- А как Маршана ко всему этому пристегнуть, мы все равно не знаем.
- Он был с этим связан, - сказал я, - Улики, хотя и косвенные, но сильные. Мы твердо знаем, что Бракони был агентом и работал на Хенка или на кого-то вроде него. Независимо от того, работал он только на американцев или был двойным агентом, Маршан действовал с ним заодно. Нам точно известно, что Маршан норовил заскочить в Конш при всяком удобном случае, пользовался для этого любым предлогом. Сопоставьте это с рассказами французских коммунистов и Мюллера о том, чем эти двое занимались во время оккупации - тут вывод сам напрашивается.
Пабджой, казалось, не слушал. Его карандаш скользил по бумаге, изображая большой квадрат.
- Передача информации была отлажена отлично, - произнес он, - Никаких встреч, никаких записей. Все строилось на редкостном умении Маршана запоминать детали. Все бы хорошо, если бы не Бракони. Он был слабым звеном. И ещё тот, кто его контролировал, - Пабджой перешел к внешней отделке нарисованного ящика. Внезапно он произнес резко:
- Можешь выкинуть из головы все, что Гарри тут плел насчет русских. Как они там подслушивают в космосе. Жизнь не так уж сложна. И ни к чему нам вся эта экзотика. Если уж к русским попадала секретная информация, так более простым путем.
ГЛАВА 24
Париж принаряжался к Рождеству, будто старая упрямая кокотка. Тысячи лампочек на припорошенных снегом деревьях вдоль Елисейских полей сверкали, как фальшивые бриллианты. Роскошные магазины на Фобур-Сент-Оноре, по соседству с английским посольством, дошли до такой изысканности, что даже казались несколько вульгарными. В витринах кондитерских красовались большие шоколадные поленья - подобие тех, что будут гореть в сочельник в каждом очаге. Кристиан Диор предлагал своим покупателям постели для кошек с матрасами из меха норки - прекрасный рождественский подарок тем, у кого есть все на свете, даже кошка.
Прямо в аэропорту я взял напрокат "Рено" и поехал в отель на улице Флерюс, пребывая в счастливом неведении о том, какое огромное несчастье ждет меня впереди. Да и как я мог его предугадать!
Из отеля я первым делом позвонил Изабел и пригласил её поужинать вместе.
- В Париж занесло одну мою почтенную родственницу. Но к девяти освобожусь.
- Отлично, - сказал я и тут же набрал номер Баума.
- Приходите ко мне на работу, - предложил он. - Не забудьте - я на третьем этаже, а не на седьмом. Ха-ха! Давайте прямо сейчас.
Чтобы добраться до штаб-квартиры ДСТ, пришлось взять такси: на улице Соссе всегда проблема с парковкой. Баум встретил меня радушно:
- Садитесь, мой друг, и полюбуйтесь на этих молодчиков, - на столе перед ним аккуратными пачками были разложены фотографии, - Может, кого-то узнаете.
Я тщательно просматривал снимки - сплошь арабы, но ни одного знакомого лица. Зато повезло с сотрудниками "Софранала".
- Одну камеру мы установили напротив входа, на первом этаже, объяснил Баум. - Использовали также крытый грузовик. В объектив попали, во-первых, все, кто работает в здании, то есть те, кто приходит утром и уходит вечером. Во-вторых, визитеры - их фотографии посмотрите отдельно, хорошо?
Специалисты из контрразведки времени не пожалели, сфотографировав целую армию людей, входящих в двери и выходящих из тех же дверей. Просмотрев примерно половину пачки, я обнаружил изображение мужчины высокий, сутуловатый, в плаще и темной шляпе.
- Та-ак! - приветствовал я его, - Вот он, наш самозванец! Лже-Баум...
Баум забрал у меня снимок, положил в тетрадь. Через минуту ещё один знакомец - плечистый, без шляпы, но в меховом пальто.
- Один из тех, кто меня бил.
Баум взял и этот снимок, а я принялся искать второго своего мучителя, но напрасно. Баум смахнул со стола в ящик все просмотренные снимки и водрузил передо мной последнюю пачку со словами:
- Теперь визитеры.
Самой верхней оказалась фотография Альбера Шавана. Крупный, вальяжный, он только что вышел из дверей и глянул прямо в объектив.
- Так и знал, - улыбнулся Баум, заметив мое недоумение. - Я сам сильно заинтригован.
И снова неожиданность: фотография весьма непрезентабельного субъекта. Кричаще яркое клетчатое пальто, в руке - нечто вроде мехового треуха, короткая стрижка, взгляд устремлен куда-то вбок - Хенк Мант собственной персоной.
Я взглянул на Баума, он улыбался, но глаза из-под кустистых бровей внимательно прощупывали меня.
- Я многое вам должен рассказать - многое, что связано с этим типом.
- Надеюсь, что в своем рассказе вы не обойдете и того, что произошло в Конше.
- Безусловно, - отозвался я.
Поскольку больше смотреть было нечего, Баум велел принести кофе. Когда пожилая суровая секретарша явилась с дымящимися чашками, он откинулся в кресле и пригласительно помахал пухлой рукой: мол, начинай.
- Я предпочел бы говорить в другом месте.
Кустистые брови взлетели вверх:
- До такой степени нам не доверяете?
- К вам лично это не относится. Но микрофонов не люблю. Никогда не знаешь, кто там, на другом конце.
- Не стану вас уверять, будто в этой комнате нет микрофонов. - Да хоть бы и стал - вы не обязаны принимать мои слова на веру.
- Давайте потолкуем за обедом. Как раз самое время, - предложил я, Приглашаю вас к Друану - отметим таким образом наш успех, хотя особой радости он нам и не принес, скорее, наоборот.
В машине по пути в ресторан мы обменивались ничего не значащими фразами. Глаза водителя устремлены на дорогу, но уши ведь свободны. Устроившись, наконец, в красивом старинном обеденном зале, мы заказали обед. Выбирая вино, я спросил у моего спутника совета, он порекомендовал "Вувре".
Официанты суетились вокруг нашего стола, поправляя салфетки и перекладывая ножи-вилки. Прибыла бутылка - запотевшая, прямо из погреба, её торжественно откупорили.
- Обед за свой счет, - сообщил Баум, - Нам у Друана обедать не положено.
- И нам не положено, - сказал я. - Так что придется заплатить.
За едой, с небольшими перерывами, вызванными появлением официанта, я изложил Бауму свою сагу, этап за этапом, заполняя прежние вынужденные пробелы и продвигаясь постепенно к финалу, в котором важную роль исполнял Гарри, а подыгрывал ему сам Пабджой. У меня не было полномочий демонстрировать столь полное доверие представителю чужой спецслужбы, но ведь и Баум не обязан был мне помогать. Он слушал молча, наслаждаясь едой, но не пропуская при этом ни единого слова.
- Хочу кое-что добавить, - сказал он, когда принесли кофе. - Прежде всего - насчет Бракони. Мы поговорили позавчера с Пабджоем по телефону о том, о сем, и после этого звонка я послал в Конш своего сотрудника. В гости к покойному Бракони. Ничего он там не обнаружил. Ни тебе трупа, ни радиопередатчика. Но в доме кто-то побывал, беспорядок там страшный. Я его попросил проверить на почте в Родезе корреспонденцию до востребования - нет ли чего для Бракони? Там обнаружилось шесть неполученных посланий, пять из них - газеты. А шестое - письмо, отправленное из Парижа, в нем всякие семейные новости, но нас это не убедило и мы все же передали его в лабораторию - пока результатов нет, - он отхлебнул кофе и продолжал:
- Больше всего в этой истории меня заинтересовал человек, который вам кажется фигурой второстепенной - я имел в виду Жюля Робертона, биржевого маклера с мутным политическим прошлым.
- Что в нем интересного?
- Во-первых, теперь мы о нем кое-что знаем. Должен вам сказать, я тридцать лет в контрразведке и за это время мне почти не доводилось встречать агентов, о которых ничего не известно. Рано или поздно, но что-то за ними обнаруживается - недаром Вавр говорит, что надо почаще читать наши собственные архивы.
- Не могу с ним не согласиться. Если бы наши архивы велись должным образом, то Филби никогда бы не сумел скрыть свою принадлежность к коммунистической партии в молодые годы и не втерся бы в разведывательную службу.
- Филби - подходящий пример. Особенно его постепенное продвижение от коммунистов к крайним правым - он же вступил в общество англо-германской дружбы. Это не случайно. Возьмите Робертона - сначала коммунист, потом троцкист, а потом поправел до крайности и оказался в рядах "Аксьон де ля Франс". Самая реакционная политическая группировка - некий союз роялистов с петеновцами и участниками довоенной группы "Аксьон франсе". Такой путь - от крайне левых к крайне правым - может быть, конечно, следствием неврастении, но гораздо вероятнее, что это абсолютно сознательный умысел. А теперь вот выясняется, что Робертон много лет был связан с заведомым агентом Бракони. Полагаю, с господином Робертоном следует побеседовать.
- Как насчет всеобщего приятеля Альбера Шавана?
- Думаю, это он распорядился убить Артуняна. И машину, с которой вы, по счастью, разминулись возле Конша, тоже послал он. Его люди наверняка получили задание замести следы. Между прочим, у Шавана есть целых два "Мерседеса".
- Получается, Шаван - один из главных героев этой истории. То принимает у себя американского разведчика Хенка, то навещает "Софранал" возможно, в один с ним час.
- Возможно. Этого я не знаю. Вообще для американца имело бы смысл использовать Шавана для грязной работы - поручить ему, скажем, нанять людей из "Луны" или из автошколы Марсо. Странный малый этот Шаван. Я перемолвился с ним парой слов на похоронах Арама - он искренне горевал о покойном, знал его больше двадцати лет. Стало быть, у него другого выхода не оставалось, когда ему поручили убрать вашего друга.
- Собираетесь его арестовать?
- Хотел бы. Но надежды мало - слишком долго он ходил в наших помошниках, найдутся люди, которые простят ему мелкие грешки.
- Кого-то вы все же арестуете?
- Радеску из "Софранала" и тех двоих, которых вы опознали по фотографиям. Кого-нибудь из автошколы Марсо - кто подвернется. И этих ребят из "Луны" - Бена Рифку, Салека и Бена Баллема. Мы знаем, где они живут дом 88 на улице Сан-Дени, там полно нелегальных иммигрантов. Все уже готово, адреса проверены, команда проинструктирована, сценарии допросов составлены. Будем брать всех одновременно завтра в шесть утра.
Вернувшись в отель, я прилег отдохнуть. Разбудил телефон - Изабел, точная как всегда, ждала в холле. Я спустился к ней и тут меня перехватил старик-портье: просит к телефону месье Баум. Говорить с ним из холла не хотелось. Я попросил переключить разговор на мой номер и протянул Изабел ключи от машины. Позже я вспомнил, что сделал это, даже не взглянув на нее.
- Пожалуйста, дорогая, разогрей пока мотор, ладно? Белый "Рено", слева за углом. Я не задержусь.
Она только улыбнулась в ответ, взяла ключи и запахнула ворот мехового пальто. Я поднялся к себе на лифте. Баум прежде всего извинился: оказывается, он хотел, чтобы я присутствовал, когда доставят задержанных.
- Никаких проблем.
- Значит, завтра в шесть тридцать в моем кабинете.
Взрыв прогремел именно в тот миг, когда я положил трубку. В комнате он прозвучал так, будто рухнуло что-то огромное и следом послышался знакомый звон: сыпалось разбитое стекло. Странно, что за секунду до взрыва у меня не было никакого ощущения надвигающейся беды, а тут я сразу понял, что случилось. И одновременно возникло невыносимое чувство вины, раскаяния, тошнотворное сознание собственной профессиональной непригодности. Господи, как я мог!
Я выбежал в коридор, бросился вниз по лестнице. Возле того, что осталось от машины, уже стояли какие-то люди, хотя обычно здесь пустынно. Чьи-то лица белели за окнами дома напротив. Куски искореженного металла, стекла... Клубы черного дыма мешаются с сырым холодным воздухом - горит бензин. Жар не позволяет приблизиться... Все кончено, все бесполезно...
Кажется, я плакал, проклинал все на свете, орал на молчаливых зрителей. Не помню, как прошел через все формальности, когда, наконец, прибыла полиция. Одно только осталось в памяти:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35