Ада, опустив глазки, поведала не особо любопытствующей дочери, что папе опять стало хуже и его пришлось срочно положить в больницу. Ненадолго… Дядя Кока с Адой всю зиму сочиняли какие-то бумаги касательно Всеволода Ивановича, ездили по инстанциям. Таню они ни во что не посвящали, но очень скоро ей стало ясно, что Захаржевский В. И. едва ли вновь переступит порог своего дома. Кто бы возражал? А вот Никитушка отчего-то надулся. Даже с ней общаться перестал, хотя она тут ни с какого боку. Так только, здрасьте — до свиданья. Один раз, правда, по делу позвонил, прямо на ранчо, вскоре после того, как она с Павлом, считай, познакомилась. Денег попросил — другу на кольца, впопыхах забыли, перед самой свадьбой спохватились, а всю капусту уже на торжество выложили. Сначала она давать не хотела, перетопчутся как-нибудь, но, узнав, что речь идет о Ванечке Ларине, согласилась и даже решила про себя, что про долг этот якобы забудет. Не ради Ванечки, естественно. Ради Павла, принимавшего в этой свадьбе большое участие. Насколько она понимала этого человека, он непременно в голове отложит, какая она щедрая.
Да и сумма довольно смешная — четыреста рваных. Можно и не вспоминать про отдачу.
Вскоре на кухню притащился Никита, сел напротив, закурил, плеснул себе аперитива. Трусы напялил — и на том спасибо.
— Хлебнешь?
— Не-а. Горькое, теплое…
— Есть и сладенькое, и прохладненькое. Он извлек из холодильника литруху итальянского вермута, откупорил, посмотрел на Таню. Она кивнула.
— Наливай… А по какому поводу гуляешь, да еще в одиночку, если не ошибаюсь?
— Не ошибаешься. Еле вырвался, приехал, понимаешь, с дружками оттянуться напоследок, да в городе нет никого.
— Напоследок?
— Свободу пропиваю, сестренка. Женюсь.
— Поздравляю. Таня сдобрила кислую интонацию лучезарной улыбкой и подняла стакан с вермутом. — Sei brav und gesund!
Никитка залпом выпил полстакана неразбавленного кампари и поморщился.
— Спасибо, сестренка, одна ты меня правильно понимаешь и пожелала самое то.
Именно отвага и здоровье в ближайшее время понадобятся мне больше всего.
Таня вопросительно посмотрела на него.
— Сейчас сама увидишь, — сказал он, вышел, через минуту вернулся со стопочкой фотографий и положил перед ней.
С верхней фотографии на Таню гестаповскими глазами смотрела молодая дама весьма своеобразной наружности — мощные челюсти, безгубый рот стянут в куриную гузку, нос тяжелой каплей свисает с узкой переносицы, жидковатые волосы строго расчесаны на косой пробор. Таня даже присвистнула.
— На редкость удачное фото!
— Ты не поверишь, но это действительно так. Ты остальные посмотри.
Таня посмотрела и убедилась в правоте его слов. Никитина невеста была сфотографирована в разных позах и в разной обстановке — за письменным столом с книжкой, на диванчике с бокалом шампанского в тощей руке, на Гоголевском бульваре, целомудренно держась за руки с Никитой, на пляже. И краше, чем на первой фотографии, не выглядела нигде.
— Она у тебя пловчиха? — спросила Таня, показывая на пляжную фотографию.
— Пловец, — серьезно ответил он.
— Это как понимать? Уж не на сексуальную ли ориентацию намекаешь?
— Если бы… Пловец — это фамилия такая. Ольга Владимировна Пловец.
— А что, ей идет.
— Бежит!.. Ладно, не сыпь мне соль на раны. Давай лучше еще по одной.
Таня прикрыла стакан рукой. Никита пожал плечами и налил себе.
— Ты лучше расскажи, где ты такое сокровище откопал.
— Где-где! В стольном граде, где ж еще. В самом что ни на есть бомонде, в «хуй сосаети», извините за английский.
Таня фыркнула.
— Мерси, сосайте сами. Мне-то можешь про бомонд не заливать. Девочки там упакованные, как принцессы. Особенно те, на которых природа отдохнула. — Она еще раз посмотрела на фотопортрет Никитиной невесты. А тут «человек работы Москвошвея». И микроскопа не надо.
— В министерских кругах принято считать, что скромность полезна для здоровья.
— Хочешь сказать, что вот это — из мидовских кругов? Не поверю.
— Количество министерств в нашем государстве рабочих и крестьян прямо пропорционально росту благосостояния народа.
— Эк залудил, политинформатор хренов! Ну, и в каком же ведомстве такие пловцы произрастают?
— Папочка наш, Пловец Владимир Ильич, имеет четверть века беспорочной службы в Минтопэнерго.
— В Мин кого?
— В Минтопэнерго, Министерстве топлива и энергетики СССР.
— Министром? .
— Заместителем начальника канцелярии третьего отдела одиннадцатого управления третьего Главка.
— Погоди, что-то я не догоняю… Бенефис-то в чем?
— Элементарно, Ватсон. Все наши внешние ведомства — организации кастовые, закрытые. Человеку со стороны, если он не высокий партийный назначенец, в этой системе координат мало что светит. В лучшем случае выйдешь на пенсию советником посланника. Который всем советует, а его все посылают.
— А если не со стороны?
— В смысле?.. А, ты вот о чем… Пробовал, не вышло ничего. Невесты у них считанные, на свой круг запрограммированные… Да и в корень зрить надо, как Козьма Прутков советовал.
— Поясни.
— Видишь ли, так уж получилось, что реально все благосостояние обожаемого фатерлянда строится на природных ресурсах, в первую очередь топливных. Только ими мы торгуем без балды, только они приносят в казну настоящие денежки, которые и дают нам возможность худо-бедно поддерживать штаны и еще прикармливать разных макак, назвавшихся марксистами-ленинцами. Надежней этой кормушки не отыскать, как ни крути… А Владимир свет Ильич винтик в машине вроде бы и маленький, зато на самом нужном месте. Через его канцелярию все проводки по экспортным операциям проходят… В общем, мне уже намекнули, что через годик ждет меня одно весьма хлебное местечко в очень цивильном зарубеже. Оленька как раз Академию народного хозяйства закончит, я на венском островке ООН отстажируюсь… Sounds good, isn't it?
— Abso-fucking-lutely. Зашибись! Гудее некуда. То-то я смотрю, ты счастлив без меры.
— Ну, матушка, за все платить приходится.
— И когда же грядет радостное событие?
— Послезавтра. Билет у меня на завтрашнюю «Стрелу». Гуманные Пловцы аж на неделю гульнуть отпустили. Но в час «икс» при полном параде явиться на эшафот…
Никита налил себе еще полстакана, выпил, судорожно заглотил пару крошечных бисквитов. Таня смотрела на него с легкой улыбкой.
— Ада с дядей Кокой?.. Уже там?
— Там-там. Контакты наводят со сватьями будущими, к свадьбе готовятся, вопросы всякие утрясают. — Он горько усмехнулся.
— Выходит, у тебя теперь с ними мир?
— Полный. Слияние в экстазе. Что было, то было, прошлого не воротишь. Да и не надо… Слушай, ты как хочешь, а я курну.
— Так и я не против. «Мальборо» будешь?
— Тут другое требуется… У меня табачок. «Клан», женатый, между прочим.
— Кто женатый?
— Табачок. Я в него черненького немного всыпал. Утоли мои печали…
Таня недоуменно посмотрела на брата.
— Ну, подкурочка, — пояснил Никита. — Неужели не пробовала ни разу?
— Да как-то и не тянуло особо.
— Надо же! А мне говорили, что в избранных кругах питерского студенчества сей пагубный порок в большом почете.
— Возможно. В этих избранных кругах я не вращаюсь.
— А зря. Перспективно мыслить надо, дружбу культивировать. Это сегодня они томные оболтусы, а завтра сядут в начальственные кресла…
— Спасибо, не интересуюсь.
— Но карьеру без связей не…
— А кто тебе сказал, что я хочу делать карьеру?
— Тогда чего же ты хочешь?
— Не знаю. Жить.
— Просто жить?
— Не просто, а на всю катушку. Брать от жизни все, чего пожелаю, а не то, что сочтет нужным дать начальство.
— Как? Обнося богатенькие хатки? Помогая делягам половинить закрома Родины?
— Никита криво усмехнулся. — Этак, знаешь ли, тебя скоренько научат скромности в желаниях.
— То есть?
— То есть загремишь так, что никакие дяди Коки не отмажут.
— Что это ты, братец, вдруг так забеспокоился? Боишься, как бы сестра тебе анкетку не попортила? А ты не боись — в мои планы такие варианты не входят.
Только вот желательно, чтобы ты свои умозаключения о моей деятельности держал при себе.
— Не дурак, тебе одной и говорю.
— А раз не дурак, то и ладно. — Таня плеснула себе и Никите не успевшего потеплеть вермута. — Чтоб все у нас хорошо было… Слушай, у тебя там по случаю моего приезда ничего пожевать не заготовлено?
Оказалось, что заготовлено. Нашлась и жареная курица в духовке, и грибной салат, и баночка икры — и еще штоф «Фрателли Герчи». Под это-то хозяйство Таня и изложила братцу свое предложение, ради которого собиралась сегодня же специально выехать к нему в Москву. Но вот не понадобилось.
А предложение это было следствием очередного Таниного экспромта, сыгранного непосредственно в круизе. Еще на паспортном контроле в одесском пассажирском порту Таня заметила одно знакомое лицо. Этот кряжистый чернокудрый мужичок с гордым именем Архимед несколько раз приезжал на ранчо вместе с Шеровым и относился к числу людей, наиболее приближенных к Вадиму Ахметовичу. Своего рода телохранитель, но и не только — Шеров нередко уединялся с ним в кабинете и обсуждал, судя по всему, вопросы довольно важные. Она тогда направилась было к Архимеду через весь зал, но тот как бы между делом отсигналил ей: мы пока незнакомы.
Не успел скрыться за бортом родной берег, как к Тане начал клеиться довольно странный субъект — круглый, розовый, лысый дядечка лет сорока в темных очках и шикарном белом костюме. Дядечка благоухал коньячком, но кобелировал относительно интеллигентно, и Таня не стала посылать его куда подальше, а от нечего делать приняла его приглашение выпить по коктейлю в баре «Александра Пушкина». За коктейлем они разговорились. Таня узнала, что зовут этого мурзика Максимилианом, что его покойный папа был выдающимся архитектором, лауреатом множества премий, а сам Максимилиан работает в одном серьезном учреждении, из тех, чьи названия не произносят вслух. Последним словам, произнесенным театральным шепотом и с многозначительной оглядкой, Таня позволила себе не поверить — с работниками подобных учреждений она сталкивалась по работе в «Интуристе» и неплохо изучила их повадки. Максимилиан просто набивал себе цену.
За вторым коктейлем последовал третий, а потом Максимилиан заказал целую бутылку экспортной водки и шампанского для отказавшейся от водки Тани. Закончились эти посиделки тем, что Максимилиана еще за час до ужина пришлось отволочь в каюту, и в этот вечер он был уже не боец.
Таня сама не сумела бы сказать, что побудило ее продолжить это малоинтересное знакомство, но когда на второй день зеленый и дрожащий всем телом Максимилиан выполз к обеду и начал бубнить что-то невразумительное насчет морской болезни, она ответила неотразимой улыбкой, предложила ему место за ее столиком и угостила джином с грейпфрутовым соком. К вечеру он опять накачался в лежку. На следующее утро, загорая в шезлонге около бассейна, Таня услышала, как Максимилиан противно канючит выпивку у красавца бармена, коротавшего нерабочие часы под ласковым черноморским солнышком. Бармен лениво и презрительно отбрехивался, а потом пожал загорелыми плечами и молча нырнул в бассейн. Таня выждала, когда Максимилиан, помаявшись вволю и так и не заметив ее, сокрушенно вздохнул и отправился несолоно хлебавши вниз. Таня, не особо спеша, догнала его, увлекла в свою каюту и налила стаканчик из своих запасов. Благодарность Максимилиана не знала границ, однако вскорости он запросил еще. Таня ласково и твердо отказала, смягчив отказ напоминанием, что бар открывается через каких-то полчаса. По Варне они путешествовали под руку и заглянули не в один кабачок…
Только через неделю Таня поняла, почему ее: безошибочная интуиция подвигла ее возжахаться с этим деятелем. После дневной экскурсии по Неаполю их отвезли полюбоваться на шикарное, переливающееся неоном казино, подарили по красивой фишке и провели по игорному залу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Да и сумма довольно смешная — четыреста рваных. Можно и не вспоминать про отдачу.
Вскоре на кухню притащился Никита, сел напротив, закурил, плеснул себе аперитива. Трусы напялил — и на том спасибо.
— Хлебнешь?
— Не-а. Горькое, теплое…
— Есть и сладенькое, и прохладненькое. Он извлек из холодильника литруху итальянского вермута, откупорил, посмотрел на Таню. Она кивнула.
— Наливай… А по какому поводу гуляешь, да еще в одиночку, если не ошибаюсь?
— Не ошибаешься. Еле вырвался, приехал, понимаешь, с дружками оттянуться напоследок, да в городе нет никого.
— Напоследок?
— Свободу пропиваю, сестренка. Женюсь.
— Поздравляю. Таня сдобрила кислую интонацию лучезарной улыбкой и подняла стакан с вермутом. — Sei brav und gesund!
Никитка залпом выпил полстакана неразбавленного кампари и поморщился.
— Спасибо, сестренка, одна ты меня правильно понимаешь и пожелала самое то.
Именно отвага и здоровье в ближайшее время понадобятся мне больше всего.
Таня вопросительно посмотрела на него.
— Сейчас сама увидишь, — сказал он, вышел, через минуту вернулся со стопочкой фотографий и положил перед ней.
С верхней фотографии на Таню гестаповскими глазами смотрела молодая дама весьма своеобразной наружности — мощные челюсти, безгубый рот стянут в куриную гузку, нос тяжелой каплей свисает с узкой переносицы, жидковатые волосы строго расчесаны на косой пробор. Таня даже присвистнула.
— На редкость удачное фото!
— Ты не поверишь, но это действительно так. Ты остальные посмотри.
Таня посмотрела и убедилась в правоте его слов. Никитина невеста была сфотографирована в разных позах и в разной обстановке — за письменным столом с книжкой, на диванчике с бокалом шампанского в тощей руке, на Гоголевском бульваре, целомудренно держась за руки с Никитой, на пляже. И краше, чем на первой фотографии, не выглядела нигде.
— Она у тебя пловчиха? — спросила Таня, показывая на пляжную фотографию.
— Пловец, — серьезно ответил он.
— Это как понимать? Уж не на сексуальную ли ориентацию намекаешь?
— Если бы… Пловец — это фамилия такая. Ольга Владимировна Пловец.
— А что, ей идет.
— Бежит!.. Ладно, не сыпь мне соль на раны. Давай лучше еще по одной.
Таня прикрыла стакан рукой. Никита пожал плечами и налил себе.
— Ты лучше расскажи, где ты такое сокровище откопал.
— Где-где! В стольном граде, где ж еще. В самом что ни на есть бомонде, в «хуй сосаети», извините за английский.
Таня фыркнула.
— Мерси, сосайте сами. Мне-то можешь про бомонд не заливать. Девочки там упакованные, как принцессы. Особенно те, на которых природа отдохнула. — Она еще раз посмотрела на фотопортрет Никитиной невесты. А тут «человек работы Москвошвея». И микроскопа не надо.
— В министерских кругах принято считать, что скромность полезна для здоровья.
— Хочешь сказать, что вот это — из мидовских кругов? Не поверю.
— Количество министерств в нашем государстве рабочих и крестьян прямо пропорционально росту благосостояния народа.
— Эк залудил, политинформатор хренов! Ну, и в каком же ведомстве такие пловцы произрастают?
— Папочка наш, Пловец Владимир Ильич, имеет четверть века беспорочной службы в Минтопэнерго.
— В Мин кого?
— В Минтопэнерго, Министерстве топлива и энергетики СССР.
— Министром? .
— Заместителем начальника канцелярии третьего отдела одиннадцатого управления третьего Главка.
— Погоди, что-то я не догоняю… Бенефис-то в чем?
— Элементарно, Ватсон. Все наши внешние ведомства — организации кастовые, закрытые. Человеку со стороны, если он не высокий партийный назначенец, в этой системе координат мало что светит. В лучшем случае выйдешь на пенсию советником посланника. Который всем советует, а его все посылают.
— А если не со стороны?
— В смысле?.. А, ты вот о чем… Пробовал, не вышло ничего. Невесты у них считанные, на свой круг запрограммированные… Да и в корень зрить надо, как Козьма Прутков советовал.
— Поясни.
— Видишь ли, так уж получилось, что реально все благосостояние обожаемого фатерлянда строится на природных ресурсах, в первую очередь топливных. Только ими мы торгуем без балды, только они приносят в казну настоящие денежки, которые и дают нам возможность худо-бедно поддерживать штаны и еще прикармливать разных макак, назвавшихся марксистами-ленинцами. Надежней этой кормушки не отыскать, как ни крути… А Владимир свет Ильич винтик в машине вроде бы и маленький, зато на самом нужном месте. Через его канцелярию все проводки по экспортным операциям проходят… В общем, мне уже намекнули, что через годик ждет меня одно весьма хлебное местечко в очень цивильном зарубеже. Оленька как раз Академию народного хозяйства закончит, я на венском островке ООН отстажируюсь… Sounds good, isn't it?
— Abso-fucking-lutely. Зашибись! Гудее некуда. То-то я смотрю, ты счастлив без меры.
— Ну, матушка, за все платить приходится.
— И когда же грядет радостное событие?
— Послезавтра. Билет у меня на завтрашнюю «Стрелу». Гуманные Пловцы аж на неделю гульнуть отпустили. Но в час «икс» при полном параде явиться на эшафот…
Никита налил себе еще полстакана, выпил, судорожно заглотил пару крошечных бисквитов. Таня смотрела на него с легкой улыбкой.
— Ада с дядей Кокой?.. Уже там?
— Там-там. Контакты наводят со сватьями будущими, к свадьбе готовятся, вопросы всякие утрясают. — Он горько усмехнулся.
— Выходит, у тебя теперь с ними мир?
— Полный. Слияние в экстазе. Что было, то было, прошлого не воротишь. Да и не надо… Слушай, ты как хочешь, а я курну.
— Так и я не против. «Мальборо» будешь?
— Тут другое требуется… У меня табачок. «Клан», женатый, между прочим.
— Кто женатый?
— Табачок. Я в него черненького немного всыпал. Утоли мои печали…
Таня недоуменно посмотрела на брата.
— Ну, подкурочка, — пояснил Никита. — Неужели не пробовала ни разу?
— Да как-то и не тянуло особо.
— Надо же! А мне говорили, что в избранных кругах питерского студенчества сей пагубный порок в большом почете.
— Возможно. В этих избранных кругах я не вращаюсь.
— А зря. Перспективно мыслить надо, дружбу культивировать. Это сегодня они томные оболтусы, а завтра сядут в начальственные кресла…
— Спасибо, не интересуюсь.
— Но карьеру без связей не…
— А кто тебе сказал, что я хочу делать карьеру?
— Тогда чего же ты хочешь?
— Не знаю. Жить.
— Просто жить?
— Не просто, а на всю катушку. Брать от жизни все, чего пожелаю, а не то, что сочтет нужным дать начальство.
— Как? Обнося богатенькие хатки? Помогая делягам половинить закрома Родины?
— Никита криво усмехнулся. — Этак, знаешь ли, тебя скоренько научат скромности в желаниях.
— То есть?
— То есть загремишь так, что никакие дяди Коки не отмажут.
— Что это ты, братец, вдруг так забеспокоился? Боишься, как бы сестра тебе анкетку не попортила? А ты не боись — в мои планы такие варианты не входят.
Только вот желательно, чтобы ты свои умозаключения о моей деятельности держал при себе.
— Не дурак, тебе одной и говорю.
— А раз не дурак, то и ладно. — Таня плеснула себе и Никите не успевшего потеплеть вермута. — Чтоб все у нас хорошо было… Слушай, у тебя там по случаю моего приезда ничего пожевать не заготовлено?
Оказалось, что заготовлено. Нашлась и жареная курица в духовке, и грибной салат, и баночка икры — и еще штоф «Фрателли Герчи». Под это-то хозяйство Таня и изложила братцу свое предложение, ради которого собиралась сегодня же специально выехать к нему в Москву. Но вот не понадобилось.
А предложение это было следствием очередного Таниного экспромта, сыгранного непосредственно в круизе. Еще на паспортном контроле в одесском пассажирском порту Таня заметила одно знакомое лицо. Этот кряжистый чернокудрый мужичок с гордым именем Архимед несколько раз приезжал на ранчо вместе с Шеровым и относился к числу людей, наиболее приближенных к Вадиму Ахметовичу. Своего рода телохранитель, но и не только — Шеров нередко уединялся с ним в кабинете и обсуждал, судя по всему, вопросы довольно важные. Она тогда направилась было к Архимеду через весь зал, но тот как бы между делом отсигналил ей: мы пока незнакомы.
Не успел скрыться за бортом родной берег, как к Тане начал клеиться довольно странный субъект — круглый, розовый, лысый дядечка лет сорока в темных очках и шикарном белом костюме. Дядечка благоухал коньячком, но кобелировал относительно интеллигентно, и Таня не стала посылать его куда подальше, а от нечего делать приняла его приглашение выпить по коктейлю в баре «Александра Пушкина». За коктейлем они разговорились. Таня узнала, что зовут этого мурзика Максимилианом, что его покойный папа был выдающимся архитектором, лауреатом множества премий, а сам Максимилиан работает в одном серьезном учреждении, из тех, чьи названия не произносят вслух. Последним словам, произнесенным театральным шепотом и с многозначительной оглядкой, Таня позволила себе не поверить — с работниками подобных учреждений она сталкивалась по работе в «Интуристе» и неплохо изучила их повадки. Максимилиан просто набивал себе цену.
За вторым коктейлем последовал третий, а потом Максимилиан заказал целую бутылку экспортной водки и шампанского для отказавшейся от водки Тани. Закончились эти посиделки тем, что Максимилиана еще за час до ужина пришлось отволочь в каюту, и в этот вечер он был уже не боец.
Таня сама не сумела бы сказать, что побудило ее продолжить это малоинтересное знакомство, но когда на второй день зеленый и дрожащий всем телом Максимилиан выполз к обеду и начал бубнить что-то невразумительное насчет морской болезни, она ответила неотразимой улыбкой, предложила ему место за ее столиком и угостила джином с грейпфрутовым соком. К вечеру он опять накачался в лежку. На следующее утро, загорая в шезлонге около бассейна, Таня услышала, как Максимилиан противно канючит выпивку у красавца бармена, коротавшего нерабочие часы под ласковым черноморским солнышком. Бармен лениво и презрительно отбрехивался, а потом пожал загорелыми плечами и молча нырнул в бассейн. Таня выждала, когда Максимилиан, помаявшись вволю и так и не заметив ее, сокрушенно вздохнул и отправился несолоно хлебавши вниз. Таня, не особо спеша, догнала его, увлекла в свою каюту и налила стаканчик из своих запасов. Благодарность Максимилиана не знала границ, однако вскорости он запросил еще. Таня ласково и твердо отказала, смягчив отказ напоминанием, что бар открывается через каких-то полчаса. По Варне они путешествовали под руку и заглянули не в один кабачок…
Только через неделю Таня поняла, почему ее: безошибочная интуиция подвигла ее возжахаться с этим деятелем. После дневной экскурсии по Неаполю их отвезли полюбоваться на шикарное, переливающееся неоном казино, подарили по красивой фишке и провели по игорному залу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79