выбрал место для встречи продавцов и покупателя, следил за тем, чтобы не было «хвоста», деньги за автоматы передавались через него. Продавцы вломили Владимирова по самые уши.
Когда мы взяли Владимирова, я, с учетом скрупулезной подготовки и тщательного расчета, в хорошем темпе провела его опознание, оба свидетеля, за ручку приведенные Имантом в РУОП, уверенно ткнули в него пальцем, за этим последовал допрос и арест. Владик, конечно, не сломался, но в этом специфика работы с бывшими коллегами – если они поумнее, они не колются, прекрасно зная, что не они должны доказывать свою невиновность, а мы их вину.
Дальше было опознание Владимирова как человека Хаммера, привязка его к делам Хаммера и покушению на Валентина. Все происходило по классической схеме: «Нет, никакого Хаммера я не знаю». – «Вы предъявляетесь на опознание свидетелю, который утверждает, что видел Вас в офисе у Хаммера».– «Да, я припоминаю, что заходил к нему в офис, так как мне порекомендовали купить у него стройматериалы по дешевке», и так далее, до признания в том, что Владимиров вместе с половиной отделения милиции охранял склады с шоколадом «Черная смерть», который Хаммер украл у другой преступной группировки под прикрытием имени Валентина. Выяснилось, что были разбирательства по поводу шоколада между бывшими и настоящими владельцами, на которые приезжал Владимиров, вооруженный автоматом, выданным ему в отделении якобы для операции по захвату бандитов. Нет, такой начальник службы безопасности в организованной преступной группировке был просто на вес золота!
На следственном эксперименте Имант не присутствовал. Опера вообще не светились во время следственных действий, и во избежание лишних разговоров я даже не дала им допуск к Владимирову в изолятор. Когда видеокамера была включена, я еще раз разъяснила понятым суть эксперимента и попросила их обращать особое внимание на время, Владимиров был спокоен. Его адвокат безучастно смотрел в окно автобуса, на котором мы катались, и за время всего эксперимента не произнес ни слова. Мы проехали по маршруту, указанному Владиком, и наконец прибыли к магазину. Без пяти четыре. «Эксперимент закончен, – объявила я. – Есть дополнения?» – «Да, – лениво сказал Владимиров, – я забыл уточнить, что в тот день магазин работал до четырех».
«Ну как?! Как, черт побери, Холмс, это случилось?! – металась я по своей каморке в прокуратуре на следующий день. – Ведь кроме тебя и меня об этом никто не знал!» Имант мрачно молчал и, похоже, был расстроен не меньше меня.
Значительно позже я посмотрела один занимательный импортный детектив, в котором судебно-медицинский эксперт – он же близкий друг местного полицейского – убивал женщин, действуя в резиновых медицинских перчатках, а потом сам же их и вскрывал, одновременно уничтожая улики. Толковый полицейский раскопал научную статью о возможности идентификации следов рук, оставленных через резиновые перчатки, и показал ее другу-эксперту. Следующее убийство было совершено уже в хлопчатобумажных перчатках. Полицейский, обсуждая этот печальный факт с экспертом, спрашивал: «Почему он сменил перчатки? Ведь об этом знали только ты и я». Друг-эксперт спокойно отвечал: «Одно из двух – или это простое совпадение, или один из нас убийца».
Но тогда я этот фильм еще не смотрела. Я стала еще осторожнее, уже не доверяла добытую информацию вообще никому, кроме Иманта, даже своему начальнику. Информация все равно продолжала утекать, из чего я сделала вывод, любезно подсказанный мне Имантом, о том, что мой кабинет прослушивается.
Как раз в этот период ко мне зашла моя бывшая коллега по районной прокуратуре и, очень стесняясь, сказала, что ее попросили мне передать конкретные люди, – и она назвала этих конкретных людей, из нашей же системы, – что если с головы Владимирова упадет хоть один волос, то моей судьбе не позавидуешь, а пока чтобы я ходила по улицам и оглядывалась. Приятного в этом было мало, особенно мне хотелось оглядываться, когда, плотно поработав, я выходила из прокуратуры поздно ночью и отчетливо осознавала, что на этой пустынной улице можно просто, сидя на лавочке напротив прокуратуры, подождать, когда я выйду, расстрелять меня из автомата и спокойно уйти и никогда не быть найденным.
Тем более что я сама была абсолютно беззащитна и даже не знала, что делать с выданным мне оружием, по причине полного неумения его применять. При этом я страстно хотела научиться стрелять, в смысле – попадать в цель, а не просто нажимать спусковой крючок. Но результаты моих занятий стрельбой были настолько неутешительны, что инструктор стал оставлять меня одну в тире, чтобы никто не сбивал меня с толку пальбой над ухом, показывал, как держать спину, как дышать, я все делала по правилам, а он потом искал по тиру следы от моих пуль и приговаривал: «Нет, я понимаю, что можно в мишень не попасть, но в стене-то должна дырка остаться?!»
Кроме того, меня волновал вопрос, должным ли образом будет оформлен мой труп? Ничего смешного в этом нет: я столько раз видела трупы людей, застигнутых убийцами в самые неподходящие моменты, что весьма трепетно относилась к тому, как я буду смотреться в такой обстановке. Был в моей жизни случай, когда я очень поздно попала в парикмахерскую, мастер накрутила мои волосы на бигуди и ушла пить кофе, а в зале остались я и еще одна запоздалая клиентка. И вдруг в парикмахерскую вошли двое молодых людей весьма странного поведения: они стали зигзагами передвигаться по помещению и бормотать какие-то нелепости, и я поняла, что это наркоманы «под балдой». Мое воображение услужливо нарисовало картину похищения ими выручки и убийства двух беззащитных женщин, то есть нас – свидетелей ограбления, и я впала в транс при мысли, что вот приедет дежурная группа осматривать наши трупы, а мой труп – с папильотками на голове. Мое воображение как-то упускало процесс лишения меня жизни, а вот картину осмотра лишенного жизни тела рисовало во всех красках. К счастью, наркоманы, видимо, были недостаточно агрессивными и несолоно хлебавши покинули парикмахерскую, когда вернулись мастера.
Поэтому, когда мне передали угрозы, я спросила своего шефа, приедет ли он на место происшествия, если будет обнаружен мой труп? Он успокоил меня тем, что не только он непременно приедет, но и обязательно – заместитель прокурора города, а может, и сам прокурор, и вообще, сказал он, я могу не волноваться, – к моему трупу выстроится целая очередь руководителей ГУВД и прокуратуры. Обнадеженная, я позвонила в морг и спросила, кому заведующий поручит вскрывать мой труп. Заведующий, с которым мы вместе оформили немало криминальных смертей, заверил меня в том, что он никому такое важное мероприятие не перепоручит, лично меня вскроет и даже французским одеколоном мои останки побрызгает. Организовав таким образом надлежащее отношение к собственному убийству, я спокойно продолжила расследование дела Владимирова.
Потом, по зрелому размышлению, я поняла, что если бы меня действительно хотели ликвидировать, то предупреждать об этом не стали бы. А это было просто тявканье, давление на психику. Когда я все же решила поставить в известность начальство, мой непосредственный шеф, оценивая заявление о том, что мне что-то угрожает, если с головы Владимирова упадет хоть один волос, иронически спросил: «Лена, а ты что, его за волосы таскаешь?»
Вообще шеф был остроумен. В прокуратуре города я занимала кабинет площадью 2, 5 квадратных метра и сидела прямо под книжной полкой, на которой, кроме книг, стоял цветочный горшок с аспарагусом. Начальник все время говорил мне, что я зря сижу под этой полкой, она когда-нибудь упадет мне на голову. В один прекрасный день ветка аспарагуса зацепилась за мой погон, и, когда я повернулась, горшок с цветком опрокинулся на меня сверху. Горшок разбился, аспарагус с землей вывалился мне на голову, и я сидела ни жива ни мертва, пока на шум не прибежал шеф. Увидев меня в земле и в осколках горшка, с висящим на ушах аспарагусом, он спросил, что произошло. Я объяснила, что горшок с цветком упал мне на голову и разбился, а голова, кажется, цела. (Хочу отметить, что это было через неделю после защиты мной кандидатской диссертации.) Шеф, помолчав полминуты, веско сказал: «Да, Лена, твоя голова меня восхищает во всех отношениях».
Он мне явно льстил. Может быть, моя голова хорошо соображала в юридических тонкостях, но то, что в людях я абсолютно не разбиралась, это факт. Наши отношения с Имантом становились все теснее, мы уже настолько хорошо понимали друг друга, что Имант мог пожаловаться мне на проблемы с потенцией – из-за того, что спиртного он потреблял больше, чем нужно. Пил он действительно каждый день; по его собственному выражению, пока он не примет двести коньяку, у него «не включается зажигание». Это, конечно, был еще не алкоголизм, но уже бесспорно бытовое пьянство. Если не принюхиваться, то по его поведению было практически незаметно, что он нетрезв, и только спустя длительное время тесного общения с ним я заметила, что, выпив, он говорит значительно больше того, что следовало. Сколько леденящих душу историй, компрометирующих его товарищей и руководство, я выслушала, когда Имант не вполне владел собой, подогревшись коньячком! Если бы я записывала его речи на диктофон, я могла бы сказочно обогатиться...
Обыск в квартире Владимирова произвел впечатление не только на оперов, его проводивших, но и на понятых, которые все время тихо спрашивали, а кто такой хозяин квартиры? Один из оперов ответил: «Милиционер», а глуховатый понятой передал другому: «Видишь, я говорил – миллионер». Он был недалек от истины; во время обыска нашли красивый фирменный конверт, в который был вложен чистый бланк с реквизитами фирмы «Auto G&B», зарегистрированной в Австралии, в составе директоров которой значились Владимир Владимиров и Сергей Туков, а сверху на бланке был почерком Владимирова написан номер счета в банке Сиднея.
На просьбу рассказать о происхождении найденных документов Владимиров, розовея и стесняясь, поведал, что как-то в офисе у своего знакомого Сергея Гукова увидел красивый конверт с фирменным бланком, на котором значились имена директоров, одно из которых совпало с его собственным, и тихо спер этот конверт с тем, чтобы впоследствии хвастаться им перед друзьями. Вызванный на допрос Гуков горячо подтвердил, что Владик не является директором этой фирмы, но версию событий предложил другую: он ездил в Австралию регистрировать там фирму под названием «Auto G&B», но там потребовалось указать в документах не одного, а двух директоров, и он назвал первые пришедшие ему на ум данные Владимир Владимиров.
Так как эти сказки бабушки Арины никого убедить не могли, кроме разве что нашего суда – самого гуманного суда в мире, я на всякий случай запросила Интерпол о наличии в Австралии такой фирмочки. Мне пришел очень вежливый ответ, подписанный детективом Джоном Грегори. В нем содержались исчерпывающие данные о регистрации названной фирмы в городе Сиднее, с уставным капиталом в 1 миллион австралийских долларов, одним из директоров которой является некий Владимир Владимиров, а далее шли его исчерпывающие биографические данные, до мельчайших деталей совпадавшие с данными «Владика в кубе», вплоть до прописки в милицейском общежитии на Севастопольской улице. В письме из Интерпола имелась деликатная приписка о том, что счета с указанным номером у Владимирова в банке Сиднея нет, но конфиденциальным путем стало известно, что «г-н Владимиров имел счет в банке другого города в Австралии, указанный счет был закрыт некоторое время назад, и получить какую-либо дополнительную информацию не представляется возможным».
Ну а про обнаруженные в карманах Владимирова при задержании банковские бандероли от упаковок австралийских долларов я даже и не спрашивала – и так было ясно, что он, скорее всего, и их нашел в офисе у какого-нибудь знакомого и стащил, чтобы хвастаться ими перед друзьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Когда мы взяли Владимирова, я, с учетом скрупулезной подготовки и тщательного расчета, в хорошем темпе провела его опознание, оба свидетеля, за ручку приведенные Имантом в РУОП, уверенно ткнули в него пальцем, за этим последовал допрос и арест. Владик, конечно, не сломался, но в этом специфика работы с бывшими коллегами – если они поумнее, они не колются, прекрасно зная, что не они должны доказывать свою невиновность, а мы их вину.
Дальше было опознание Владимирова как человека Хаммера, привязка его к делам Хаммера и покушению на Валентина. Все происходило по классической схеме: «Нет, никакого Хаммера я не знаю». – «Вы предъявляетесь на опознание свидетелю, который утверждает, что видел Вас в офисе у Хаммера».– «Да, я припоминаю, что заходил к нему в офис, так как мне порекомендовали купить у него стройматериалы по дешевке», и так далее, до признания в том, что Владимиров вместе с половиной отделения милиции охранял склады с шоколадом «Черная смерть», который Хаммер украл у другой преступной группировки под прикрытием имени Валентина. Выяснилось, что были разбирательства по поводу шоколада между бывшими и настоящими владельцами, на которые приезжал Владимиров, вооруженный автоматом, выданным ему в отделении якобы для операции по захвату бандитов. Нет, такой начальник службы безопасности в организованной преступной группировке был просто на вес золота!
На следственном эксперименте Имант не присутствовал. Опера вообще не светились во время следственных действий, и во избежание лишних разговоров я даже не дала им допуск к Владимирову в изолятор. Когда видеокамера была включена, я еще раз разъяснила понятым суть эксперимента и попросила их обращать особое внимание на время, Владимиров был спокоен. Его адвокат безучастно смотрел в окно автобуса, на котором мы катались, и за время всего эксперимента не произнес ни слова. Мы проехали по маршруту, указанному Владиком, и наконец прибыли к магазину. Без пяти четыре. «Эксперимент закончен, – объявила я. – Есть дополнения?» – «Да, – лениво сказал Владимиров, – я забыл уточнить, что в тот день магазин работал до четырех».
«Ну как?! Как, черт побери, Холмс, это случилось?! – металась я по своей каморке в прокуратуре на следующий день. – Ведь кроме тебя и меня об этом никто не знал!» Имант мрачно молчал и, похоже, был расстроен не меньше меня.
Значительно позже я посмотрела один занимательный импортный детектив, в котором судебно-медицинский эксперт – он же близкий друг местного полицейского – убивал женщин, действуя в резиновых медицинских перчатках, а потом сам же их и вскрывал, одновременно уничтожая улики. Толковый полицейский раскопал научную статью о возможности идентификации следов рук, оставленных через резиновые перчатки, и показал ее другу-эксперту. Следующее убийство было совершено уже в хлопчатобумажных перчатках. Полицейский, обсуждая этот печальный факт с экспертом, спрашивал: «Почему он сменил перчатки? Ведь об этом знали только ты и я». Друг-эксперт спокойно отвечал: «Одно из двух – или это простое совпадение, или один из нас убийца».
Но тогда я этот фильм еще не смотрела. Я стала еще осторожнее, уже не доверяла добытую информацию вообще никому, кроме Иманта, даже своему начальнику. Информация все равно продолжала утекать, из чего я сделала вывод, любезно подсказанный мне Имантом, о том, что мой кабинет прослушивается.
Как раз в этот период ко мне зашла моя бывшая коллега по районной прокуратуре и, очень стесняясь, сказала, что ее попросили мне передать конкретные люди, – и она назвала этих конкретных людей, из нашей же системы, – что если с головы Владимирова упадет хоть один волос, то моей судьбе не позавидуешь, а пока чтобы я ходила по улицам и оглядывалась. Приятного в этом было мало, особенно мне хотелось оглядываться, когда, плотно поработав, я выходила из прокуратуры поздно ночью и отчетливо осознавала, что на этой пустынной улице можно просто, сидя на лавочке напротив прокуратуры, подождать, когда я выйду, расстрелять меня из автомата и спокойно уйти и никогда не быть найденным.
Тем более что я сама была абсолютно беззащитна и даже не знала, что делать с выданным мне оружием, по причине полного неумения его применять. При этом я страстно хотела научиться стрелять, в смысле – попадать в цель, а не просто нажимать спусковой крючок. Но результаты моих занятий стрельбой были настолько неутешительны, что инструктор стал оставлять меня одну в тире, чтобы никто не сбивал меня с толку пальбой над ухом, показывал, как держать спину, как дышать, я все делала по правилам, а он потом искал по тиру следы от моих пуль и приговаривал: «Нет, я понимаю, что можно в мишень не попасть, но в стене-то должна дырка остаться?!»
Кроме того, меня волновал вопрос, должным ли образом будет оформлен мой труп? Ничего смешного в этом нет: я столько раз видела трупы людей, застигнутых убийцами в самые неподходящие моменты, что весьма трепетно относилась к тому, как я буду смотреться в такой обстановке. Был в моей жизни случай, когда я очень поздно попала в парикмахерскую, мастер накрутила мои волосы на бигуди и ушла пить кофе, а в зале остались я и еще одна запоздалая клиентка. И вдруг в парикмахерскую вошли двое молодых людей весьма странного поведения: они стали зигзагами передвигаться по помещению и бормотать какие-то нелепости, и я поняла, что это наркоманы «под балдой». Мое воображение услужливо нарисовало картину похищения ими выручки и убийства двух беззащитных женщин, то есть нас – свидетелей ограбления, и я впала в транс при мысли, что вот приедет дежурная группа осматривать наши трупы, а мой труп – с папильотками на голове. Мое воображение как-то упускало процесс лишения меня жизни, а вот картину осмотра лишенного жизни тела рисовало во всех красках. К счастью, наркоманы, видимо, были недостаточно агрессивными и несолоно хлебавши покинули парикмахерскую, когда вернулись мастера.
Поэтому, когда мне передали угрозы, я спросила своего шефа, приедет ли он на место происшествия, если будет обнаружен мой труп? Он успокоил меня тем, что не только он непременно приедет, но и обязательно – заместитель прокурора города, а может, и сам прокурор, и вообще, сказал он, я могу не волноваться, – к моему трупу выстроится целая очередь руководителей ГУВД и прокуратуры. Обнадеженная, я позвонила в морг и спросила, кому заведующий поручит вскрывать мой труп. Заведующий, с которым мы вместе оформили немало криминальных смертей, заверил меня в том, что он никому такое важное мероприятие не перепоручит, лично меня вскроет и даже французским одеколоном мои останки побрызгает. Организовав таким образом надлежащее отношение к собственному убийству, я спокойно продолжила расследование дела Владимирова.
Потом, по зрелому размышлению, я поняла, что если бы меня действительно хотели ликвидировать, то предупреждать об этом не стали бы. А это было просто тявканье, давление на психику. Когда я все же решила поставить в известность начальство, мой непосредственный шеф, оценивая заявление о том, что мне что-то угрожает, если с головы Владимирова упадет хоть один волос, иронически спросил: «Лена, а ты что, его за волосы таскаешь?»
Вообще шеф был остроумен. В прокуратуре города я занимала кабинет площадью 2, 5 квадратных метра и сидела прямо под книжной полкой, на которой, кроме книг, стоял цветочный горшок с аспарагусом. Начальник все время говорил мне, что я зря сижу под этой полкой, она когда-нибудь упадет мне на голову. В один прекрасный день ветка аспарагуса зацепилась за мой погон, и, когда я повернулась, горшок с цветком опрокинулся на меня сверху. Горшок разбился, аспарагус с землей вывалился мне на голову, и я сидела ни жива ни мертва, пока на шум не прибежал шеф. Увидев меня в земле и в осколках горшка, с висящим на ушах аспарагусом, он спросил, что произошло. Я объяснила, что горшок с цветком упал мне на голову и разбился, а голова, кажется, цела. (Хочу отметить, что это было через неделю после защиты мной кандидатской диссертации.) Шеф, помолчав полминуты, веско сказал: «Да, Лена, твоя голова меня восхищает во всех отношениях».
Он мне явно льстил. Может быть, моя голова хорошо соображала в юридических тонкостях, но то, что в людях я абсолютно не разбиралась, это факт. Наши отношения с Имантом становились все теснее, мы уже настолько хорошо понимали друг друга, что Имант мог пожаловаться мне на проблемы с потенцией – из-за того, что спиртного он потреблял больше, чем нужно. Пил он действительно каждый день; по его собственному выражению, пока он не примет двести коньяку, у него «не включается зажигание». Это, конечно, был еще не алкоголизм, но уже бесспорно бытовое пьянство. Если не принюхиваться, то по его поведению было практически незаметно, что он нетрезв, и только спустя длительное время тесного общения с ним я заметила, что, выпив, он говорит значительно больше того, что следовало. Сколько леденящих душу историй, компрометирующих его товарищей и руководство, я выслушала, когда Имант не вполне владел собой, подогревшись коньячком! Если бы я записывала его речи на диктофон, я могла бы сказочно обогатиться...
Обыск в квартире Владимирова произвел впечатление не только на оперов, его проводивших, но и на понятых, которые все время тихо спрашивали, а кто такой хозяин квартиры? Один из оперов ответил: «Милиционер», а глуховатый понятой передал другому: «Видишь, я говорил – миллионер». Он был недалек от истины; во время обыска нашли красивый фирменный конверт, в который был вложен чистый бланк с реквизитами фирмы «Auto G&B», зарегистрированной в Австралии, в составе директоров которой значились Владимир Владимиров и Сергей Туков, а сверху на бланке был почерком Владимирова написан номер счета в банке Сиднея.
На просьбу рассказать о происхождении найденных документов Владимиров, розовея и стесняясь, поведал, что как-то в офисе у своего знакомого Сергея Гукова увидел красивый конверт с фирменным бланком, на котором значились имена директоров, одно из которых совпало с его собственным, и тихо спер этот конверт с тем, чтобы впоследствии хвастаться им перед друзьями. Вызванный на допрос Гуков горячо подтвердил, что Владик не является директором этой фирмы, но версию событий предложил другую: он ездил в Австралию регистрировать там фирму под названием «Auto G&B», но там потребовалось указать в документах не одного, а двух директоров, и он назвал первые пришедшие ему на ум данные Владимир Владимиров.
Так как эти сказки бабушки Арины никого убедить не могли, кроме разве что нашего суда – самого гуманного суда в мире, я на всякий случай запросила Интерпол о наличии в Австралии такой фирмочки. Мне пришел очень вежливый ответ, подписанный детективом Джоном Грегори. В нем содержались исчерпывающие данные о регистрации названной фирмы в городе Сиднее, с уставным капиталом в 1 миллион австралийских долларов, одним из директоров которой является некий Владимир Владимиров, а далее шли его исчерпывающие биографические данные, до мельчайших деталей совпадавшие с данными «Владика в кубе», вплоть до прописки в милицейском общежитии на Севастопольской улице. В письме из Интерпола имелась деликатная приписка о том, что счета с указанным номером у Владимирова в банке Сиднея нет, но конфиденциальным путем стало известно, что «г-н Владимиров имел счет в банке другого города в Австралии, указанный счет был закрыт некоторое время назад, и получить какую-либо дополнительную информацию не представляется возможным».
Ну а про обнаруженные в карманах Владимирова при задержании банковские бандероли от упаковок австралийских долларов я даже и не спрашивала – и так было ясно, что он, скорее всего, и их нашел в офисе у какого-нибудь знакомого и стащил, чтобы хвастаться ими перед друзьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30