встрепенулась, вскочила, быстро прошла в другой конец студии, где стоял городской телефон. Фотограф уже подал ей знак: «Поторопись, сейчас начнем!»
Она кивнула и быстро набрала номер офиса, где работал Борис. Он поднял трубку сам и страшно обрадовался, услышав ее голос:
– Птичка моя, это ты?! Как мило…
– Знаешь, дорогой… – быстро и тихо заговорила она, стараясь, чтобы ее никто не услышал. – Я не могу встретиться с тобой завтра, как договорились… Нет, не упрекай, подожди… Тут очень срочная и сложная работа… Давай знаешь когда? В следующий вторник, ближе к вечеру… Это будет десятое сентября.
Ее уловка удалась – он обиженно воскликнул:
– Вторник?! Но это же выходной у Жермен!
– Кто это такая, Жермен? – изобразила из себя дурочку Олеся.
– Горничная моей матери… Черт, мать будет мне названивать весь день, она очень любит звонить по вторникам. Нельзя ли в другой день?
– Ну, тогда мы увидимся еще позже… – проворчала она. – У меня масса работы…
Борис сдался.
– Ладно, во вторник. Время мы еще уточним…
Птичка моя, я так по тебе скучаю! Все время вспоминаю тебя….
– О, я тоже… Ну пока, милый… До вторника!
Она бросила трубку, перевела дух. Итак, половина дела сделана. Во вторник. Она сделает во вторник все, что от нее зависит. Потом дело будет за Сашей. Фотограф махнул ей рукой, она улыбнулась и вошла в круг света.
Глава 9
Утром шестого сентября молодой человек в кожаной куртке, надетой поверх чистой белой рубашки, черных джинсах и грубых ботинках английского образца вышел из станции метро «Владыкино» и уверенно направился в сторону, к жилому массиву, утопавшему в зелени. Он шел легким размашистым шагом, засунув руки в карманы, высоко задрав точеный подбородок, его длинные темные волосы развевал холодноватый утренний ветер. Свернув во двор, он замедлил шаг, огляделся по сторонам и быстро свернул к подъезду, возле которого росла тонкая рябина. По этой рябине он и запомнил подъезд, она была тут одна, возле других были целые заросли.
На третий этаж он не вошел – взлетел. Позвонил возле двери, обитой красноватой кожей, посторонился на тесной площадке, пропуская бегущую вниз девочку со щенком в охапке. Ожидание показалось ему слишком долгим, и он позвонил еще, на этот раз – длинно, настойчиво. Он совсем не волновался, был уверен в успехе, только сердце стучало громче и быстрее обычного. Но в конце концов он смог просто запыхаться от бега вверх по крутой лестнице.
– Кто? – отрывисто раздалось из-за двери. Он на секунду растерялся – не слышал звука шагов, потом нагло, одним духом выпалил:
– От Лизы.
– От кого?
– От Лизы. Она была у вас позавчера.
За дверью молчали, и он настойчиво поскребся:
– Откройте, пожалуйста! Это важно.
Девушка резко ответила:
– Не знаю никакой Лизы. Вы кто такой? Почему сюда пришли? От кого?
– От Лизы, говорю вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Иначе как я смогу тебе приказывать? К этому примешаются чувства, и тогда все пропало.
– Почему? – настойчиво спрашивала она, начиная гладить его лицо кончиками пальцев. Он досадливо отстранился, возразил:
– Да как ты себе все это представляешь? У меня нет выхода. Или просто сотрудничаем, или расстаемся. Ничего больше я тебе предложить не могу.
– Почему? – Она повторила свою попытку, и теперь он был послушней – ее пальцы скользили по его выбритому подбородку, обрисовывали губы, ласкали шею… – Почему ты так думаешь? Ты будешь свободен.
– Любая связь в моем положении – это уже несвобода. А если кто-то узнает?
– И что?
– 1 Будет скандал. Скажут, что я совращаю моделей.
Скажут, что пропихиваю свою любовницу. Ты себе не представляешь…
– Никто не узнает, глупый!
– Хорошо, предположим. А где я буду тебя снимать? Студию мне никто не даст, даже не надейся…
Я вообще буду держать тебя в тайне до самого конкурса.
– А здесь?
– Ну вот мы и договорились! – досадливо воскликнул он. – Как мы будем встречаться здесь?
А если.:.
– Она тоже ничего не узнает, – твердо сказала Олеся. – Она работает?
– Да, но сейчас у нее как раз отпуск.
– Большой отпуск?
– Ты меня достала… – вздохнул он. – Кончится через четыре дня.
– Значит, через четыре дня…
Через четыре дня он сделал с десяток удачных фотографий. Он сказал, что сильно ошибся в Олесе, что недооценивал ее, что в ней заключен богатый потенциал… И еще сказал, что она очень мила. Ну просто очень! Она добилась своего – они стали любовниками. Правда, не все было гладко. Его жена, видимо, что-то подозревала – однажды Олеся столкнулась с ней, когда она возвращалась домой, и Лена наградила ее таким взглядом… Пощечина не могла бы сказать больше этого взгляда – завистливого, угрожающего, просто злого. Потом Олеся попыталась выяснить причину такого отношения у Саши:
– Ты ей сказал?
– С ума сошла, нет, конечно!
– Тогда почему она так на меня смотрит? – допытывалась Олеся.
– Она на всех так смотрит, кого я дома снимаю… – проворчал он. Они лежали рядом на широкой кровати, в супружеской спальне, в его квартире… Олеся с ненавистью рассматривала шкаф с одеждой, словно это шкаф был виноват во всем.
– А спишь ты тоже со всеми, кого дома принимаешь? – спросила она, поворачиваясь к нему и вкрадчиво начиная его ласкать.
– Не будь такой дурочкой… – ласково ответил он. – Ты – вообще исключение в моей практике.
Я никогда не спал с моделями.
– А с кем ты спал? Только с ней?
– Тебе это очень важно? – поморщился он. – Слушай', я все удивляюсь, что ты во мне нашла? Я ведь не скрываю, сколько мне лет. Боже мой, у нас разница…
Она шутливо хлопнула его по губам:
– Нашел из-за чего расстраиваться! Да с тобой ни один молодой парень не сравнится!
– А у тебя было много молодых парней?
– О! – восторженно крикнула она, подпрыгивая на постели. Ее легкое тело почти не продавливало матраца. – Ревнуешь?!
– Мне просто интересно… Я-то думал, ты совсем девочка, а ты оказалась… Ну не обижайся! – засмеялся он, увидев ее помрачневшее лицо. – Я тебе одно скажу, как женщина ты многого стоишь. Если, конечно, не начинаешь требовать, чтобы я развелся.
Да, она заговорила об этом почти сразу после их первого свидания наедине, совсем наедине, в пустой квартире. Ей бы и в голову не пришло сказать такое, сказалось само собой, после того как она вздрогнула и закричала под ним… Этот крик прорвал плотину изо льда и снега, под которой была раньше похоронена ее чувственность. У нее было два сексуальных приключения, на квартире у подруги, одно было серее другого…
Одинаковые парни, которым нравились худые блондинки. Одинаковые во всем, даже в своей грубости, которую они выдавали за мужественность. Эта мораль – мораль окраин, мораль детей из рабочих семей – отрицала долгое ухаживание, нежность, девичий стыд, внимательное отношение к партнеру… Это было похоже на жареную сосиску с кетчупом, которую съедаешь в два приема, на улице, на глазах у прохожих… С од-, ним парнем она встретилась два раза, с другим – всего один. И решила, что дело того не стоит. Та же мораль уже подавала тревожные сигналы – не превратись в проститутку И все кончилось молчаливым обожанием Влада, обожанием, которое могло запросто перейти в брак – ранний, высокоморальный и такой окраинный . Как раз такой, в котором можно жить в крохотной квартирке, на окраине, далеко от метро.
Саша был нежен, терпелив и внимателен в постели.
Он осторожно гладил ее хрупкое тело, которое до этого только тискали, прикасался губами к се неразвитой груди, играл ее длинными волосами, которые спускались до пояса . Она растаяла, как Снегурочка над костром.
И слова хлынули сами, как весенняя вода:
– "Я тебя умоляю, разведись! Я тебя прошу!
Он привел ей тысячу причин, по которым не может этого сделать. Напоминал о своем сыне, о ее возрасте, о работе, о карьере… Она упорно стояла на своем: «Разведись!» И когда начался конкурс, она думала вовсе не о победе. Она даже перестала желать победы, потому что это бы разлучило ее с ним… Она даже не поинтересовалась, кто была ее соперница, с таким же типом лица, из-за которой ее нарочно «забыли» И когда жюри назвало ее имя: «Олеся Панфилова!» – она выступила вперед, не понимая, что произошло, не слушая завистливого шепота за спиной. Возможно, шептала та самая, но что ей было до нее…
Они попрощались сумбурно и напоследок чуть не поссорились. Она рыдала. Говорила, что умрет в Париже, что не сможет работать с другим фотографом, что ей все равно, что она откажется. Он был растроган такими бурными чувствами Олеси, но при этом назвал ее дурой, которая не понимает, какое счастье ей привалило. Олеся уехала, напоследок взяв с него обещание – звонить каждую неделю! Пару раз он забыл это сделать, и тогда она сама звонила ему домой. Это немного научило его пунктуальности, но зато сильно расстроило ее – Саша явно начинал забывать о ней.
Она металась, как загнанный зверь, работала через силу, потеряла сон… Тогда-то и появился Борис.
Его привел на съемку какой-то приятель. Олеся не обратила бы на него никакого внимания, если бы он не уставился на нее своими выпуклыми стеклянистыми глазами и не проел в ней взглядом дыру. Тогда ей пришлось ответить ему тем же – она раздраженно посмотрела на него. Он принял это за приглашение, двинулся к ней и неожиданно по-русски спросил, не согласится ли она принять его скромное предложение и поужинать в ресторане? Ему очень хочется поговорить с кем-то из России, он сам никогда там не бывал, хотя русский по происхождению… Она в тот день была так зла на Сашу, что приняла это приглашение, хотя подобные вещи были строго-настрого запрещены правилами агентства, которое взяло ее на работу.
Модель должна быть чиста как ангел, как небесное существо, не пить, не курить, не вступать в случайные половые связи, лучше всего – вообще ни в какие связи не вступать. Но она уже плюнула на свою карьеру. Мечтала только об одном – скорей вернуться в Москву и понять, почему Саша так редко ей звонил? Может быть, он теперь раскручивает кого-то еще?! Или она просто надоела ему?! Или он не способен любить на расстоянии? Но надо было отрабатывать двадцать пять тысяч – немалую сумму для начинающей модели вроде Олеси. И она работала в поте лица, пока не валилась с ног, сжав зубы, и все же улыбаясь, и все же изображая Снегурочку… Теперь ей казалось, что такая сумма ее не устроит, что она достаточна разве что для покупки крохотной квартирки в отдаленном районе Москвы – такой квартирки, которую Олеся будет ненавидеть… Во всяком случае, эта квартира не решила бы той проблемы, о которой говорил ей Саша, объясняя, почему он не может развестись. Квартира записана на жену, и судиться будет бесполезно. Да, он неплохо зарабатывает, но Олеся не может себе представить его расходов… Да и машину нужно менять. Куда они пойдут? Где будут жить? С ее родителями? «В моем возрасте трудно отказываться от привычных удобств… – мягко говорил он. – Я привык жить в центре, иметь свою студию и не люблю, когда за стеной чихает сосед, а я все слышу. Так что, Олеся, придется тебе заработать миллион долларов, потому что я таких денег заработать не могу…» Миллион долларов – это была шутка. Но вот то, о чем как-то обмолвился Борис, шуткой уже не было. Олеся сразу поняла, что он говорит серьезно. Этот человек не умел шутить. Он был скучен невероятно, в постели просто невыносим, но он помогал ей забыть о неприятностях, забыть на минуту о Москве, и в конце концов, не подозревая об этом, дал ей шанс. И этот шанс нужно было использовать как можно скорее!
…Пятнадцатиминутный перерыв подходил к концу.
Олеся все еще сидела на стуле, скрестив ноги, глубоко уйдя в свои мысли. Рядом громко заговорили по-французски, она встрепенулась, вскочила, быстро прошла в другой конец студии, где стоял городской телефон. Фотограф уже подал ей знак: «Поторопись, сейчас начнем!»
Она кивнула и быстро набрала номер офиса, где работал Борис. Он поднял трубку сам и страшно обрадовался, услышав ее голос:
– Птичка моя, это ты?! Как мило…
– Знаешь, дорогой… – быстро и тихо заговорила она, стараясь, чтобы ее никто не услышал. – Я не могу встретиться с тобой завтра, как договорились… Нет, не упрекай, подожди… Тут очень срочная и сложная работа… Давай знаешь когда? В следующий вторник, ближе к вечеру… Это будет десятое сентября.
Ее уловка удалась – он обиженно воскликнул:
– Вторник?! Но это же выходной у Жермен!
– Кто это такая, Жермен? – изобразила из себя дурочку Олеся.
– Горничная моей матери… Черт, мать будет мне названивать весь день, она очень любит звонить по вторникам. Нельзя ли в другой день?
– Ну, тогда мы увидимся еще позже… – проворчала она. – У меня масса работы…
Борис сдался.
– Ладно, во вторник. Время мы еще уточним…
Птичка моя, я так по тебе скучаю! Все время вспоминаю тебя….
– О, я тоже… Ну пока, милый… До вторника!
Она бросила трубку, перевела дух. Итак, половина дела сделана. Во вторник. Она сделает во вторник все, что от нее зависит. Потом дело будет за Сашей. Фотограф махнул ей рукой, она улыбнулась и вошла в круг света.
Глава 9
Утром шестого сентября молодой человек в кожаной куртке, надетой поверх чистой белой рубашки, черных джинсах и грубых ботинках английского образца вышел из станции метро «Владыкино» и уверенно направился в сторону, к жилому массиву, утопавшему в зелени. Он шел легким размашистым шагом, засунув руки в карманы, высоко задрав точеный подбородок, его длинные темные волосы развевал холодноватый утренний ветер. Свернув во двор, он замедлил шаг, огляделся по сторонам и быстро свернул к подъезду, возле которого росла тонкая рябина. По этой рябине он и запомнил подъезд, она была тут одна, возле других были целые заросли.
На третий этаж он не вошел – взлетел. Позвонил возле двери, обитой красноватой кожей, посторонился на тесной площадке, пропуская бегущую вниз девочку со щенком в охапке. Ожидание показалось ему слишком долгим, и он позвонил еще, на этот раз – длинно, настойчиво. Он совсем не волновался, был уверен в успехе, только сердце стучало громче и быстрее обычного. Но в конце концов он смог просто запыхаться от бега вверх по крутой лестнице.
– Кто? – отрывисто раздалось из-за двери. Он на секунду растерялся – не слышал звука шагов, потом нагло, одним духом выпалил:
– От Лизы.
– От кого?
– От Лизы. Она была у вас позавчера.
За дверью молчали, и он настойчиво поскребся:
– Откройте, пожалуйста! Это важно.
Девушка резко ответила:
– Не знаю никакой Лизы. Вы кто такой? Почему сюда пришли? От кого?
– От Лизы, говорю вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72