— По-моему, я донесла до вас все, что хотела. Поехали дальше.
Да уж, поехали... Добро пожаловать в «Трион». Донесла что хотела... У меня засосало под ложечкой.
И угораздило же вляпаться в такое дерьмо!
15
Знакомство отца с Антуаном Леонардом прошло плоховато. Если точнее, ужасно. Так сказать, под знаком полного отказа от плодотворного сотрудничества.
В тот же день я поехал к отцу. «Ауди» припарковал подальше: отец всегда пялится или в свой огромный телевизор, или в окно, и мне совсем не улыбалось выслушивать его упреки. Скажешь, что зарплату повысили — и то все вывернет наизнанку, и настроение будет испорчено.
Когда я подошел к подъезду, Морин, поджав губы, выкатывала большой черный чемодан к такси. На ней были салатовый брючный костюм с пышными узорами из тропических цветов и фруктов (она надевала его по торжественным случаям) и идеально белые кроссовки. Морин уже кричала водителю, чтобы тот поставил чемодан в машину, и тут я догнал ее, вручил последний чек (с щедрой прибавкой за моральный ущерб), многократно поблагодарил и даже попытался вежливо поцеловать в щеку. Морин резко отвернулась, хлопнула дверцей и уехала.
Бедная женщина! Мне она никогда не нравилась, но, зная, как отец достает своих сиделок, я прекрасно ее понимал.
Отец смотрел вечерние новости по Си-би-эс — вернее, кричал на Дэна Рэзера. Он терпеть не мог ведущих эфирного телевидения; про кабельных же «подонков» вообще лучше не упоминать. По кабельному отец выбирал только шоу, где ведущие правых убеждений с пеной у рта задирают гостей. Так он нынче развлекался.
Отец был в белой майке, при виде которой мне стало не по себе. В детстве он учил меня уму-разуму именно в такой майке. Как сейчас помню: в восемь лет я случайно пролил лимонад ему на кресло, и отец избил меня ремнем. Он стоял надо мной — драная майка в лимонадных пятнах, мокрое красное лицо — и ревел: «Видишь, до чего ты меня довел?» Картинка не из приятных.
— Ты на сколько назначил? — спросил отец. — Уже опаздывает!
— Еще нет.
Морин даже не осталась показать парню, что и как нужно делать.
— Что ты вырядился как гробовщик? Смотреть тошно.
— Я же тебе говорил: с сегодняшнего дня у меня новая работа.
Отец отвернулся к телевизору, с явным отвращением качая головой.
— Уволили?
— Из «Уайатта»? Да нет же, я сам ушел.
— Ты, как обычно, сачковал, и тебя послали. А то я не знаю! Да они чуют неудачника за милю! — Отец тяжело отдышался. — Мать тебя избаловала. Так и с хоккеем. Постарался бы, сейчас играл бы в лиге.
— Не так уж хорошо я и выступал...
— Ну да, легко говорить! Вот где я тебя подставил — выучил в дорогом колледже, а ты лишь таскался по ресторанам с дружками.
Не совсем так. Я учился и работал, чтобы хватило денег на учебу. А, пусть его думает что хочет!
Отец вперил в меня налитые кровью глаза-бусинки:
— И где теперь твои дружки?
— У меня все в порядке, папа, — ответил я. Ну вот, опять его понесло. На мое счастье, зазвенел звонок, и я почти бегом бросился открывать.
Антуан явился точно вовремя, одетый в голубую больничную форму, прямо как санитар или медбрат. Интересно, откуда форма? Он ничего такого не говорил.
— Кто там? — хрипло выкрикнул отец.
— Антуан, — отозвался я.
— Антуан? Что за дурацкое имя? Ты притащил гомика из Франции? — Отец обернулся, увидел в дверях Антуана и побагровел. Потом зажмурил глаза, раскрыл рот и в ужасе выдохнул: — Господи!
— Как дела? — Антуан пожал мне руку так, что кости затрещали. — А вы, должно быть, тот самый Фрэнсис Кэссиди. — Он подошел к креслу и добавил приятным баритоном: — Я Антуан Леонард. Рад с вами познакомиться, сэр.
Отец тяжело дышал, не сводя с него выпученных глаз. Наконец он выговорил:
— Адам, надо поговорить. Прямо сейчас.
— Пожалуйста.
— Нет. Гони этого Антуана или как там его, и поговорим.
Антуан недоуменно взглянул на меня.
— Может, занесешь вещи к себе? — предложил я. — Вторая дверь справа. Начинай обустраиваться.
Антуан взялся за свои сумки. Отец начал, не дожидаясь, пока тот выйдет:
— Во-первых, я не хочу, чтобы за мной ходил мужик, ясно? Найди женщину. Во-вторых, я не хочу черных. Им нельзя доверять. Чем ты думал? Хочешь с ним меня оставить? Это же гангстер: весь разрисованный, и на голове черт-те что. Мне такой не нужен. Я что, много прошу? — Отец задыхался сильнее обычного. — Посмел притащить сюда негра!.. Забыл, как ко мне вламывались нищие подростки?
— Ну, вламывались. И сразу уходили, потому что у тебя нечего красть. — Я говорил тихо, хотя внутри кипел от злости. — Во-первых, папа, у нас нет выбора. В агентствах со мной уже не хотят иметь дела, потому что ты всех прогоняешь. Во-вторых, я с тобой сидеть не могу, потому что работаю, или ты забыл? А в-третьих, дай ему хоть показать, на что он способен.
Антуан вернулся в зал. Он подошел к отцу почти вплотную, словно хотел запугать, однако начал говорить тихо и даже ласково:
— Мистер Кэссиди, если вы хотите, чтобы я ушел, я уйду. Черт, да хоть сейчас! Мне-то что. Я никому не навязываюсь. И по работе тоже не сохну. В тюрьме и так знают, что я искал работу, как мог.
Отец в это время смотрел по телевизору рекламу подгузников для взрослых. Под левым глазом дергалась жилка. Знакомая мина: специально для разносов и угроз. Когда-то он заставлял своих футболистов бегать, пока кого-нибудь не вырвет, именно с таким выражением лица. Правда, со мной этот номер уже не проходил. Ну а Антуан за решеткой явно видал виды пострашнее.
— Ты сказал «в тюрьме»?
— Вы не ослышались.
— Ты зэк?!
— Бывший.
— Ты что, твою мать, вытворяешь? — прошипел отец. — Хочешь свести меня в могилу? Я и так еле живой, а ты приводишь ко мне чертова зэка?
Антуана это все, похоже, ничуть не трогало.
— Ваш сын прав: у вас действительно нечего красть, — произнес он, глядя на отца сонными глазами. — Неужели вы думаете, я бы мог здесь на что-то позариться?
— Ты это слышал? — запыхтел отец. — Нет, ты слышал?
— И еще одно: если я остаюсь, давайте кое о чем договоримся. — Антуан потянул носом воздух. — Накурено! Вы бросите курить прямо сейчас. Все ваши болезни из-за курева. — Он постучал огромным кулаком по подлокотнику. Резко откинулась крышка — а я и не знал, что там тайник! — и из-под нее, как чертик, выскочила красно-белая пачка «Мальборо». — Так я и думал. Мой отец их тоже здесь прятал.
— Эй! — заорал отец. — Ты что делаешь?!
— И будете тренироваться. У вас скоро ноги отвалятся. Главное — не легкие, а мышцы.
— Ты что, совсем рехнулся?! — не унимался отец.
— Если болит дыхалка, нужен спорт. С легкими уже ничего не сделаешь, дело конченое. Другое дело — мышцы. Сначала будем подтягивать ноги сидя, чтобы мышцы ожили. Потом начнем ходить. По минуте. У моего старика тоже была эмфизема, так мы с братом...
— Пусть этот разрисованный... негр-переросток, — выговорил отец между вдохами, — собирает свои манатки... и вышвыривается!
Я чудом сдержался. День прошел отвратно, я и так был на взводе. Вечно рву задницу, чтобы найти того, кто готов терпеть моего старика. Сиделки увольняются, я нахожу новых. И так до бесконечности. А этот прогоняет последнего — да, не идеальный вариант, но других-то нет! Сказать бы отцу все, что я о нем думаю, а вот не могу. Не могу кричать на несчастного умирающего старика с эмфиземой в последней стадии. Я сдержался.
Впрочем, я бы и так рта не успел открыть, потому что Антуан уже повернулся ко мне:
— Как я понимаю, меня нанял ваш сын, и уволить может только он.
Я покачал головой:
— Нет, Антуан, и не надейся. Так легко ты от нас не отделаешься. Приступай!
16
Мне нужно было спустить пар. Все хреново: Нора Соммерс ткнула меня носом в лужу. Я не могу послать ее подальше. Я вылечу из «Триона», не успев стянуть даже кофейную кружку. В общем, влип по полной программе. А тут еще мой старик. Я сдерживался, чтобы не заорать: «Расист ты долбаный, тварь неблагодарная, когда же ты сдохнешь?!» — и это разъедало мне нутро.
Вот я и пошел в бар «Бродячий кот». Я знал, что сегодня за стойкой Сет. Значит, можно надраться на халяву.
— Какие люди! — обрадовался Сет. — Первый день на новом месте, а?
— Ну!..
— Что, так хреново?
— И не спрашивай.
— Да уж, сам вижу... — Он плеснул мне скотча.
Я не ужинал и устал как собака, и спиртное сразу ударило в голову.
— И что уж такого страшного? Первый день, тебе показали, где туалет, так? — Сет глянул на телевизор, где шел баскетбол, и снова повернулся ко мне.
Я рассказал о Норе Соммерс и ее шуточке с «Ньютоном».
— Вот ведь сука! С чего ты ей сдался? Ты же только пришел, ни хрена не знаешь, так?
Я покачал головой:
— Да нет, она...
И вдруг до меня дошло: я же не объяснил Сету главного! Что я считаюсь суперзвездой из «Уайатта». Черт. А без этого вся история о Норе-драконихе не имеет смысла. Мои мозги превратились в непрожаренный омлет — нет, в плавленый сыр. Выкрутиться оказалось сложнее, чем взобраться на Эверест или переплыть Атлантический океан. Я заврался. Внутри меня все стало мягким и противным. Я так устал!
На мое счастье, Сета позвали.
— Извиняй, чувак, сегодня гамбургеры в два раза дешевле, поэтому народ повалил, — сказал Сет и понес куда-то пиво.
Я задумался о своих новых знакомых, актерах из «маленькой театральной афиши», как сказал этот странный Мордден. Они толпились у меня в голове и корчили рожи. Сгрузить бы кому все это! Рассказать о Чеде, о Филе-ветеране (не помню фамилию). О «Трионе», о Джоке Годдарде в столовой... Нельзя. Я не уверен, что вовремя остановлюсь и не сболтну лишнего.
Скотч почти выветрился, но в голове все равно тревожно гудело, будто в пианино с нажатой педалью. Потом резко запищало, как зашкаливший микрофон.
Когда Сет вернулся, он уже забыл, о чем шла речь. Мы, мужики, больше думаем о себе, чем о чужих проблемах. Мужская самовлюбленность меня и спасла.
— Знаешь, бармены очень нравятся женщинам, — заявил Сет. — С чего бы это?
— Трудно сказать. Может, не все бармены, а именно ты. Я повернул к нему пустой стакан.
— И то правда... — Он налил мне еще полета, кинул пару кубиков льда. Потом пожаловался, так тихо, что я еле расслышал (вокруг все говорили, да еще орал телевизор): — Шефу не нравится, как я наливаю. Вечно вставляет в стакан линейку: тренируйся! И проверяет: «Налей! Стой, куда так много! Все разольешь забесплатно!»
— А мне нравится, — вставил я.
— Вообще-то я должен брать с тебя деньги.
— Нет проблем. Я теперь хорошо получаю.
— Не парься! Барменам положены четыре бесплатных раза за вечер. Так ты говоришь, на работе достают... Мне вот на юрфирме шею мылят даже за десять минут опоздания.
Я кивнул.
— Ну, этот Шапиро не знает, с какой стороны подойти к ксероксу. Не умеет посылать факсы. Даже с «Лексис-Нексисом» не дружит. Без меня — как без рук.
— А может, он просто сваливает на тебя черную работенку?
Сет, похоже, не слышал.
— Я тебе говорил о своем последнем проекте?
— Колись.
— Объясняю: джинглы!
— Чего-чего?
— Ну, джинглы! Рекламные мелодии. Типа этой! — Сет кивнул на телевизор. Как раз шла малобюджетная реклама матрацев с идиотской песенкой, которая меня дико раздражала. — Я познакомился на фирме с одним парнем. Он работает на рекламное агентство и все мне рассказал. Пообещал устроить прослушивание в компаниях, которые этим занимаются: например, «Мегамьюзик», «Крашинг», «Рокет». Он говорит, легче всего прорваться на рынок через них.
— Сет, ты даже нот не знаешь.
— Ну и что? Многие звезды тоже не знают! И вообще, любую вещь можно выучить за тридцать секунд. Он говорил, девчонка, которая поет для «Джей-Си Пенни», тоже без музыкального образования, зато голос есть!
Женщина рядом со мной спросила Сета:
— Какое у вас вино?
— Красное, белое и розовое. Вам какого?
Она попросила белого, Сет налил ей бокал и повернулся ко мне.
— Петь — прибыльнее всего. Нужно только сделать ролик, записать диск, и ты лучший, тебя знает страна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Да уж, поехали... Добро пожаловать в «Трион». Донесла что хотела... У меня засосало под ложечкой.
И угораздило же вляпаться в такое дерьмо!
15
Знакомство отца с Антуаном Леонардом прошло плоховато. Если точнее, ужасно. Так сказать, под знаком полного отказа от плодотворного сотрудничества.
В тот же день я поехал к отцу. «Ауди» припарковал подальше: отец всегда пялится или в свой огромный телевизор, или в окно, и мне совсем не улыбалось выслушивать его упреки. Скажешь, что зарплату повысили — и то все вывернет наизнанку, и настроение будет испорчено.
Когда я подошел к подъезду, Морин, поджав губы, выкатывала большой черный чемодан к такси. На ней были салатовый брючный костюм с пышными узорами из тропических цветов и фруктов (она надевала его по торжественным случаям) и идеально белые кроссовки. Морин уже кричала водителю, чтобы тот поставил чемодан в машину, и тут я догнал ее, вручил последний чек (с щедрой прибавкой за моральный ущерб), многократно поблагодарил и даже попытался вежливо поцеловать в щеку. Морин резко отвернулась, хлопнула дверцей и уехала.
Бедная женщина! Мне она никогда не нравилась, но, зная, как отец достает своих сиделок, я прекрасно ее понимал.
Отец смотрел вечерние новости по Си-би-эс — вернее, кричал на Дэна Рэзера. Он терпеть не мог ведущих эфирного телевидения; про кабельных же «подонков» вообще лучше не упоминать. По кабельному отец выбирал только шоу, где ведущие правых убеждений с пеной у рта задирают гостей. Так он нынче развлекался.
Отец был в белой майке, при виде которой мне стало не по себе. В детстве он учил меня уму-разуму именно в такой майке. Как сейчас помню: в восемь лет я случайно пролил лимонад ему на кресло, и отец избил меня ремнем. Он стоял надо мной — драная майка в лимонадных пятнах, мокрое красное лицо — и ревел: «Видишь, до чего ты меня довел?» Картинка не из приятных.
— Ты на сколько назначил? — спросил отец. — Уже опаздывает!
— Еще нет.
Морин даже не осталась показать парню, что и как нужно делать.
— Что ты вырядился как гробовщик? Смотреть тошно.
— Я же тебе говорил: с сегодняшнего дня у меня новая работа.
Отец отвернулся к телевизору, с явным отвращением качая головой.
— Уволили?
— Из «Уайатта»? Да нет же, я сам ушел.
— Ты, как обычно, сачковал, и тебя послали. А то я не знаю! Да они чуют неудачника за милю! — Отец тяжело отдышался. — Мать тебя избаловала. Так и с хоккеем. Постарался бы, сейчас играл бы в лиге.
— Не так уж хорошо я и выступал...
— Ну да, легко говорить! Вот где я тебя подставил — выучил в дорогом колледже, а ты лишь таскался по ресторанам с дружками.
Не совсем так. Я учился и работал, чтобы хватило денег на учебу. А, пусть его думает что хочет!
Отец вперил в меня налитые кровью глаза-бусинки:
— И где теперь твои дружки?
— У меня все в порядке, папа, — ответил я. Ну вот, опять его понесло. На мое счастье, зазвенел звонок, и я почти бегом бросился открывать.
Антуан явился точно вовремя, одетый в голубую больничную форму, прямо как санитар или медбрат. Интересно, откуда форма? Он ничего такого не говорил.
— Кто там? — хрипло выкрикнул отец.
— Антуан, — отозвался я.
— Антуан? Что за дурацкое имя? Ты притащил гомика из Франции? — Отец обернулся, увидел в дверях Антуана и побагровел. Потом зажмурил глаза, раскрыл рот и в ужасе выдохнул: — Господи!
— Как дела? — Антуан пожал мне руку так, что кости затрещали. — А вы, должно быть, тот самый Фрэнсис Кэссиди. — Он подошел к креслу и добавил приятным баритоном: — Я Антуан Леонард. Рад с вами познакомиться, сэр.
Отец тяжело дышал, не сводя с него выпученных глаз. Наконец он выговорил:
— Адам, надо поговорить. Прямо сейчас.
— Пожалуйста.
— Нет. Гони этого Антуана или как там его, и поговорим.
Антуан недоуменно взглянул на меня.
— Может, занесешь вещи к себе? — предложил я. — Вторая дверь справа. Начинай обустраиваться.
Антуан взялся за свои сумки. Отец начал, не дожидаясь, пока тот выйдет:
— Во-первых, я не хочу, чтобы за мной ходил мужик, ясно? Найди женщину. Во-вторых, я не хочу черных. Им нельзя доверять. Чем ты думал? Хочешь с ним меня оставить? Это же гангстер: весь разрисованный, и на голове черт-те что. Мне такой не нужен. Я что, много прошу? — Отец задыхался сильнее обычного. — Посмел притащить сюда негра!.. Забыл, как ко мне вламывались нищие подростки?
— Ну, вламывались. И сразу уходили, потому что у тебя нечего красть. — Я говорил тихо, хотя внутри кипел от злости. — Во-первых, папа, у нас нет выбора. В агентствах со мной уже не хотят иметь дела, потому что ты всех прогоняешь. Во-вторых, я с тобой сидеть не могу, потому что работаю, или ты забыл? А в-третьих, дай ему хоть показать, на что он способен.
Антуан вернулся в зал. Он подошел к отцу почти вплотную, словно хотел запугать, однако начал говорить тихо и даже ласково:
— Мистер Кэссиди, если вы хотите, чтобы я ушел, я уйду. Черт, да хоть сейчас! Мне-то что. Я никому не навязываюсь. И по работе тоже не сохну. В тюрьме и так знают, что я искал работу, как мог.
Отец в это время смотрел по телевизору рекламу подгузников для взрослых. Под левым глазом дергалась жилка. Знакомая мина: специально для разносов и угроз. Когда-то он заставлял своих футболистов бегать, пока кого-нибудь не вырвет, именно с таким выражением лица. Правда, со мной этот номер уже не проходил. Ну а Антуан за решеткой явно видал виды пострашнее.
— Ты сказал «в тюрьме»?
— Вы не ослышались.
— Ты зэк?!
— Бывший.
— Ты что, твою мать, вытворяешь? — прошипел отец. — Хочешь свести меня в могилу? Я и так еле живой, а ты приводишь ко мне чертова зэка?
Антуана это все, похоже, ничуть не трогало.
— Ваш сын прав: у вас действительно нечего красть, — произнес он, глядя на отца сонными глазами. — Неужели вы думаете, я бы мог здесь на что-то позариться?
— Ты это слышал? — запыхтел отец. — Нет, ты слышал?
— И еще одно: если я остаюсь, давайте кое о чем договоримся. — Антуан потянул носом воздух. — Накурено! Вы бросите курить прямо сейчас. Все ваши болезни из-за курева. — Он постучал огромным кулаком по подлокотнику. Резко откинулась крышка — а я и не знал, что там тайник! — и из-под нее, как чертик, выскочила красно-белая пачка «Мальборо». — Так я и думал. Мой отец их тоже здесь прятал.
— Эй! — заорал отец. — Ты что делаешь?!
— И будете тренироваться. У вас скоро ноги отвалятся. Главное — не легкие, а мышцы.
— Ты что, совсем рехнулся?! — не унимался отец.
— Если болит дыхалка, нужен спорт. С легкими уже ничего не сделаешь, дело конченое. Другое дело — мышцы. Сначала будем подтягивать ноги сидя, чтобы мышцы ожили. Потом начнем ходить. По минуте. У моего старика тоже была эмфизема, так мы с братом...
— Пусть этот разрисованный... негр-переросток, — выговорил отец между вдохами, — собирает свои манатки... и вышвыривается!
Я чудом сдержался. День прошел отвратно, я и так был на взводе. Вечно рву задницу, чтобы найти того, кто готов терпеть моего старика. Сиделки увольняются, я нахожу новых. И так до бесконечности. А этот прогоняет последнего — да, не идеальный вариант, но других-то нет! Сказать бы отцу все, что я о нем думаю, а вот не могу. Не могу кричать на несчастного умирающего старика с эмфиземой в последней стадии. Я сдержался.
Впрочем, я бы и так рта не успел открыть, потому что Антуан уже повернулся ко мне:
— Как я понимаю, меня нанял ваш сын, и уволить может только он.
Я покачал головой:
— Нет, Антуан, и не надейся. Так легко ты от нас не отделаешься. Приступай!
16
Мне нужно было спустить пар. Все хреново: Нора Соммерс ткнула меня носом в лужу. Я не могу послать ее подальше. Я вылечу из «Триона», не успев стянуть даже кофейную кружку. В общем, влип по полной программе. А тут еще мой старик. Я сдерживался, чтобы не заорать: «Расист ты долбаный, тварь неблагодарная, когда же ты сдохнешь?!» — и это разъедало мне нутро.
Вот я и пошел в бар «Бродячий кот». Я знал, что сегодня за стойкой Сет. Значит, можно надраться на халяву.
— Какие люди! — обрадовался Сет. — Первый день на новом месте, а?
— Ну!..
— Что, так хреново?
— И не спрашивай.
— Да уж, сам вижу... — Он плеснул мне скотча.
Я не ужинал и устал как собака, и спиртное сразу ударило в голову.
— И что уж такого страшного? Первый день, тебе показали, где туалет, так? — Сет глянул на телевизор, где шел баскетбол, и снова повернулся ко мне.
Я рассказал о Норе Соммерс и ее шуточке с «Ньютоном».
— Вот ведь сука! С чего ты ей сдался? Ты же только пришел, ни хрена не знаешь, так?
Я покачал головой:
— Да нет, она...
И вдруг до меня дошло: я же не объяснил Сету главного! Что я считаюсь суперзвездой из «Уайатта». Черт. А без этого вся история о Норе-драконихе не имеет смысла. Мои мозги превратились в непрожаренный омлет — нет, в плавленый сыр. Выкрутиться оказалось сложнее, чем взобраться на Эверест или переплыть Атлантический океан. Я заврался. Внутри меня все стало мягким и противным. Я так устал!
На мое счастье, Сета позвали.
— Извиняй, чувак, сегодня гамбургеры в два раза дешевле, поэтому народ повалил, — сказал Сет и понес куда-то пиво.
Я задумался о своих новых знакомых, актерах из «маленькой театральной афиши», как сказал этот странный Мордден. Они толпились у меня в голове и корчили рожи. Сгрузить бы кому все это! Рассказать о Чеде, о Филе-ветеране (не помню фамилию). О «Трионе», о Джоке Годдарде в столовой... Нельзя. Я не уверен, что вовремя остановлюсь и не сболтну лишнего.
Скотч почти выветрился, но в голове все равно тревожно гудело, будто в пианино с нажатой педалью. Потом резко запищало, как зашкаливший микрофон.
Когда Сет вернулся, он уже забыл, о чем шла речь. Мы, мужики, больше думаем о себе, чем о чужих проблемах. Мужская самовлюбленность меня и спасла.
— Знаешь, бармены очень нравятся женщинам, — заявил Сет. — С чего бы это?
— Трудно сказать. Может, не все бармены, а именно ты. Я повернул к нему пустой стакан.
— И то правда... — Он налил мне еще полета, кинул пару кубиков льда. Потом пожаловался, так тихо, что я еле расслышал (вокруг все говорили, да еще орал телевизор): — Шефу не нравится, как я наливаю. Вечно вставляет в стакан линейку: тренируйся! И проверяет: «Налей! Стой, куда так много! Все разольешь забесплатно!»
— А мне нравится, — вставил я.
— Вообще-то я должен брать с тебя деньги.
— Нет проблем. Я теперь хорошо получаю.
— Не парься! Барменам положены четыре бесплатных раза за вечер. Так ты говоришь, на работе достают... Мне вот на юрфирме шею мылят даже за десять минут опоздания.
Я кивнул.
— Ну, этот Шапиро не знает, с какой стороны подойти к ксероксу. Не умеет посылать факсы. Даже с «Лексис-Нексисом» не дружит. Без меня — как без рук.
— А может, он просто сваливает на тебя черную работенку?
Сет, похоже, не слышал.
— Я тебе говорил о своем последнем проекте?
— Колись.
— Объясняю: джинглы!
— Чего-чего?
— Ну, джинглы! Рекламные мелодии. Типа этой! — Сет кивнул на телевизор. Как раз шла малобюджетная реклама матрацев с идиотской песенкой, которая меня дико раздражала. — Я познакомился на фирме с одним парнем. Он работает на рекламное агентство и все мне рассказал. Пообещал устроить прослушивание в компаниях, которые этим занимаются: например, «Мегамьюзик», «Крашинг», «Рокет». Он говорит, легче всего прорваться на рынок через них.
— Сет, ты даже нот не знаешь.
— Ну и что? Многие звезды тоже не знают! И вообще, любую вещь можно выучить за тридцать секунд. Он говорил, девчонка, которая поет для «Джей-Си Пенни», тоже без музыкального образования, зато голос есть!
Женщина рядом со мной спросила Сета:
— Какое у вас вино?
— Красное, белое и розовое. Вам какого?
Она попросила белого, Сет налил ей бокал и повернулся ко мне.
— Петь — прибыльнее всего. Нужно только сделать ролик, записать диск, и ты лучший, тебя знает страна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54