«Вот это номер… – подумала Олеся, чуть не спрятавшись под столик. – Решил, значит, навестить старушку… Здорово! А если бы мы столкнулись у подъезда?! Нет, я просто ненормальная, надо было хоть как-то изменить внешность, найти парик или хоть косынку повязать, как у Катрин…, Здесь все так ходят, и еще нужны темные очки…»
Хотя она ругала себя за неосторожность, зато у нее появился шанс определить, какую квартиру занимает старая мадам Бодо. И она определила – в той квартире, где горело одно окно, засветилось еще и второе.
Наверняка ради гостей. Она подождала немного, не покажется ли Борис в окне, но оно оставалось наглухо задернуто шторой малинового цвета. Олеся вздохнула, поднялась и решительно двинулась в подворотню. Там пахло кисло, терпко, под ногами захлюпала какая-то гадость. У потрескавшейся серой стены, в тени, стояли в обнимку двое – оба в брюках, куртках – и отчаянно целовались. Раздавалось смачное почмокивание, словно кто-то ел суп. Олеся торопливо прошла во двор, едва не подвернув ногу на каком-то кирпиче, остановилась под стеной, оглядела окна… С этой стороны на четвертом этаже все окна были темные. Она прошла немного в сторону, обнаружила наглухо запертую кодовым замком железную дверь. Подергала ее, даже пнула со злости. Ее затея теперь представлялась менее реальной. Как попасть в такой дом и не обратить на себя внимание?! Можно, конечно, выучить по-французски фразу: «Я к мадам Бодо, кандидатка в новые горничные…» – и сказать это консьержке. Наверняка та в курсе, что мадам собирается переезжать в Версаль, такие бабы все знают. Знает она также и то, что Жермен ехать не хочет. Возможно, она даже поверит Олесе и пропустит ее. Но в таком случае Олеся засветится, ее хорошо запомнят и опишут полиции… А с этими ребятами она вовсе не собиралась иметь дело.
Она порылась в сумочке, достала зажигалку и осветила дверь. В глаза бросилось несколько цифр, которые были нацарапаны на стене. Шифр замка для забывчивого посетителя? Детская шутка? Случайная комбинация? Чей-то телефон? Зажигалка быстро нагрелась в руке, пришлось ее погасить. Олеся постояла несколько мгновений в темноте, почти ничего не различая перед собой, потом зажгла ее снова. С бульвара доносилась музыка, врывались человеческие голоса, смех, кто-то отчаянно ругался на втором этаже, прямо над ее головой. Чаще всего раздавалось слово «Мерд!».
Кричала женщина. «Действительно дерьмо, дерьмо, тут все потонуло в дерьме… – согласилась она с этой неизвестной дамой. – Это просто герб города Парижа!»
Она снова чиркнула зажигалкой, осветила надпись, запомнила ее. Потом стала выбираться на бульвар.
В подворотне уже никого не было, но зато под ноги ей попалось что-то мохнатое, юркое… Олеся вскрикнула, отшатнулась к стене. Крыса! И еще одна, еще… Быстрые тени бегали по двору, исчезая под стенами, в подвалах… Она слышала на съемке, что в Париже появилось огромное количество крыс, они заполонили метро, подворотни, бульвары и сады. Говорили, что это нашествие связано с тем, что в центре Парижа уничтожили мусорные баки, в которых раньше жили крысы. А баки уничтожили в связи с увеличением числа терактов. Взрывчатка подкладывалась именно в мусорки… Она хорошо помнила летнюю панику в Москве, взрывы в троллейбусах, метро, наряды милиции, которые переходили из вагона в вагон, подозрительные взгляды, которые люди бросали под сиденья, прежде чем сесть… Сама она отнеслась к этому равнодушно – ей было не до террористов. «Подохну так подохну! – говорила она себе этим летом. – Никто не заплачет!»
Сначала она была слишком несчастна, потом – слишком счастлива… Но никогда ничего не боялась. «Может быть, я чокнутая, – думала она, выходя на бульвар, – но зато меня не остановишь. Если не бояться, то можно сделать все, что угодно. И я сделаю! Это единственный шанс… И я его никому не подарю! Борис обойдется без поездки в Москву. А его мамаша перестанет забивать людям мозги своими сказками! Если они не замолчат немедленно, вообще не имеет смысла что-то делать. Но Саша! Если он не будет мне помогать, то все напрасно… Ничего! Сперва я все это сделаю, потом сообщу ему, и тогда посмотрим, как он откажется!»
Она немного прошла по бульвару, потом подняла голову и посмотрела на знакомые окна. Без перемен Все те же два освещенных окна, и никого возле них….
Но все равно она была уверена в успехе. Даже если ошибется квартирой, не беда. Да и табличка на двери должна быть. Смущало ее другое – откроет ли ей старуха? Если будет одна, может испугаться и не открыть.
И вариант, что откроет горничная, совсем ее не устраивал. Она решила завтра с утра немного подежурить возле этого дома. У Жермен будет выходной, она должна уйти. Рано она уйдет или поздно? Хорошо бы пораньше…
– Мари!
Этот голос пригвоздил ее к земле. Она чуть не присела, чтобы сделаться меньше и незаметней, потому что сразу поняла, что произошло. Потом она медленно повернулась и увидела Анна. Слава Богу, он был один!
– Что это значит? – злобно спросила она. При этом Олеся как-то забыла, что обещала встретиться с ним этим вечером.
– Что? Ничего… – ответил он, обнимая ее и целуя в обе щеки. Его непосредственность лишала ее силы воли, она просто не могла оттолкнуть такого душку-парня. Он вел себя так, словно знал ее уже сто лет. – Я так рад, что тебя встретил!
– Слушай, ты что, живешь на этом бульваре? – сощурила она свои холодные глаза. Ей часто говорили, что глаза ее могут заморозить живую рыбу, но этот тип не смущался, он просто не смотрел в них. Бежал рядом по бульвару, ухватив ее за рукав, и быстро болтал на своем ужасном английском:
– Катрин уже ждет… Мы сделаем шикарные снимки… Ты молодец, что согласилась! Идем!
– Куда?!
– В метро, – невинно ответил он. – Да что ты, мы же договорились!
– Ты за мной следил?! – Олеся остановилась; вырвала у него руку, губы у нее задрожали от злости. – Ты следил?! Что это значит?!
– Да не следил, просто встретил, случайно… – уверял он, причем явно врал.
Олеся прикусила губу, чтобы унять дрожь, и медленно пошла рядом с ним. "Зачем я так нервничаю? – спросила она себя. – Может быть, он правда случайно… Нет, не может быть! Париж все-таки не деревня, тут не встретишься случайно! А если он следил, тогда прекрасно видел все мои маневры перед домом… Черт!
Что теперь делать?! Не идти с ним? Не стоит… Он еще ничего, но его девица… А если я не пойду, тогда он подавно решит, что я подозрительна…" Она решила, что до метро еще успеет от него отделаться, но тут же обнаружила, что он ловит такси.
– Ты что делаешь?
– Мы можем опоздать! – нервно говорил он, подбегая к остановившейся машине. – Она ждет! Садись же!
И втолкнул ее в машину. Олеся чуть не застонала от бешенства. Отказаться она не успела – они уже ехали куда-то, она сразу потеряла ориентацию.
– Катрин ждет на улице Дюдевилль, – объяснил он. – Там моя квартира. Это неподалеку от бульвара Де-ла-Шапель. Не бойся, обратно мы тебя тоже отвезем на такси. Где ты живешь?
«Так я тебе и сказала! – подумала она. – Подонок, что он себе позволяет!»
– Так где ты живешь? – настаивал он, одновременно гладя ее колено и закуривая «Голуаз». – Хочешь? – Он сунул ей сигарету, она машинально взяла, прикурила… Задохнулась от крепкого дыма, сердито ткнула ему сигарету в лицо:
– Я такого не курю!
Шофер слегка повернул голову и сказал что-то Анну, тот ответил, они рассмеялись. Заговор мужчин.
Олесю тошнило от дыма, от этих рож, от вечернего Парижа, который все же был прекрасен… Но она не видела в этом городе ничего родного, ничего милого, он был так красив и далек, как если бы располагался на Луне… Сейчас ей подумалось, что она отдала бы свой контракт, деньги, весь Париж за одну возможность оказаться в беленькой студии, в московской квартире, рядом с ним…
– У меня мало времени, – предупредила она. – Вы ничего не успеете сделать.
– Снимков пять! – небрежно ответил он. Одну сигарету он курил, другую держал в руке. – Подумаешь!
Катрин профи, она все сумеет наладить… Не боишься сниматься? Многие боятся в первый раз. Я подобрал на улице классную девчонку, но она оказалась шлюхой, к тому же была простужена… И боялась камеры.
Ты совсем другого сорта, верно?
– Того же самого, – ответила она, глядя в окно. – Все мы на один лад.
– Врешь! – расхохотался он, причем его рука еще крепче сжала ее худенькое колено. – В тебе есть настоящий шик, как тебя до сих пор не заметили… Ничего, я буду первым!
Она злорадно улыбнулась, глядя в окно. Вспомнила, что по контракту не имеет права работать с другими фирмами. Подумала об ответственности, но тут же отмела эту мысль – Катрин и ее парень никак не могли считаться фирмой.
– Ты рада? – неожиданно спросил он.
– Чему? И убери свою руку.
– Ты обиделась? Я по-дружески…
– Не люблю таких друзей. Убери руку, – спокойно сказала она. – Думаю, Катрин не понравилась бы такая дружба.
– Ты сумасшедшая, – обиженно ответил он, но руку убрал. – Все польки такие?
– Все. – Она смотрела в окно, ей хотелось плакать.
Она сама не знала почему, но слезы подступали все ближе, как будто она на самом деле обиделась на этого дурака. Коленка, которую он лапал, была ни при чем. Она давно приучилась выносить чужие прикосновения к своему телу. «Тело – не моя собственность, – говорила она себе. – Я его продаю, пусть не на панели, пусть на фотографиях, но все равно оно не совсем мое… Значит, нужно забыть о таких обидах. Так почему я разозлилась?» И она поняла почему. Потому что у нее в жизни никогда не будет этого города, этого парня, который начал что-то насвистывать и болтать с шофером, не будет стопки книг, которую он все еще прижимал одной рукой, не будет отца, отказавшего в деньгах, не будет Терри Мюглера, который похвалил его эскизы… Не будет того будущего, которое достанется ему, и его девушке, и всем девушкам, которых он будет целовать, всем парижанкам, всем людям на земле… Но только не ей! Потому что с каких-то пор она ощущала исключительность своей судьбы. Она сделала шаг вперед, вышла из этих счастливых рядов.
Ее не ожидает счастье, ее ожидает собственная судьба, возможно, опасность или смерть… Когда это случилось? На первом конкурсе в Москве? На втором?
Когда Саша впервые обнял ее? Когда она впервые заревела от собственной бедности и бессилия? Когда растаяла в его руках? Когда Борис рассказал ей…
– Что с тобой? – спросил Анн, придвигаясь ближе. – Ты что, правда рассердилась? Да ладно тебе…
Это ничего не значит. Катрин наплевать… Она вообще не ревнует. Она умная девка, продвинутая, почти феминистка… А ты не феминистка?
– Не знаю такого слова, – огрызнулась Олеся, не отрывая глаз от окна.
– Брось! Все его знают! – легкомысленно воскликнул он, поднимая плечо и быстро почесывая об него левую щеку. – А как насчет мужчин? Они тебе нравятся?
– Конечно. – Тут она наконец улыбнулась. – Ты меня за лесбиянку принял?
– Вовсе нет, просто интересно… Катрин считает, что все мужики – грязные скоты. Но при этом меня любит. Совсем немножко! – Он сблизил два пальца, показывая, как мало Катрин его любит.
– Ты мог бы найти девчонку покрасивей, – ответила она с долей яда в голосе. – Которая бы любила тебя побольше.
– Да ты же не согласишься?
– Нет, конечно.
– А ты замужем? В Восточной Европе рано женятся.
– Нет у меня никого. – Она отвернулась. – И вообще – какое тебе дело? Я вовсе не собираюсь отвечать на такие вопросы. Сделаешь свои пять снимков, и гуд-бай! Я устала. Мне завтра на работу.
– Ты просто будешь изображать куклу Барби и хлопать ресницами! – воскликнул он. – Никакого труда!
– –Ты так себе представляешь работу модели? – вскинулась она. – Да что ты знаешь об этом?
– А ты?
Ответить было нечего, она и так уже испугалась, что сказала слишком много. Поэтому она замкнулась и молчала до самого конца поездки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72