Костя нахмурился и сцепил на коленях руки.
– Здесь дело темное. Впрямую он ничего не говорил. Но мы так поняли, что встреча у него будет с одним человеком. А послал его другой.
Огнев внимательно слушал. Еще вчера ребята из дружины принесли ему пистолет Уксуса. Баллистическая экспертиза установила, что из него был сделан выстрел и в комиссионном магазине. Неужели Уксус был там и грабил магазин? Нет, конечно.
Он шофер. Его машина ждала в переулке Баракина, тот и отдал ему пистолет. Значит, Уксус связан с Баракиным по последнему преступлению. И он, конечно, знает, где Баракин сейчас скрывается. Мало этого, он выполняет какое-то его поручение. Какое?..
Что сейчас больше всего может беспокоить Баракина? Сбыт! Сбыт краденого. К кому же он послал для этого Уксуса?
И Огнев спросил:
– А насчет заграничных вещей он ничего не говорил?
Костя исподлобья взглянул на него и мрачно кивнул головой.
– Говорил. Выгодное, мол, дело предстоит. Целую партию загнать можно одному человеку. Студент он вроде...
Куривший в стороне Таран вдруг поперхнулся ды-мом и мучительно закашлялся.
– О, среди них есть, к сожалению, большие охотники до таких дел! - взволнованно воскликнул инженер Рогов. - Мне Андрей мой рассказывал.
– А вы бы, товарищ Рогов, поговорили с ним, - посоветовал старик Проскуряков.
Огнев с симпатией посмотрел на полного розовощекого инженера с седыми висками. "Так это же его отец", - догадался он, вспомнив Андрюшу Рогова, который как раз сегодня заходил к ним в ОУР.
Огнев усмехнулся. Хороший паренек. Загорелся рассказом об уголовном розыске для своей газеты.
И, кажется, кое-что понял в их работе. Во всяком случае, рассказ получается правдивым: Андрей читал им сегодня первый вариант. Но насчет этого дела разговаривать с Андреем нельзя. Так Огнев и сказал:
– Нельзя. Одно неосторожное слово - и спугнем. Тогда сразу оборвем цепочку. А цепочка не простая - к убийству ведет, - он задумчиво потер подбородок. - Нет, тут что-то другое надо придумать.
– Я... я знаю, кто это, - вдруг каким-то чужим, сдавленным голосом произнес Таран.
Все удивленно обернулись. Василий стоял, низко опустив голову, и нервно мял в пальцах потухшую папиросу. Из-под щегольского синего берета свисала кудрявая прядь волос, на лице выступили красные пятна.
Нет, он больше не мог молчать! Будь что будет!
Но предателем он, Василий, никогда не станет.
А скрывать сейчас все, что он знал, означало предательство. Это Василий вдруг очень ясно понял.
– Что ж, рассказывай, коли знаешь, - предложил в наступившей тишине старик Проскуряков.
И Таран рассказал все, от первого до последнего своего шага, с того самого часа, когда он погнался за Червончиком и, поймав, отпустил его.
Он говорил, не поднимая головы, с трудом подбирая слова, не смея взглянуть в глаза стоявшим вокруг людям.
Когда он кончил, Проскуряков, нахмурившись, строго спросил:
– Что будем делать, товарищи?
Он сурово взглянул поверх очков на Николая, на сгрудившихся вокруг него ребят из бригады.
Николай, подавив вздох, ответил:
– Судить. Судом чести.
И при этом невольно подумал: "Хорошо, что нет Чеходара. Опять бы кричал, что доброе имя свое мараем".
– Верно, - согласился инженер Рогов, председатель недавно созданного суда чести дружины.
– Судить его, чтоб я не родился! - в отчаянии воскликнул Коля Маленький. - И что это за разнесчастная бригада у нас такая!
А Илья Куклев растроенно проворчал:
– Надо же, душа из него винтом...
Василий понимал: все правильно, другого не могло быть. И вдруг с тоской и неприязнью подумал: "А ведь сегодня вечером еще с Кирой надо в кино идти". Ни на кого не глядя, он хотел было протиснуться к двери, уйти, но Николай крепко взял его за руку повыше локтя и хмуро бросил:
– Куда? Никто пока не исключал тебя из дружины.
И Таран, такой своенравный, порывистый, смолчал и покорно остался стоять рядом со своим бригадиром.
– Ну, а что будем делать с тем студентом, с Жорой? спросил Огнев. - Тоже надо подумать.
– По-моему... - неожиданно вступил в разговор Борис Нискин, - я его характер немного знаю... Однажды в шахматы с ним играл...
– Как же, помню, - улыбнулся Огнев.
– Так вот. Он, знаете, легко паникует и сразу делает неверный, даже глупый ход. На этом его и надо ловить.
– Гм. Интересно. Но главное в таком случае - неожиданность. Надо выбрать момент...
Огнев по привычке потер подбородок.
– Идея! - вдруг воскликнул Рогов. - Ей-богу, неплохая идея! Андрей мне говорил, что завтра у них на факультете необычный диспут. Ожидается большая драка. И факультет бурлит страстями. Это можно использовать...
В это время в районном штабе дружин - большой, просторной комнате на первом этаже здания райисполкома - сидели двое: Артамонов и Чеходар.
Последний выглядел взволнованным и сердитым.
– Как хотите, но я буду жаловаться! - запальчиво говорил он. - Что это за практика? Сначала вы нас возносите, хвалите всюду, ставите в пример, а теперь хотите с грязью смешать? Не выйдет! Если вы своим добрым именем не дорожите, ваше дело! Но мы свое пачкать не дадим!
– Вы кончили? - спокойно осведомился Артамонов.
– Нет, не кончил! И в чем мы, собственно, ошиблись? Патрули формировали неверно? Учет не точный? Поправьте! Это ваше право. Но вы же всю работу зачеркнуть хотите! Этого никто вам не позволит! Я буду говорить лично с товарищем Сомовым. В конце концов начальник районного штаба он, а не вы.
– Правильно. Давайте в самом деле с ним и поговорим, все так же спокойно проговорил Артамонов.
Он снял трубку телефона и начал набирать номер.
Чеходар беспокойно заерзал на стуле.
– Подождите! Сначала я хотел бы этот вопрос выяснить до конца с вами, - поспешно сказал он.
– Пожалуйста...
Артамонов повесил трубку.
– Буду откровенным, - проникновенно начал Чеходар. Мне кажется, дело не в том, о чем вы мне сейчас говорили.
– А в чем же?
– Вы лично настроены против меня. И я знаю, кто вас настроил.
– Вы так думаете? - усмехнулся Артамонов.
– Я уверен. Вам что-то наговорил Вехов. И я просто удивлен, как вы, человек умный и опытный, так легко приняли на веру слова этого мальчишки, этого начинающего склочника, которого даже его собственная бригада...
Павел Григорьевич нахмурился и приподнял руку.
– Вот что. Вы уже много говорили, и я вас внимательно слушал. Теперь послушайте меня.
– Пожалуйста...
Удивительно разными казались даже со стороны эти два человека. Чеходар, худой, поджарый, с черными длинными волосами, которые поминутно падали ему на глаза, и он нервным движением руки откидывал их назад. Разговаривая, он все время энергично и немного театрально жестикулировал, непрерывно курил.
Павел Григорьевич сидел неподвижно, упершись локтями в стол, и серые глаза его смотрели на собеседника понимающе и чуть иронически.
"Зачем так волноваться, зачем так дергаться?" - как будто говорили они.
Когда Чеходар сказал: "Пожалуйста...", Артамонов задумчиво потер подбородок и вдруг усмехнулся: вспомнил, что так делает Огнев.
– Так вот, - начал он. - Вы тут кое-что исказили. Во-первых, я не собираюсь зачеркивать всю работу дружины. Это было бы несправедливо. Вовторых, насчет формирования патрулей и учета. Это не ошибки, как вы выразились. Это сознательное очковтирательство.
– Да как вы можете так утверждать?! - вскипел Чеходар.
Артамонов остановил его движением руки.
– Могу. Я привык называть вещи своими именами. Теяерь, втретьих. Да, я настроен и лично против...
Пока Артамонов говорил, Чеходар сидел в напряженной позе, перекинув ногу на ногу и сцепив руки на колене. Глаза его пристально смотрели в одну точку на столе, широкие, вразлет черные брови нервно вздрагивали.
– И все-таки это ошибки, которые вы обязаны поправить в рабочем порядке, а не создавать вокруг этого нездоровый шум, - упрямо покачал головой он. - А ко мне лично вы можете относиться как угодно, но я старался для дела...
Артамонов строго поправил:
– Не для дела...
– Ну да, да, - торопливо перебил его Чеходар. - Я вашу точку зрения понял.
– Согласны с ней?
– Нет!
– Ладно. Перенесем этот разговор.
– Пожалуйста!
Чеходар заметно оправился от охватившего его было смущения и теперь говорил с прежним апломбом.
– Не думайте, что бюро райкома вас поддержит, - добавил он со скрытой угрозой. - У товарища Сомова свой взгляд на нашу дружину.
Глава XI
ВОЗЗВАНИЕ К ТАРАСОВЦАМ
В тот день Андрюша Рогов поздно явился в редакции газеты "Ленинская смена". Вид у него был хотя и усталый, но довольный, даже чуточку гордый. Лучистые карие глаза его смотрели на всех с таким плохо сдерживаемым ликованием, что Халатов сочувственно осведомился:
– Ты, голубчик, никак опять стихи ночью кропал?
– И не думал даже, - солидным тоном объявил Андрюша. Я, между прочим, ваше задание выполнил. Вот, пожалуйста, - и он торжественно положил на стол рукопись. - Детективный рассказ.
Халатов усмехнулся и настороженно, но с явным интepecoм перелистал страницы.
– Называется "Будильник звонит тревогу". Любопытно. Чего он так звонит? Ну-с, а теперь... - он отложил в сторону рукопись, - рассказывай. Что увидел? Что понял? Кошмарный случай описал, конечно, с тремя убийствами, погонями и перестрелкой?
– Таких теперь у нас в городе не бывает, - авторитетно сказал Андрюша. - И вообще... У меня, понимаете, был выбор... За это время - два преступления. Одно - это неквалифицированная кража из Союза спортивных обществ. Ее совершили мальчишки, а раскрыть помогли дружинники. Второе...
Незаметно вокруг Андрюши и Халатова собралась чуть не половина редакции. Всем, оказывается, было интересно послушать "уголовные байки Рогова", как с наигранным пренебрежением выразился Саша Дерюбин, довольно энергично тем не менее проталкиваясь поближе к рассказчику.
– ...Второе, - продолжал Андрюша, - это очень опасное преступление, совершенное опытным рецидивистом. Убийство сторожа и ограбление комиссионного магазина. С проломом потолка, с машиной и так далее. Я выбрал для рассказа первый случай.
– Правильно, - одобрил Дерюбин. - Нечего народ пугать. А нам второй случай расскажи. И поподробнее, пожалуйста.
Андрюша досадливо махнул рукой.
– Не в том дело, что народ пугать. Здесь же какая проблема воспитания! В семье, в школе. Дружинники тоже... И потом, характеры какие!
– Да, но все это... - кто-то прищелкнул пальцем, скучновато. Между нами говоря, убийство есть убийство. И, как о нем ни пиши, оно всегда волнует.
– Примитив! - авторитетно откликнулся Саша Дерюбин. Не тем волновать надо. Истинная художественность, дитя мое, заключается...
Халатов взъерошил седые волосы и с досадливой иронией произнес:
– Вас не туда повело, мальчики. Перегрелись. Что значит скучновато? И что значит примитив? Это значит, что и в том и в другом случае вещь плохо написана. Плохо! Неталантливо! Вот и все! О воспитании писал Макаренко в "Педагогической поэме". Это что, скучновато? Об убийстве писал, например, Достоевский. Что это, примитивно? Так о чем речь?
Андрюша подумал, что сейчас от этих великих примеров Халатов перейдет к его рассказу, и ему стало не по себе. Успокаивала, правда, мысль, что рассказа Халатов все-таки еще не читал и поэтому разносить его вроде бы рано. Правда, Халатов все может...
И, как бы подтверждая это мнение, Халатов обратился к Андрюше:
– К тебе один вопрос. Самих этих ребят видел? С дружинниками говорил? Где вообще был, кроме угрозыска? Так сказать, два слова о творческой лаборатории.
– Для будущего биографа, - вставил Саша Дерюбин.
Из довольно сбивчивого рассказа Андрюши выяснилось, что ни у ребят, совершивших преступление, ни у дружинников он не был.
– Плохо, - констатировал Халатов. - Я тебя, кажется, не торопил. Возьми свой рассказ и еще подумай.
Выйдя из редакции, Андрюша в сомнении потоптался перед подъездом, потом, взглянув на часы, решительно направился к остановке троллейбуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39