Если существует Небесная справедливость, то это не могло принести большеносым счастья – да, судя по всему, и не принесло.
Уничтожив коренных жителей, потомки здешних большеносых постепенно заселили всю А Мэй-ку. Не знаю, воздух или земля в той стране так необычайно способствует плодородию, только размножались они там, как кролики, так что ныне, всего лишь пятьсот лет спустя, в А Мэй-ке, по словам господина Ши-ми, большеносых уже больше, чем здесь, на их прежней родине. Господин Ши-ми несколько раз был в А Мэй-ке и видел все своими глазами. И вот, он говорит: страна эта так велика, а возможностей в ней так много, что типичные черты характера большеносых развились в А Мэй-ке почти беспредельно, особенно же развилось стремление идти и идти неизвестно куда, прочь от самих себя. Размеры, шум и вонь города Минхэня, так удручавшие меня вначале, – ничто по сравнению с размерами, шумом и вонью городов А Мэй-ки. Там, говорит он, есть дома, называемые «скребущими небо», и называемые так по праву. Дома эти образуют чудовищные скопления. В ущельях между ними день и ночь царит шум. Жизнь – если это можно назвать жизнью – кипит там в несколько слоев, и принужденные жить внизу никогда не видят неба, живущие же вверху видят лишь задымленную его тень. Таких городов, похожих на клубки окаменелых змей, в А Мэй-ке великое множество. Их правители уже не в силах управлять ими, поэтому насилие и жестокость стали там обычным делом. Так что мне, считает господин Ши-ми, нужно радоваться, что я попал в Минхэнь, а не в один городов А Мэй-ки.
Развитие этой заморской империи повлияло, разумеется, и на ход здешней истории. Жильцы «комнатушек», оставшихся от некогда славной империи Ли'ма, долго считали страну А Мэй-ка лишь своим колониальным придатком и не воспринимали всерьез. Однако лет семьдесят назад здесь, в «Старом свете», как называет господин Ши-ми родину большеносых, снова разразилась война, причем одним из ее зачинщиков был не кто иной, как тот император Ви-гэй, которого господин Ши-ми назвал деревянноголовым. За что же воевали? – поинтересовался я. Да ни за что, оказывается, как ни за что дерутся между собой мальчишки или поносят друг друга соседки. Никто не знает, за что. Однако погибли десятки и даже сотни тысяч людей. Некоторые страны и царства даже соревновались в изобретении все более жестоких орудий уничтожения. Были построены машины, способные одним ударом стереть в порошок сотню, а то и тысячу вражеских солдат. Длилась война четыре года, и после нее среди тех, кто воевал и уцелел, вряд ли можно было найти хоть одного, не лишившегося ноги, руки или глаза. А потом была вторая война, ее развязал один правитель, не император, но подобный ему; он был таким чудовищем, что господин Ши-ми решился по отношению х нему на величайшее зло, на которое только способен историк: он не желает помнить его имени. Эту вторую войну господин Ши-ми еще застал, когда был ребенком. Он сообщил много ужасных подробностей, которых я не хочу пересказывать. Ты знаешь, что такое война, мой милый Цзи-гу, и я тоже знаю. За тысячу лет войны не стали лучше, да и причины их, в общем, не стали иными, чем у нас: это по-прежнему преобладание глупости над умом или же преобладание глупости среди сильных мира сего.
Одна из противоборствующих сторон, участвовавшая в обеих войнах, попала в тяжелое положение, и удача, казалось, уже готова была изменить ей; тогда она обратилась за помощью к верховному вану страны А Мэй-ка. Дальнейшее тебя не удивит: люди из А Мэй-ки немедленно прибыли на помощь (пересекли море на кораблях), со свежими силами успешно завершили войну – и остались. Как это все нам знакомо...
Впрочем, говорит господин Ши-ми, остались они не в том смысле, что решили обратно переселиться в Старый свет. Они оставили лишь своих посланников, уполномоченных и купцов, «колонизировав» его на новый лад, так что теперь уже Старый свет оказался придатком могучего государства А Мэй-ка. Все произошло так быстро, что никто, как говорится, и оглянуться не успел. Каждому думающему человеку в стране Ба Вай, да и в других странах, говорит господин Ши-ми, это ясно без всяких объяснений... Другое дело, что мало кто любит признаваться в своем зависимом положении, и жители Старого света возмещают утрату независимости тем, что мнят себя более высокородными и лелеют свои традиции.
Это – поведение обедневшего аристократа, вынужденного отдавать дочь замуж за разбогатевшего простолюдина, чтобы не умереть с голоду. В лицо он разговаривает с ним как с равным, но стоит тому выйти, как прежняя спесь тотчас вылезает наружу. А бедный богач достаточно наивен, чтобы восхищаться потускневшим блеском древней родословной, хотя проку в ней не больше, чем в пустой ореховой скорлупе.
Однако все это, продолжал господин Ши-ми, лишь одна сторона дела. Есть и другая: теперешний мир разделен. Вся шаровидная Земля, как яблоко, разрезана пополам, пусть даже это и не так заметно, как на яблоке. К востоку от Старого света лежит другое царство, на сей раз даже не отделенное от него морем; оно довольно древнее, старше А Мэй-ки, но в силу вошло лишь на памяти двух последних поколений. Совершилось это каким-то весьма сложным образом, так что люди в западном царстве А Мэй-ки теперь только и делают, что бьют себя по лбу и каются: как могли они наделать столько ошибок и допустить восточное государство Ло Си-яо стать таким могущественным? Вот и получилось: оба государства, А Мэ-ка и Ло Си-яо, теперь противостоят друг другу, вооруженные до зубов. И каждое радо было бы хоть сейчас напасть на другое, да боится, потому что доподлинно не знает силы противника. Так они и стоят друг против друга, эти два великана, скрежеща зубами, время от времени осторожно обмениваясь пинками и ничего вокруг себя не видя, потому что, если хоть на миг отвести взгляд, противник не преминет огреть тебя по лбу. Причем огреть по лбу – еще слабо сказано, ибо оружие у большеносых гораздо опаснее. Вместо лука и стрел у них имеются дальнобойные огненные плетки, способные продырявить человека маленькими свинцовыми шариками даже на очень большом расстоянии. Эти огненные плетки – их иногда устанавливают на повозках Ma-шин, прикрытых особыми щитами, – разрослись до таких размеров, что одним ударом могут разнести в пыль целую улицу домов, и тоже на очень большом расстоянии. Я сам, благодарение Небу, всего этого не пережил и не видел, но господин Ши-ми показал мне книгу о последней войне, с картинками, и сообщил многие страшные подробности. При этом оружие, применявшееся в той войне, сегодня годилось бы, так сказать, разве что на забаву детишкам. Однако к концу последней войны, то есть, по нынешнему счету времени, около сорока лет назад, они придумали нечто еще более ужасное. И тут я, чтобы объяснить тебе суть дела, снова должен сделать отступление. Представь себе: у тебя на глазах ломают небольшую деревянную палочку. Затем одну ее половинку отбрасывают. Палочка стала вдвое короче прежней. Ее ломают снова и получают, соответственно, палочку длиною в четверть исходной. Потом ее ломают еще и еще, и палочка становится все меньше и меньше. Мысленно ты можешь продолжать ломать ее до бесконечности, но в действительности однажды наступит момент, когда попытка в очередной раз сломать палочку, уменьшившуюся уже, наверное, до одной десятитысячной своей длины, вызовет взрыв невероятной силы. Почему? На этот счет у большеносых существует целое учение, изложенное в толстых книгах. То, что я только что вкратце изложил тебе с помощью простого примера, господин Ши-ми объяснял мне очень долго, хотя он и не знаток этого учения. Когда я вернусь, то воспользуюсь тишиной и покоем нашего родного времени, чтобы вечера за два подробно передать тебе те из объяснений господина Ши-ми, которые удержались в моей памяти. Пока же прошу тебя поверить, что это так.
Спрашивается, однако, кому и зачем может понадобиться до тех пор дробить палочку (или камень, или кадку с водой), пока они не взорвутся? Ни мне, ни тебе никогда бы и в голову не пришло заниматься столь никчемным делом. Но то – мы с тобой. Большеносые же тотчас сообразили, что этот взрыв, возникающий при разламывании частичек величиной с блошиное ушко, можно использовать для изготовления бомб ужасной силы. И они действительно взорвали такие бомбы, причем, видимо, в немалой мере из чистого любопытства, чтобы посмотреть, что получится. Это любопытство стоило жизни тысячам людей: бомбы снесли с лица земли два города. Даже трупов не осталось, только горы бесформенного пепла. Господин Ши-ми показал мне изображения и этого бедствия.
Можно было бы ожидать, что столь ужасно удовлетворенное любопытство навсегда отобьет у большеносых охоту ставить подобные опыты. Отнюдь. Они еще усовершенствовали эту разламывающуюся или расщепляющуюся бомбу. Сегодня они могли бы одним ударом испепелить целые страны и заставить море выступить из берегов. Только испробовать такую бомбу они еще не решились. Пока не решились.
Вот какими дубинками грозят друг другу полководцы обоих нынешних великих царств, вот какими драконьими зубами скрежещут. И поскольку о такой добродетели, как ум, никогда не вспоминают первой, когда речь заходит о военачальниках, то можешь представить, на какой тонкой нити висит существование всего здешнего мира.
И тут я – конечно, это было невежливо, но не господин Ши-ми был тому виною, – ударил ладонью по столу и спросил: разве нельзя лишить военачальников этого оружия? Пусть все умные люди возвысят голос и воскликнут: Довольно! Да, ответил мне господин Ши-ми, конечно, но... Для этого и А Мэй-ка, и Л о Си-яо должны были бы бросить свои дубинки одновременно. Но их генералы твердят: «Бросай ты первым!» – и каждый отвечает: «Ну нет, стоит мне только бросить оружие, как ты меня ударишь, вместо того чтобы выполнить уговор и бросить свое. Нет уж, бросай ты первым!» А тот ему: «Ну нет...»
Вот уже несколько лет, пояснил господин Ши-ми, министры и генералы обоих государств встречаются в известные сроки, чтобы продолжить этот бесполезный торг. Что ж, во всяком случае, пока переговоры идут, ни одна сторона не нападет на другую.
Ты, конечно, давно уже недоумеваешь: а где же великое и могучее Срединное царство? Каково его место в политической картине мира тысячу лет спустя? Еще немного терпения, друг мой: чтобы тебе все было ясно, мне снова придется начать издалека.
Соперничество двух государств, оказавшихся сильнее остальных, при котором их могущество балансирует на острие ножа – сами же они клянутся в мирных намерениях, однако только и ждут подходящего момента, чтобы нанести удар, – известно нам и из нашей собственной истории. И ты, много лучше меня знакомый с наукой о делах минувших, наверняка мог бы привести не менее пяти подобных примеров.
Однако в лице нынешних царств А Мэй-ка и Ло Си-яо столкнулись не две оспаривающие престол династии, не две различные религии, а два прямо противоположных учения о благе подданных, что, если я правильно понял, для правителей поименованных царств означает и совершенно определенный способ пополнения государственной казны. Так, учение, принятое в стране А Мэй-ка, гласит, что следует позволить каждому заниматься, чем он хочет, даже глупцу. Тогда, мол, преуспеют наиболее способные, подобно тому, как самый сильный поросенок добывает себе лучшее место у материнского соска. Правительство же наблюдает за этим всеобщим состязанием, награждая и даже чествуя лучших. Сами же лучшие, польщенные этой честью и благодарные государству за поддержку и защиту, платят ему налоги – пусть не слишком охотно, но все же в сознании того, что именно государству обязаны своим благополучием.
Когда господин Ши-ми изложил мне это учение, я был изумлен. «Разве такое государство, – спросил я, – не выродится неминуемо в царство лавочников и толстосумов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Уничтожив коренных жителей, потомки здешних большеносых постепенно заселили всю А Мэй-ку. Не знаю, воздух или земля в той стране так необычайно способствует плодородию, только размножались они там, как кролики, так что ныне, всего лишь пятьсот лет спустя, в А Мэй-ке, по словам господина Ши-ми, большеносых уже больше, чем здесь, на их прежней родине. Господин Ши-ми несколько раз был в А Мэй-ке и видел все своими глазами. И вот, он говорит: страна эта так велика, а возможностей в ней так много, что типичные черты характера большеносых развились в А Мэй-ке почти беспредельно, особенно же развилось стремление идти и идти неизвестно куда, прочь от самих себя. Размеры, шум и вонь города Минхэня, так удручавшие меня вначале, – ничто по сравнению с размерами, шумом и вонью городов А Мэй-ки. Там, говорит он, есть дома, называемые «скребущими небо», и называемые так по праву. Дома эти образуют чудовищные скопления. В ущельях между ними день и ночь царит шум. Жизнь – если это можно назвать жизнью – кипит там в несколько слоев, и принужденные жить внизу никогда не видят неба, живущие же вверху видят лишь задымленную его тень. Таких городов, похожих на клубки окаменелых змей, в А Мэй-ке великое множество. Их правители уже не в силах управлять ими, поэтому насилие и жестокость стали там обычным делом. Так что мне, считает господин Ши-ми, нужно радоваться, что я попал в Минхэнь, а не в один городов А Мэй-ки.
Развитие этой заморской империи повлияло, разумеется, и на ход здешней истории. Жильцы «комнатушек», оставшихся от некогда славной империи Ли'ма, долго считали страну А Мэй-ка лишь своим колониальным придатком и не воспринимали всерьез. Однако лет семьдесят назад здесь, в «Старом свете», как называет господин Ши-ми родину большеносых, снова разразилась война, причем одним из ее зачинщиков был не кто иной, как тот император Ви-гэй, которого господин Ши-ми назвал деревянноголовым. За что же воевали? – поинтересовался я. Да ни за что, оказывается, как ни за что дерутся между собой мальчишки или поносят друг друга соседки. Никто не знает, за что. Однако погибли десятки и даже сотни тысяч людей. Некоторые страны и царства даже соревновались в изобретении все более жестоких орудий уничтожения. Были построены машины, способные одним ударом стереть в порошок сотню, а то и тысячу вражеских солдат. Длилась война четыре года, и после нее среди тех, кто воевал и уцелел, вряд ли можно было найти хоть одного, не лишившегося ноги, руки или глаза. А потом была вторая война, ее развязал один правитель, не император, но подобный ему; он был таким чудовищем, что господин Ши-ми решился по отношению х нему на величайшее зло, на которое только способен историк: он не желает помнить его имени. Эту вторую войну господин Ши-ми еще застал, когда был ребенком. Он сообщил много ужасных подробностей, которых я не хочу пересказывать. Ты знаешь, что такое война, мой милый Цзи-гу, и я тоже знаю. За тысячу лет войны не стали лучше, да и причины их, в общем, не стали иными, чем у нас: это по-прежнему преобладание глупости над умом или же преобладание глупости среди сильных мира сего.
Одна из противоборствующих сторон, участвовавшая в обеих войнах, попала в тяжелое положение, и удача, казалось, уже готова была изменить ей; тогда она обратилась за помощью к верховному вану страны А Мэй-ка. Дальнейшее тебя не удивит: люди из А Мэй-ки немедленно прибыли на помощь (пересекли море на кораблях), со свежими силами успешно завершили войну – и остались. Как это все нам знакомо...
Впрочем, говорит господин Ши-ми, остались они не в том смысле, что решили обратно переселиться в Старый свет. Они оставили лишь своих посланников, уполномоченных и купцов, «колонизировав» его на новый лад, так что теперь уже Старый свет оказался придатком могучего государства А Мэй-ка. Все произошло так быстро, что никто, как говорится, и оглянуться не успел. Каждому думающему человеку в стране Ба Вай, да и в других странах, говорит господин Ши-ми, это ясно без всяких объяснений... Другое дело, что мало кто любит признаваться в своем зависимом положении, и жители Старого света возмещают утрату независимости тем, что мнят себя более высокородными и лелеют свои традиции.
Это – поведение обедневшего аристократа, вынужденного отдавать дочь замуж за разбогатевшего простолюдина, чтобы не умереть с голоду. В лицо он разговаривает с ним как с равным, но стоит тому выйти, как прежняя спесь тотчас вылезает наружу. А бедный богач достаточно наивен, чтобы восхищаться потускневшим блеском древней родословной, хотя проку в ней не больше, чем в пустой ореховой скорлупе.
Однако все это, продолжал господин Ши-ми, лишь одна сторона дела. Есть и другая: теперешний мир разделен. Вся шаровидная Земля, как яблоко, разрезана пополам, пусть даже это и не так заметно, как на яблоке. К востоку от Старого света лежит другое царство, на сей раз даже не отделенное от него морем; оно довольно древнее, старше А Мэй-ки, но в силу вошло лишь на памяти двух последних поколений. Совершилось это каким-то весьма сложным образом, так что люди в западном царстве А Мэй-ки теперь только и делают, что бьют себя по лбу и каются: как могли они наделать столько ошибок и допустить восточное государство Ло Си-яо стать таким могущественным? Вот и получилось: оба государства, А Мэ-ка и Ло Си-яо, теперь противостоят друг другу, вооруженные до зубов. И каждое радо было бы хоть сейчас напасть на другое, да боится, потому что доподлинно не знает силы противника. Так они и стоят друг против друга, эти два великана, скрежеща зубами, время от времени осторожно обмениваясь пинками и ничего вокруг себя не видя, потому что, если хоть на миг отвести взгляд, противник не преминет огреть тебя по лбу. Причем огреть по лбу – еще слабо сказано, ибо оружие у большеносых гораздо опаснее. Вместо лука и стрел у них имеются дальнобойные огненные плетки, способные продырявить человека маленькими свинцовыми шариками даже на очень большом расстоянии. Эти огненные плетки – их иногда устанавливают на повозках Ma-шин, прикрытых особыми щитами, – разрослись до таких размеров, что одним ударом могут разнести в пыль целую улицу домов, и тоже на очень большом расстоянии. Я сам, благодарение Небу, всего этого не пережил и не видел, но господин Ши-ми показал мне книгу о последней войне, с картинками, и сообщил многие страшные подробности. При этом оружие, применявшееся в той войне, сегодня годилось бы, так сказать, разве что на забаву детишкам. Однако к концу последней войны, то есть, по нынешнему счету времени, около сорока лет назад, они придумали нечто еще более ужасное. И тут я, чтобы объяснить тебе суть дела, снова должен сделать отступление. Представь себе: у тебя на глазах ломают небольшую деревянную палочку. Затем одну ее половинку отбрасывают. Палочка стала вдвое короче прежней. Ее ломают снова и получают, соответственно, палочку длиною в четверть исходной. Потом ее ломают еще и еще, и палочка становится все меньше и меньше. Мысленно ты можешь продолжать ломать ее до бесконечности, но в действительности однажды наступит момент, когда попытка в очередной раз сломать палочку, уменьшившуюся уже, наверное, до одной десятитысячной своей длины, вызовет взрыв невероятной силы. Почему? На этот счет у большеносых существует целое учение, изложенное в толстых книгах. То, что я только что вкратце изложил тебе с помощью простого примера, господин Ши-ми объяснял мне очень долго, хотя он и не знаток этого учения. Когда я вернусь, то воспользуюсь тишиной и покоем нашего родного времени, чтобы вечера за два подробно передать тебе те из объяснений господина Ши-ми, которые удержались в моей памяти. Пока же прошу тебя поверить, что это так.
Спрашивается, однако, кому и зачем может понадобиться до тех пор дробить палочку (или камень, или кадку с водой), пока они не взорвутся? Ни мне, ни тебе никогда бы и в голову не пришло заниматься столь никчемным делом. Но то – мы с тобой. Большеносые же тотчас сообразили, что этот взрыв, возникающий при разламывании частичек величиной с блошиное ушко, можно использовать для изготовления бомб ужасной силы. И они действительно взорвали такие бомбы, причем, видимо, в немалой мере из чистого любопытства, чтобы посмотреть, что получится. Это любопытство стоило жизни тысячам людей: бомбы снесли с лица земли два города. Даже трупов не осталось, только горы бесформенного пепла. Господин Ши-ми показал мне изображения и этого бедствия.
Можно было бы ожидать, что столь ужасно удовлетворенное любопытство навсегда отобьет у большеносых охоту ставить подобные опыты. Отнюдь. Они еще усовершенствовали эту разламывающуюся или расщепляющуюся бомбу. Сегодня они могли бы одним ударом испепелить целые страны и заставить море выступить из берегов. Только испробовать такую бомбу они еще не решились. Пока не решились.
Вот какими дубинками грозят друг другу полководцы обоих нынешних великих царств, вот какими драконьими зубами скрежещут. И поскольку о такой добродетели, как ум, никогда не вспоминают первой, когда речь заходит о военачальниках, то можешь представить, на какой тонкой нити висит существование всего здешнего мира.
И тут я – конечно, это было невежливо, но не господин Ши-ми был тому виною, – ударил ладонью по столу и спросил: разве нельзя лишить военачальников этого оружия? Пусть все умные люди возвысят голос и воскликнут: Довольно! Да, ответил мне господин Ши-ми, конечно, но... Для этого и А Мэй-ка, и Л о Си-яо должны были бы бросить свои дубинки одновременно. Но их генералы твердят: «Бросай ты первым!» – и каждый отвечает: «Ну нет, стоит мне только бросить оружие, как ты меня ударишь, вместо того чтобы выполнить уговор и бросить свое. Нет уж, бросай ты первым!» А тот ему: «Ну нет...»
Вот уже несколько лет, пояснил господин Ши-ми, министры и генералы обоих государств встречаются в известные сроки, чтобы продолжить этот бесполезный торг. Что ж, во всяком случае, пока переговоры идут, ни одна сторона не нападет на другую.
Ты, конечно, давно уже недоумеваешь: а где же великое и могучее Срединное царство? Каково его место в политической картине мира тысячу лет спустя? Еще немного терпения, друг мой: чтобы тебе все было ясно, мне снова придется начать издалека.
Соперничество двух государств, оказавшихся сильнее остальных, при котором их могущество балансирует на острие ножа – сами же они клянутся в мирных намерениях, однако только и ждут подходящего момента, чтобы нанести удар, – известно нам и из нашей собственной истории. И ты, много лучше меня знакомый с наукой о делах минувших, наверняка мог бы привести не менее пяти подобных примеров.
Однако в лице нынешних царств А Мэй-ка и Ло Си-яо столкнулись не две оспаривающие престол династии, не две различные религии, а два прямо противоположных учения о благе подданных, что, если я правильно понял, для правителей поименованных царств означает и совершенно определенный способ пополнения государственной казны. Так, учение, принятое в стране А Мэй-ка, гласит, что следует позволить каждому заниматься, чем он хочет, даже глупцу. Тогда, мол, преуспеют наиболее способные, подобно тому, как самый сильный поросенок добывает себе лучшее место у материнского соска. Правительство же наблюдает за этим всеобщим состязанием, награждая и даже чествуя лучших. Сами же лучшие, польщенные этой честью и благодарные государству за поддержку и защиту, платят ему налоги – пусть не слишком охотно, но все же в сознании того, что именно государству обязаны своим благополучием.
Когда господин Ши-ми изложил мне это учение, я был изумлен. «Разве такое государство, – спросил я, – не выродится неминуемо в царство лавочников и толстосумов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46