А вот убийство Хаммера было разыграно по безупречным нотам мастерской партитуры. Знакомый позвонил ему и сказал, что привез ему из-за границы часы «Ролекс», о которых тот давно мечтал, и довольно дешево, всего за десять тысяч долларов. Хаммер назначил ему «стрелку» в шесть вечера неподалеку от своего офиса, в большом дворе проектного института. Приехал он туда со всеми предосторожностями, Поскольку накануне стреляли в его шофера и телохранителя, ранили его в плечо, не задев ничего серьезного, а потом нападавшие со словами «не тот» скрылись с места происшествия. Правда, нашлись злые языки, утверждавшие, что Хаммеру очень хотелось быть не вторым, а первым в фирме «Гиацинт», и что выстрел в его телохранителя был организован самим Хаммером, чтобы создать впечатление, что он тоже подвергается опасности как «правая рука» Валентина. Поэтому за часами он приехал вместе с двумя друзьями, вооруженными пистолетами, сам с «пушкой» и в довершение ко всему – в машине, охраняемой милиционером в форме. Ан нет, часы ему получить не удалось: приятель, подразнив его «Ролексом», сказал, что хорошо знает его и потому без денег часы ему не отдаст. Со скрежетом зубовным Хаммер согласился привезти деньги на это же место через пару часов, благо он там осмотрелся, и «стрелку» перенесли на восемь вечера. А когда Хаммер приехал туда второй раз, на машине, набитой деньгами, вышел и доверчиво пошел навстречу знакомому, в кустах двора его уже терпеливо ждали автоматчики, причем все было рассчитано так классно, что в какой бы точке двора ни остановилась машина Хаммера, она стопроцентно простреливалась бы с диспозиции, выбранной киллерами.
А дальше – выглянувшие в окна жильцы дома, привлеченные звуками автоматных очередей, с изумлением наблюдали, как один автоматчик в упор расстрелял Хаммера, еще пару раз прошелся очередью по упавшему, в то время как двое других хладнокровно расстреляли машину с друзьями и охранником, после чего с достоинством и не торопясь покинули двор через разные арки. Похоже было, что машины ждали их с двух сторон огромного дома, на двух разных улицах, что еще раз свидетельствовало о размахе операции и ее тщательной подготовке.
То ли известие об устранении Хаммера (как уже было понятно – заказчика покушения на Валентина) так подействовало на Артамонова, то ли опера все-таки достучались до Саши, но в один прекрасный день он в коридоре РУОПа шепнул оперативнику, что за рулем сидел «Владик в кубе».
«Ну-ка, ну-ка, – сказали опера, – а поподробнее?» Еле слышным шепотом Саша поведал, что в тот день его вызвал «на стрелку» опер районного отделения милиции Владимир Владимирович Владимиров, которого называли еще «Владик в кубе», там были еще двое его знакомых, которым Влад дал покурить анаши, потом раздал оружие и сказал, что нужно пострелять в офисе. На темном «BMW» они подъехали к офису, а дальнейшее нам известно.
Еще Саша поведал, что с Владиком он познакомился несколько лет назад, когда со своим дружком Поросятиной пытался ограбить машину. Был задержан гражданами и препровожден в местное отделение, где ими занялся дежурный опер Владимиров. Видимо, дежурный опер Владимиров присматривал людей, которых можно использовать, и сразу понял, что эти-то могут ему пригодиться, поэтому материал о покушении на кражу уничтожил, стал опекать Сашу и Поросятину и даже подружился с ними домами.
К немалому удивлению оперативников, Саша Артамонов уже более громким голосом повторил все это следователю прокуратуры на допросе, в присутствии лучшего адвоката в городе, с которым неизвестный доброжелатель заключил соглашение на защиту Саши. Адвокат, слушая показания своего подзащитного, благостно кивал головой. Дальше – больше. Саша повторил все это еще раз, уже для видеозаписи его показаний, и заверил, что на очной ставке скажет все это в глаза Владимирову.
Правда, потом он шепотом сообщил оперативнику в коридоре, что он конечно, подтвердит свои показания на очной ставке с Владимировым, но только при одном условий: если Владимиров тоже будет арестован. «Поймите, – чуть не плакал он, – Владимиров страшный человек. Я не знаю, сколько всего за ним трупов, но не меньше восьми или девяти, и боюсь за свою семью. У него же руки по локоть в крови, он же ни перед чем не остановится. Пока я не увижу, что он „закрыт», я не скажу ни слова».
Сотрудники РУОПа честно доложили ситуацию следователю и попросили не проводить с Владимировым очную ставку, пока тот на свободе. «Конечно-конечно», – сказала следователь, вышла из РУОПа и тут же пошла в тюрьму вместе с Владимировым, где в присутствии того самого знаменитого адвоката Саша сходу отказался от своих показаний, поскольку хорошо видел, что Владик пришел на допрос не из камеры, а с улицы.
Вот в таком виде я получила дело в свое производство. Для работы по делу мне была придана бригада сотрудников РУОПа. Один из членов этой бригады при первой же встрече со мной заявил, что все прокуроры – взяточники, и я тоже не исключение. «Дело по таможне ведь вы расследовали, – сказал он, – и взятки по нему брали». Я никогда не расследовала никаких дел по таможне, о чем ему сразу сообщила. «А, ну значит, вы надзирали за Московским районом и брали взятки», – поправился он.
Я порылась в памяти. Нет, я никогда не надзирала за Московским районом. И очень расстроилась, пытаясь понять, почему же он считает меня взяточницей? И расстраивалась до тех пор, пока не поняла, что просто человек мерит всех по себе. Один из руоповцев мне задал такую задачу на сообразительность: «Сижу, читаю установку на бандита, а в установке добрая половина про коллегу, который в этот момент сидит напротив. Как ты думаешь, про кого бы это?» – «Про Лысухина», – уверенно ответила я и удостоилась похвалы за оперативную смекалку.
Второй член бригады – Женя Казанский – был мрачен и сосредоточен. Как-то он подошел ко мне в коридоре РУОПа, отвел в сторону и значительным шепотом сказал: «У тебя дело по убийству двоих „тамбовцев»? Я знаю, кто убил. – Выдержал эффектную паузу и продолжил: – Но я тебе не скажу. И вообще никому не скажу...» – «Милосердный Боже, а зачем ты в таком случае мне это сообщаешь?!» – «Чтоб знала», – был ответ. Я мысленно продолжила: «Чтоб знала, какой я крутой оперативник, какой серьезной информацией я располагаю, и в каких кругах я ее черпаю...» Короче, как говорил Куприн, видно сову по полету, добра молодца – по соплям. Но в общем и целом огромным количеством самой серьезной информации он действительно располагал, думать умел; руководство считало, что по своим оперативным способностям он один стоит целого отдела.
Его особенностью была привычка тайно записывать на диктофон любые разговоры, и не только служебные. Пьет ли он с товарищами ночью в кабинете, обжимает ли где-то женщину, главное, вовремя включить запись, а потом уже спокойно подумать, где можно использовать пьяный треп товарища или компромат на бабу. Может быть, в этом и заключатся высший оперативный пилотаж; и была в этой шпиономании какая-то сермяжная правда, поскольку некоторые сотрудники РУОПа, похоже, уже сами точно не знали, на кого они работают – на государство или на мафию. Не их это вина, а закон диалектики, когда количество переходит в качество: работая в управлении по борьбе с организованной преступностью, нужно ориентироваться в сложных взаимоотношениях различных группировок, а это почище Версальского двора. Естественно, каждый уважающий себя сотрудник РУОПа имеет в среде организованной преступности доверенных лиц, от которых получает информацию, но расплатиться за нее может только равнозначной валютой – информацией.
При этом, как мне стало казаться одно время, кое-какие опера, образно говоря, уже задолжали больше, чем могут отдать. Один наш следователь как-то сказал, что накануне имел интересный разговор с двумя руоповцами, его старыми корешами, которые подошли к нему в коридоре и с шутками-прибаутками спросили, нельзя ли освободить только что задержанного «бизнесмена», при этом один из оперов пообещал десять тысяч долларов за положительное решение вопроса. Они дружно посмеялись, так как следователь спросил: «Как делить будем?», а опер, лучезарно улыбаясь, ответил: «Поровну», ну а следователь попенял ему – ишь, какой хитрый, я буду освобождать, а ты поднесешь чемоданчик; давай хоть учтем коэффициент трудового участия – тебе 10%, мне 90%. Посмеялись еще, а когда расходились, опер через плечо сказал: «Но десять „тонн» в чемоданчике, ты только свистни».
Женя Казанский тоже как-то подходил ко мне по поводу возможности освобождения одного крупного авторитета. Была произнесена такая фраза: «Люди спрашивают – может быть, сделать подарок?» Последовала пауза, и Женя мгновенно сориентировался: «Ну, я им, конечно, сказал: это бессмысленно». «Дюновская» песня «Женька, ты дошутишься, Женька, ты доскачешься...» была как специально про него написана.
Когда ко мне в кабинет вошел третий сотрудник, прибалтийского происхождения, я не могла удержаться от мысли, насколько он мне неприятен, вплоть до щегольских усиков и длинных конечностей. Второй и третий сходу обменялись оскорблениями: по какому-то ничтожному поводу один назвал другого «истеричкой», другой ответил обвинениями в коррупции. Картину довершил сотрудник органа, контролирующего и их, и нас, сообщением о том, что они держат руку на пульсе, проверили всех, кто будет работать по делу (причем я не исключала, что и меня тоже, но, видимо, особого компромата на меня не нашли, почему и проявили доверие), и получается, что один из группы берет от мафии денежки за то, что составляет оборотный капитал РУОПа, – за информацию.
Вот с такой бригадой мне предстояло работать по делу, а я отчетливо сознавала, что без помощи оперов мне даже не вызвать на допрос свидетелей: в мафии дисциплина – не чета гражданской, пока приказа не поступит, никто показаний давать не будет; дело уже пестрело справками следователя – «не явился», «дома никого нет», «местонахождение не установлено»... Может быть, Макиавелли расщелкнул бы задачку такого сотрудничества в мгновение ока, а я оказалась попроще, и враг, конечно, не преминул этим воспользоваться.
Работа началась. Под девизом бессмертного Мюллера «Никому нельзя верить. Мне – можно» ко мне зачастил тот самый опер, который так не понравился мне внешне. «Нам же вместе работать, поэтому давай шампанского за знакомство», – и из рукава, как из цилиндра фокусника, он извлекал бутылку «Спуманте». «У тебя сынишка? А у меня две дочки; красивые девчонки, только глупенькие...» Должна признать – опером он был классным, и я на своей шкуре проверила, что такое вербовка. Короче, не прошло и месяца, как я уже послушно повторяла, что он – жертва предательских интриг мафии, зависти коллег и плюс к тому очень несчастен в личной жизни. А такой гениальный опер, как он, заслуживает большего, чем то, что он имеет в РУОПе, и уж, во всяком случае, безграничного доверия с моей стороны. И, напротив, никакого доверия не заслуживают его гонители (то есть другие члены оперативной бригады).
Куда девалось неприятное впечатление! Работая с ним, я просто наслаждалась тем, как человек видит перспективу, как просчитывает ходы, и насколько он обязателен и исполнителен. Он рассказал мне, как следователь районной прокуратуры освободила Владимирова, а сам он после этого ушел в трехдневный запой, жена обнаружила его на квартире друга «в состоянии тушки», как он выразился, – ведь это была его разработка, и посадить Владимирова было делом его чести. Поэтому он готов был трудиться не покладая рук, лишь бы Владимиров не ушел от ответственности. Меня, правда, удивляло, почему Валентин сам не разберется с Владиком, но Имант мне объяснил, что был бы Владик обыкновенным бандюком – лежал бы он уже в лесу под толстым слоем земли, а с человеком в погонах мафия связываться не хочет, но наказать его надо, поэтому люди Валентина готовы пойти на определенное сотрудничество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30