Ты говоришь что думаешь. Ему это нравится.
— И это патология?
— Честность — это его фетиш. Чем ты откровеннее, чем меньше выбираешь слова, тем больше получаешь очков. — Интересно, не смешно ли самой Джудит советовать мне такое: дурачить Джока Годдарда, притворяясь честным? Стопроцентная синтетическая честность, ни грамма натуральных волокон. — Если он заметит обман или подхалимаж, то быстро к тебе остынет. А раз потеряв доверие Джока, ты вряд ли его вернешь.
— Ясно, — нетерпеливо вставил я. — Значит, теперь никакого обмана.
— Милый, ты на какой планете живешь? — оборвала меня Джудит. — Мы не можем его не обманывать. Это же элементарные основы карьеризма! Ты будешь его дурачить, только очень-очень хитро. Ничего очевидного, ничего такого, что он бы унюхал. Годдард чует ложь, как собаки чуют страх. Поэтому тебе нужно казаться абсолютно искренним. Сообщай ему плохие новости, которые другие пытаются приукрасить. Принеси план, который ему понравится, и сам укажи на недостатки. Честность — очень редкий товар в наше время. Как только научишься ее подделывать, считай, что ты в дамках.
— Всю жизнь мечтал, — сухо ответил я.
Джудит не удостоила меня вниманием.
— Люди всегда говорят, что не любят подхалимов, но на самом деле подавляющее большинство начальников обожают подхалимаж, даже когда понимают, что к ним подлизываются. Подхалимаж укрепляет их хрупкое эго, подпитывает чувство собственной важности. Другое дело — Джок Годдард. Ему это не нужно. Поверь мне, он уже достаточно высокого мнения о себе. Его не ослепляет тщеславие. Он не Муссолини, который стремился окружить себя подпевалами. — У меня чесался язык спросить: «Точно как один наш общий знакомый?» — Посмотри, кого он собирает вокруг: умных, сообразительных людей, которые способны быть резкими и откровенными.
Я кивнул:
— То есть он не любит лести.
— Нет, я этого не говорила! Все любят лесть. Но она должна казаться ему правдой. Маленькая притча: однажды Наполеон отправился на охоту в Булонский лес с Талейраном, который хотел произвести на великого полководца впечатление. Лес кишел кроликами, Наполеон убил полсотни и очень радовался. К сожалению, позже он узнал, что кролики были не дикие, а специально купленные слугами Талейрана на рынке, и пришел в ярость. С тех пор Наполеон никогда не доверял Талейрану.
— Пригодится на случай, если Годдард пригласит меня поохотиться на кроликов.
— Мораль в том, — заявила Джудит, — что льстить нужно уметь.
— Ну, я не с кроликами, Джудит. Я скорее с волками.
— А много ты о волках знаешь?
— Кое-что.
— У них все откровеннее, чем у людей. Да, есть самец-альфа, конечно, однако нам интересно другое: иерархия постоянно проверяется. Она очень нестабильна. Иногда самец-альфа бросает свежий кусок мяса на землю перед остальными, отходит на пару шагов и просто наблюдает. Это открытый вызов остальным: мол, попробуйте только понюхать!
— А кто понюхает, становится обедом.
— Неверно. Обычно альфе достаточно злобного взгляда. Или угрожающей позы. Поднять хвост и уши, рыкнуть, показаться больше и злее. А если драки не избежать, альфа будет нападать на наименее уязвимые части тела нарушителя. Он не собирается наносить увечья члену собственной стаи, а уж тем более убивать. Видишь ли, альфа не может жить без других волков. Волки — небольшие животные, которые в одиночку не завалят ни лося, ни оленя, ни карибу. Так что запомни: они постоянно друг друга проверяют.
— То есть так будет и со мной. — Эх, не на того я учился. Надо было ветеринарные курсы оканчивать.
Она искоса посмотрела на меня.
— У людей это не так очевидно, Адам. И все же генеральный директор, как вожак волчьей стаи, хочет, чтобы его команда была сильной. Поэтому демонстрация агрессии иногда приемлема: это признак выносливости, силы, жизнеспособности стаи. Вот почему так важна честность и продуманная прямота. Когда ты льстишь, делай это тонко и неявно, и пусть Годдард думает, что всегда услышит от тебя правду без прикрас. Джок Годдард в отличие от многих других начальников прекрасно понимает: если он хочет быть в курсе того, что происходит в компании, такие помощники необходимы. А если он не в курсе, грош ему цена.
И еще одно. В любых отношениях между ментором и протеже есть что-то от отца и сына, но в нашем случае это выражено еще ярче. Скорее всего ты напоминаешь ему сына, Элайджу.
Годдард действительно так меня называл.
— Мой ровесник?
— Был бы ровесником. Он погиб года два назад, когда ему был двадцать один. Некоторые думают, что после трагедии Годдард очень изменился, даже сдал. Возможно, ты начнешь идеализировать Годдарда, видеть в нем отца, которого хотел бы иметь. Но и он будет видеть в тебе сына, которого потерял. Помни об этом, может пригодиться. И будь осторожнее: иногда он будет к тебе слишком мягок, а иногда — неоправданно требователен.
Джудит нажала на пару клавиш ноутбука.
— А теперь — внимание. Мы посмотрим несколько интервью, которые Годдарддал на телевидении, — одно из «Уолл-стрит уик» с Луисом Рукейзером, несколько на Си-эн-би-си, и еще одно — с Кейти Курик на «Тудэй шоу».
На экране застыло видеоизображение Джока Годдарда — гораздо моложе, но такое же лукавое. Джудит повернулась ко мне.
— Адам, тебе предоставляется экстраординарная возможность. В то же время ситуация осложняется. Теперь тебе будет сложнее передвигаться по компании незамеченным и тусоваться с рядовыми сотрудниками. Парадоксально, однако твоя задача крайне осложнилась. Придется пользоваться всем, что у тебя есть. А сегодня я хочу, чтобы ты выучил Годдарда вдоль и поперек, ясно?
— Ясно.
— Отлично, — сказала она и холодно улыбнулась. — Я знаю, что ясно. — Джудит понизила голос почти до шепота: — Адам, я должна тебя предупредить, ради твоего же блага, — у Ника кончается терпение. Ты сколько недель в «Трионе»? А по секретным проектам до сих пор ничего не принес.
— Так ведь есть же предел... — начал я.
— Адам, — тихо, но угрожающе оборвала Джудит, — с этим человеком шутки плохи.
40
Алана Дженнигс жила в многоэтажке из красного кирпича неподалеку от головного офиса «Триона». Я сразу же узнал ее дом, потому что видел его на фотографии.
Вы замечали: когда начинаешь встречаться с девушкой, обращаешь внимание на то, что с ней связано — где она живет, как одевается, какие любит духи, — и все кажется таким новым, необычным? Ну а у меня получилось наоборот: я знал об Алане больше, чем некоторые мужья — о собственных женах, хотя провел с ней всего час или два.
Я подъехал к дому Аланы на «порше» (разве классные тачки придумали не для того, чтобы производить впечатление на девушек?), поднялся по ступенькам и позвонил. Голос из динамика прощебетал: «Спускаюсь!»
Алана вышла из подъезда в белой крестьянской блузке с вышивкой, черных леггинсах и с крошечной черной сумочкой на плече. Она заколола волосы, темные очки не надела. «Интересно, — подумал я, — носят ли крестьянские блузки крестьяне? И есть ли крестьяне в наше время? А если да, то осознают ли они себя именно крестьянами?» Алана выглядела ошеломляюще. И пахла замечательно, лучше, чем большинство девушек, с которыми я обычно встречался. Цветочный аромат под названием «Флориссимо». Я вспомнил: она покупает его в «Хаус оф Крид» каждый раз, когда бывает в Париже.
— Привет, — сказал я.
— Привет, Адам!
На губах Аланы блестела ярко-красная помада.
— Вот моя машина, — произнеся нарочито небрежно, стоя перед своим новеньким железным конем. Думаю, Алана заметила и автомобиль, и мой костюм от Зенья, и черную тенниску с открытым воротом, и пятитысячедолларовые итальянские часы — и решила, что я любитель внешних эффектов. Алана в крестьянской блузке, я — в прикиде от Зенья. Прелестно: она притворяется бедной, я — богатым. Боюсь, что я перестарался.
Я открыл перед Аланой дверцу (сиденье я предусмотрительно отодвинул, чтобы было просторнее). Внутри стоял сильный аромат новой кожи. Слева на задней части машины осталась наклейка со стоянки «Триона». Сидя в салоне, Алана ее, конечно, не увидит, но когда мы выйдем, должна обратить внимание. Так и лучше: ведь рано или поздно она все-таки узнает, что я работаю в «Трионе», причем на ее старом месте. Странное совпадение — мы ведь познакомились не на работе, — и чем скорее это всплывет, тем лучше. Я даже заготовил глупейшую фразу: «Да ты шутишь! Неужели? Я тоже! Поразительно!»
Мы ехали в ее любимый тайский ресторан. Через какое-то время в салоне наступило неловкое молчание. Алана бросила взгляд на спидометр.
— Здесь поосторожнее. Ловушка. Копы стоят и ждут, когда ты превысишь скорость.
Я улыбнулся, кивнул и вдруг вспомнил строку из одного из ее любимых фильмов-нуар, «Двойная страховка», который позавчера взял напрокат.
— С какой скоростью я ехал, мэм? — спросил я голосом Фреда Макмюррея.
Алана мгновенно все поняла. Умница. Она широко улыбнулась и подхватила:
— Думаю, девяносто миль в час. — Она прекрасно сымитировала голос роковой женщины, Барбары Стэнвик.
— Может, слезете с мотоцикла и выпишете мне штраф?
— Может, на первый раз сделать вам предупреждение? — ответила Алана, и в ее глазах заплясал озорной огонек.
Я запнулся всего на пару секунд, но все-таки вспомнил:
— А если предупреждение не сработает?
— А если я стукну вас по рукам?
Я улыбнулся. У нее здорово получалось.
— А если я зарыдаю и положу голову вам на плечо?
— А не воспользоваться ли вам плечом моего мужа?
— Все, хватит! — сказал я. — Конец сцены. Снято.
Алана радостно засмеялась.
— Откуда ты это знаешь?
— Убил много времени на просмотр старого черно-белого кино.
— Я тоже! А «Двойная страховка», наверное, мой самый любимый фильм.
— Мой тоже. И еще «Бульвар Сансет». — Это тоже из ее досье.
— Точно! «Я большой! Просто кинематограф измельчал».
Пора заканчивать игру, пока я не прокололся: мой запас цитат из фильмов-нуар почти закончился. Я перевел разговор на теннис. Когда остановился перед рестораном, глаза Аланы снова засияли:
— Ты знаешь об этом ресторанчике? Он же самый лучший!
— Не просто самый лучший — единственный.
Здесь машину тоже парковали служащие. Я скрепя сердце отдал ключи от своего новенького «порше» восемнадцатилетнему пареньку, который наверняка захочет прокатиться, если не будет посетителей. Алана так и не заметила трионовской наклейки. Скоро придется заводить разговор о работе. Лучше поднять тему самому, чем ждать, пока это сделает она.
Какое-то время свидание шло как по маслу. После «Двойной страховки» Алана, похоже, расслабилась, почувствовала, что мы родственные души. А я ведь и Ани Ди Франко слушаю — чего желать еще? Ну, может, немного глубины — женщинам, по-моему, всегда нравится в парнях глубина или хотя бы легкая задумчивость. Впрочем, уж чего-чего, а этого мне не занимать.
Мы заказали салат из зеленой папайи и вегетарианские фаршированные блинчики. Я подумал, не назваться ли вегетарианцем, но решил, что вряд ли смогу долго поддерживать репутацию. Поэтому заказал курицу масаман с карри. Алана выбрала вегетарианский карри без кокосового молока — между прочим, я вспомнил, что у нее аллергия на креветки. Мы оба взяли тайское пиво.
От тенниса мы перешли к «Клубу мяча и ракетки». Я поспешил увести разговор в сторону. Не хотелось, чтобы Алана спросила, почему я появился там именно в тот день. Поговорили о гольфе, а потом — об отпуске и летних каникулах. Быстро обнаружилось, что мы из разных слоев общества, хотя меня это не смущало. Алана ведь не собиралась выходить за меня замуж или представлять отцу! Да и не хотелось сочинять легенду про свою семью, уж слишком много мороки. Зачем? Я вроде и так ей нравился. Зато я рассказал Алане, как работал в теннисном клубе и на бензоколонке, причем в ночную смену. Возможно, ей даже стало немного неловко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54