В двух провожающих я без труда опознал полицейских инспекторов. Отдельно от всех шествовал коротышка а темном плаще - кто бы это мог быть? Во всяком случае, его облику явно не доставало почтительной скорби. Он не смотрел ни под ноги, ни вперед, а то и дело осторожно озирался - привык, видно, наблюдать за тем, что происходит вокруг. Едва упали первые капли дождя, он водрузил на голову мягкую серую шляпу, которую до того нес в руке. Остальные не привлекли моего внимания за исключением того, кто шагал позади всех. Альбер Шаван, собственной персоной. Пришел отдать старику последний долг, и его грубое, покрасневшее на резком ветру лицо хранит печать неподдельной скорби. Проходя мимо, он глянул в мою сторону, но ни единым жестом не показал, что мы знакомы. Альфреда Баума среди собравшихся не было.
Неподалеку от церкви за процессией внимательно наблюдали двое молодых людей. Когда маленькая группа, предводительствуемая несущими гроб, свернула с аллеи к подготовленной могиле, они как по команде развернулись и тронулись в сторону кладбищенских ворот. Я поспешил следом и успел заметить, как со стоянки выезжает, разворачиваясь, черный "Рено". Пассажиры как будто бы не обратили на меня внимания.
Однако, когда я отыскал свое такси и мы направились обратно, в Париж, этот же черный "Рено" на ближайшем перекрестке выскользнул из-за стоявшего возле тротуара грузовика и пристроился нам в хвост. Пришлось затратить не меньше часа, дважды пересаживаясь из одного такси в другое и петляя в переходах метро. Но даже когда удалось избавиться от соглядатаев, положение мое не улучшилось. ДСТ и Бог весть кто ещё знает теперь, что я вернулся во Францию. Не стоило ездить на похороны - ничего это не дало. А теперь, даже если сыщики и правда меня потеряли, то ненадолго. Затеряться в большом городе труднее, чем принято думать
ГЛАВА 8
Ровно в два я был на бульваре Мальзерб. Меня встретил высокий седовласый господин с изысканными манерами - прямо посол в отставке.
- К вашим услугам, месье Пэррот, - приветствовал он меня. - Напомню: к тому, что будет мною сказано, прошу ничего не добавлять от себя.
Он указал мне на стул в маленьком кабинете и сам уселся за изящный, украшенный золоченой бронзой письменный стол: спина прямая, руки покоятся на столе, взгляд устремлен в лицо собеседнику. Впечатляющая фигура.
- Вы ведь работали с Андре Маршаном в течение четырех лет, в министерстве колоний и позже, когда он стал министром внутренних дел...
- Верно. Но знал его много раньше, примерно с сорок пятого года когда оба мы оказались в политических кругах.
- Он, видимо, был незаурядным человеком.
- Конечно. Блестящий ум, невероятная работоспособность.
- Работать с такими людьми обычно нелегко.
- С ним было трудно.
Я помедлил с дальнейшими расспросами в надежде, что де Монтан сам расскажет что-нибудь, но он хранил молчание.
- В каком смысле трудно?
- Он был очень требователен. Ждал безоговорочной преданности, ему принадлежало все ваше время, все ваши силы. Не прощал ошибок, считал, что его помощники обязаны схватывать все с полуслова. А сам часто не утруждал себя объяснениями, никогда не пытался растолковать задачу.
- И все же вы питали к нему все эти годы сердечную привязанность...
- Наши отношения всегда были корректными, - ответил он холодно, не отводя глаз от моего лица. Похоже, он ненавидел Маршана.
- Господин Маршан отдал многие годы служению Франции, - рискнул я, Его трагический уход - большой удар для всех, кто с ним работал.
Господин де Монтан тщательно обдумал ответ:
- Вероятно, найдутся такие, кому будет его не хватать. Кроме того, эта смерть создала немало проблем для правительства.
- Что вы думаете о его политической карьере?
Тонкая улыбка тронула уголки губ, плечи чуть приподнялись как бы в легком недоумении:
- В ней немало загадок. Каждому известно, что, дважды получив возможность стать премьер-министром Франции, оба раза он её упустил. Становился вдруг несообразительным - на мой взгляд, вполне сознательно.
- Но зачем?
- Чего не знаю, того не знаю. Признаться, я сам не раз искал ответа на этот вопрос. Но ни один ответ не кажется достаточно убедительным.
Я зашел с другой стороны:
- А вам лично Маршан нравился?
После недолгого колебания он ответил:
- Нет. Я всегда не любил людей себе на уме. Их можно уважать, сотрудничать с ними. Но любить человека, душа которого отгорожена от тебя колючей проволокой или, скорее, каменной стеной... Сквозь колючую проволоку хоть что-то видно. Нет уж, увольте.
- Расскажите о его привычках.
- Работал, как машина. На службе проводил семь дней в неделю часов по двенадцать, а то и все четырнадцать, и от персонала требовал того же. Много времени тратил на выслушивание докладов и отчетов. Записывал мало, а то и вовсе ничего, но помнил все. Мог даже в момент острого политического кризиса бросить все и уехать на уик-энд в свой избирательный округ - в Авейрон. Занимался там местными проблемами с той же одержимостью, с какой здесь, в Париже, решал куда более серьезные вопросы.
- Вы находите это странным - что член правительства так предан своим избирателям и заботится об их интересах?
- В нашей стране многие заметные деятели состоят в мэриях небольших городов, однако непосредственную работу за них выполняют местные депутаты. Андре Маршан был исключением - в напряженный политический момент мало кто из политиков решится покинуть Париж. Он же этого не боялся. И, заметьте, ему вовсе не надо было завоевывать голоса в своем округе, народ там и так стоял за него горой.
- Вы находите этому какое-то объяснение?
- Никакого! Разве что стремление к совершенству.
- Вам случалось ездить с ним в Авейрон?
- Весьма часто.
- Что он там делал такого, о чем стоило бы написать?
- Целиком погружался в дела мэрии Родеза, возводил на необыкновенную высоту все эти мелкие проблемы.
- И вы все время проводили с ним?
- На встречи с сельскими избирателями он ездил один, сам садился за руль. Обожал быструю езду.
- Без охраны?
- Охранники раздражали его, как и все остальные сотрудники.
- Что все-таки побудило его к самоубийству?
Снова на тонких губах мелькнула ироническая улыбка, чуть поднялась бровь.
- Может, эмоциональный кризис?
Это был не ответ на мой вопрос, а предложение. Я попробовал проявить настойчивость:
- Но все же есть у вас какое-то мнение, господин де Монтан?
- Не считаю нужным делиться своим мнением даже с представителем столь уважаемого агентства, как "Рейтер".
- Это невеликодушно, - упрекнул я его.
- Возможно. Но не хотелось бы делать достоянием публики то, чего не могу подтвердить фактами. Если Андре Маршан покончил с собой, стало быть, были серьезные причины. Он никогда не делал ничего без достаточных к тому оснований, действовать вслепую или сгоряча было ему несвойственно.
- Охотно верю, - согласился я. - Но какие это причины?
Вместо ответа мой собеседник поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.
- Я вдвойне благодарен вам за эту беседу, господин де Монтан, - сказал я, тоже вставая. - Вас наверняка предостерегали от подобных встреч с журналистами.
- Я сам распоряжаюсь собой, - ответил хозяин, не отрицая моей догадки и не подтверждая её. Мы направились к выходу, но он внезапно остановился.
- Когда Андре Маршан был жив, я не мог понять, что им движет, произнес он, - Когда умер - тоже. Я достаточно стар, чтобы разбираться в людях и осмысливать их поведение. Так вот - Маршан, как политик, не руководствовался ни одним из обычных мотивов: ни амбициями, ни жадностью, ни альтруизмом, ни патриотизмом. Даже особого стремления к власти у него не было. Другое что-то им управляло, - он помолчал, слегка покачивая головой. И вежливо проводил меня до самой двери.
По дороге от дома Монтана к Елисейским полям, где предстояла следующая встреча, я купил маленький атлас и, раскрыв его на карте округа Авейрон, погрузился в её изучение.
...Она, должно быть, только что пришла в "Колизей" - чуть раньше назначенного срока. И сидела в своем красном пальто за угловым столиком, лицом к двери. Очень прямая, тонкое лицо, впалые щеки, черные волосы подобраны в узел. Все соответствовало хрипловатому голосу в телефонной трубке. Пока я шел к ней, она пристально смотрела на меня и ни тени одобрения не прочел я в её взгляде. Женщина за пятьдесят, для которой общение с людьми - проблема.
- Я Джордж Пэррот. Спасибо, что пришли. Простите, что заставил вас ждать. Недолго, надеюсь?
- Ничего страшного, - её рукопожатие было вялым, глаза на миг встретились с моими, и тут же взгляд ускользнул. Она успела заказать рюмку анисовой водки и уже выпила. Я сел за столик, попросил принести чаю для себя и ещё одну рюмку для дамы и послал ей неотразимую, как я надеялся, улыбку. Анни Дюпюи не улыбнулась в ответ. Вытряхнула из пачки сигарету жестом заядлого курильщика, для которого норма - три пачки в день и закурила. Нервная кошка, видавшая на своем веку много зла от людей.
- Уверен, что вас предостерегали от встречи со мной, - я взял быка за рога.
- А вы как думали?
- Почему власти не хотят обсуждать самоубийство Маршана?
В душе сидевшей напротив женщины бушевали страсти - я сразу это почувствовал. Она была накалена до предела, слова вырывались у неё с трудом, будто под давлением в дюжину атмосфер, в голосе клокотали боль и ярость.
- Им правда не нужна, они её боятся, - слово "они" она будто выплюнула. Чистая истерика - неужели эта женщина живет в таком напряжении постоянно?
- Какая правда?
- Такая правда, что министр был после войны самой яркой политической фигурой. Ему следовало стать премьер-министром или даже президентом республики. Но им не нужен был честный человек, не запятнанный коррупцией, который никогда не стал бы заигрывать с левыми.
Она придавила в пепельнице едва начатую сигарету и тут же закурила следующую.
- "Они" - это кто?
- Вся эта банда. Голлисты, конечно. И коммунисты тоже. Министр часто мне повторял: "Морис Торез и мафия объявили мне войну, они меня когда-нибудь прикончат". И прикончили - сами видите.
- Но он совершил самоубийство, мадемуазель, разве это не так?
- А! Самоубийство самоубийству рознь. Допустим даже, что он это сделал - так спросите себя, почему столь блестящий, столь удачливый человек пошел на такое? Вы задавали себе этот вопрос?
Она допила вторую рюмку. Я выбрал из скупой закуски, которую поставил передо мной официант, маслину и предложил ей закусить, но она отказалась.
- Может, сердечные неурядицы? - сделал я ход конем.
- Ну уж нет! - почти выкрикнула она.
- Откуда такая уверенность?
- Знаю - и все!
Я спросил, когда она в последний раз видела министра, но вопрос как бы не был услышан. Однако я не сдался:
- Вы встречались с ним после 1962 года, когда перестали работать у него?
- Конечно, - сказала она, в голосе мне почудилось легкое колебание.
- Позвольте вас спросить - почему после девяти лет работы с ним вы уволились?
- У нас были... другие отношения.
- Тем более вы могли бы знать причину, побудившую его свести счеты с жизнью.
- Никто не знает её лучше меня. Ни один человек!
Я старался разговаривать с ней как можно мягче, хотя понимал, что это дикое существо вряд ли можно подкупить лаской или подачками. Она находилась в состоянии ожесточенной войны со всем миром и готова была расцарапать каждого, не разбирая, друг это или враг - лишь бы оказался в пределах досягаемости её когтистых лап.
- Так скажите, мадемуазель, почему умер Андре Маршан?
Еще одна сигарета судорожно потушена, ещё одна закурена. Руки её тряслись, она никак не могла поднести спичку к концу сигареты.
- Возьмите мне, пожалуйста, ещё рюмку, - не попросила, а скорее потребовала она. Заказав выпивку, я помолчал, не решаясь повторить свой вопрос.
- Откуда мне знать - может, вы собираетесь написать о нем очередной пасквиль, облить его грязью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35