Голову готов прозакладывать.
Возразить мне было нечего.
ГЛАВА 7
Три дня спустя я забрал в отделе паспорт и прочие бумаги на имя Джорджа Пэррота - сотрудника агентства "Рейтер" и взял билет на самолет в Лилль: там проще пройти пограничный контроль, чем в забитом иммигрантами парижском аэропорту Шарль де Голль. Из Лилля в Париж я отправился поездом. К вечеру прибыл на Северный вокзал и снял номер в отеле под названием "Отель Рояль-дю-Нор", благо он рядом. Улегся в постель и проспал до самого утра. А в десять уже сидел с Артуром в соседнем бистро. Ариана Сегюр нашлась, - обрадовал меня Артур. Он вытащил из кармана листок и прочел вслух:
- "Родилась восьмого августа двадцать третьего года. Вышла за Марка Сегюра в марте сорок шестого. С 1953 года замужем вторично, за Даниэлем Бонтаном, художником. Ныне проживает в Шмен де-ля-Фосс, в пяти километрах от Шартра. Номера дома нет. Видимо, это сельский дом. И сама Ариана, и её муж состояли в коммунистической партии, но вышли из неё в пятьдесят шестом. Детей нет. Он выставляет свои картины в местной галерее, но были выставки в Париже, Цюрихе и Милане". Она сотрудничает в местной газетенке.
Прочтя, он отдал мне аккуратно исписанный листок и продолжал:
- Я поговорил с твоим господином Баумом. Он, по-моему, обиделся. Но все же назначил тебе встречу сегодня в час в известном тебе месте.
- С Артуняном что-нибудь прояснилось?
- Полиция утверждает, что ничего не знает. Газеты врут, как обычно. Общее мнение: темное дело с этим Артуняном. Похороны на русском православном кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа завтра в десять.
- Как со списком связей Маршана?
- Вот, держи, - Артур протянул мне лист бумаги, - Шестнадцать имен с краткими комментариями, телефонные номера.
- Спасибо, друг, - сказал я, - И последняя просьба: свяжись с Изабел, попроси её прийти ко мне в отель к шести.
- Сделаю, - пообещал Артур, - Когда ты, наконец, расскажешь, чем занят?
- А никогда, - сказал я, - Тебе этого знать не надо.
Я не был знаком с Маршаном, - сказал Баум, - Но убежден, что человек он был незаурядный.
Мы сидели за обедом и ели нечто безвкусное, предназначенное для кормежки иностранных туристов.
- У вас есть версия о причинах самоубийства? Вы допускаете возможность шантажа? - спросил я.
- Не думаю, чтобы его шантажировали, потому что не допускаю мысли, что Маршан был чьим-то агентом. Человек столь высокого ранга, постоянно на виду, постоянно подвергавшийся нападкам недоброжелателей, которые не упустили бы ни малейшего его промаха - у всех политиков есть враги, - разве мог бы такой тридцать лет быть агентом иностранной разведки и не провалиться?
- Вы назвали срок - тридцать лет. Почему именно тридцать?
Баум тонко улыбнулся:
- Простая дедукция. Этого человека могли без нашего ведома завербовать только во время войны, в сумятице, в оккупации. В любое другое время мы бы вычислили его связь с коммунистами, заметили бы любой подозрительный контакт.
- Выходит, я зря трачу время?
- Выходит, так. - Бледное лицо моего собеседника не изменило выражения.
- Можете показать мне досье Маршана из вашего архива?
- Вы понимаете, о чем просите? Чего ради я пошел бы на такой риск?
- Артунян сказал, что вы могли бы помочь, а я нуждаюсь в помощи. Ведь вы имеете доступ к такого рода документам?
- Ничего подобного, - возразил он - Досье на министерских начальников хранятся у шефа.
- Значит, вы не сможете достать досье Маршана? - мне казалось, будто он просто не хочет сделать то, о чем я прошу, но я старался его понять. Этот человек просто боится.
- Я же не сказал, что не смогу. Нужен убедительный повод, чтобы запросить досье из архива. Не так все просто.
- Но вы готовы на это? - я уже терял терпение: вот бюрократ чертов. Он, конечно, спас мне жизнь, но любить его я не обязан.
- Попробую, - протянул Баум, - Только я почти уверен, что ничего заслуживающего внимания в этой папке нет. Лучше вам самому поискать поговорить с коллегами Маршана, с друзьями, с теми, кто знал его во время войны, если их найдете.
- Это я и собираюсь сделать, - сказал я, - Съезжу туда, где действовал руководимый им отряд Сопротивления.
- Как вы туда доберетесь?
- Возьму напрокат машину.
- Не советую, - сказал Баум, - Как только вы это сделаете - вы на крючке. Через несколько дней вас вычислят непременно. Свяжутся с местной полицией, прикажут следить за всеми машинами с парижскими номерами. Рано или поздно вас найдут.
- Что же предлагаете?
- Добуду вам в Париже машину со съемными номерами. У нас есть договор с одной фирмой, которая дает машины напрокат, через неё вас никто искать не станет. И сотрудники там никому никаких сведений не дадут. Автошкола Марсо, адрес - улица Бассано, четыре. Сегодня же поговорю с ними, скажу, что позвонит господин Пэнмур.
- Не Пэнмур. Джордж Пэррот, журналист.
Я расплатился по счету и ушел из ресторана раньше, чем он.
- Дорогой, я охотно поехала бы с тобой, - Изабел раскинулась на кровати, туфли её валялись на полу, а она, задрав ноги, двигала пальцами по какой-то хитроумной системе, которой, как она объяснила, обучают в классе йоги на Фулхем-род. Она внимательно наблюдала, как её пальцы двигаются вверх-вниз, и я тоже не отрывал от них глаз.
- Невозможно, - ответил я, - Ты же знаешь правила нашего отдела и своего министерства.
- Это я помечтала, - произнесла она, - А куда ты едешь?
- Сначала к Ариане Сегюр. Потом в Авейрон. Там Маршан находился во время войны - о его замечательной деятельности написано во всех архивных бумагах.
- Кто-то все же должен знать, где ты будешь.
- ДСТ только об этом и мечтает. Боюсь, они прослушивают теперь и домашний твой телефон, не только служебный.
Изабел скроила гримаску и аккуратно составила вместе узкие ступни.
- Буду ждать твоего звонка в холле гостиницы "Бристоль" каждый день с часу до двух. Вызывай мисс Браун.
- Отлично придумано, - сказал я, - А чего все же ты добиваешься, когда шевелишь вот эдак пальцами?
- Эти упражнения позволяют с комфортом сосуществовать двадцати шести костям и девятнадцати мышцам, которые имеются в стопе, - с достоинством объяснила Изабел. Тут же вскочила, сунула ноги в туфли, чмокнула меня в щеку и исчезла, оставив легкий аромат дорогих духов.
Я занялся списком Артура, в нем было шестнадцать имен. Четверо обозначены как заведующие канцелярией, четверо - личные секретари, двое депутатов, два заместителя мэра в городишке Родез департамента Авейрон, три заместителя министра, в разное время служившие в подчинении Маршана. Не так плохо. Я уселся на кровати поудобнее и принялся звонить всем подряд.
- С вами говорят из парижского отделения агентства "Рейтер". - Так я представлялся. - Мы готовим материал о покойном Андре Маршане. Вы когда-то с ним работали - не могли бы вы ответить на несколько вопросов? Это нужно для статьи. Результаты, которые я получил через час, оказались неутешительными. Восемь отказов - господа не желают иметь дело с прессой. Три номера вообще не ответили. Еще пятерых не оказалось на месте: уехали, ушли, когда будут - неизвестно. Восемь решительных отказов навели меня на мысль, что кто-то предостерег бывших сослуживцев Маршана, может, даже пригрозил.
В списке осталось всего восемь имен. Следующим утром, возобновив свои попытки, я схлопотал ещё два отказа. Третий звонок - господину Алену де Монтан, который заведовал канцелярией Маршана сначала в министерстве колоний, а затем в министерстве внутренних дел, прервал цепочку неудач. Накануне его не было дома, а утром он сам подошел к телефону и выслушал мою речь, которая самому мне уже казалась затасканной.
- Агентство "Рейтер", вы сказали? - спросил господин де Монтан. - А кто назвал вам мое имя, господин Пэррот? Целых пятнадцать лет прошло с тех пор, как я работал с Маршаном.
- У нас неплохие картотеки, господин де Монтан.
- Ну хорошо, - произнес он после небольшой паузы, - Если вы обещаете не вести записей и не вносить никаких добавлений от себя, то можете сегодня навестить меня. Скажем, в два?
- Спасибо, - обрадовался я, - Это просто замечательно.
- Бульвар Мальзерб, 78, - и он положил трубку.
В списке осталось ещё три имени. Два звонка оказались напрасными, никто не ответил, зато третий - и последний - принес неожиданную удачу. Некая мадемуазель Анни Дюпюи, личный секретарь Андре Маршана с 1953 по 1962 год. Выходит, она переходила вместе с ним из одного министерства в другое. И, стало быть, ладила с ним.
Голос у неё оказался хрипловатый. Пока я излагал свою просьбу, она подгоняла меня нетерпеливым "да, да".
- Могли бы вы уделить мне полчаса, мадемуазель? - закончил я.
- A quoi bon - зачем?
Этот простой вопрос обескуражил меня.
- В интересах истины, - нашелся я, - Если честно - я ищу кого - то, чье мнение о господине Маршане уравновесило бы неприязненные высказывания тех, с кем я беседовал до сих пор.
Она не проявила на сей раз нетерпения, дослушала до конца. Может, я угадал, сказал именно то, что нужно, пробудил в ней какие-то чувства, которые пробьются сквозь её глухую самозащиту?
- Ладно. Куда мне прийти?
Я предложил встретиться на верхнем этаже ресторана "Колизей" в половине четвертого.
- Я буду в красном пальто, и зонтик у меня тоже красный, - сказала она.
- А у меня на физиономии здоровенный синяк, - признался я.
Это был шаг вперед, но на уютный чай для двоих рассчитывать явно не приходилось.
Таксист долго плутал в поисках городка Сен-Женевьев-де-Буа, где находится русское православное кладбище, так что попал я туда только в половине одиннадцатого. Порывистый ветер гнал по низкому небу грязные, коричнево-серые тучи. Я договорился с водителем, чтобы он меня подождал сколько именно, я не мог сказать. Пока обстоятельства не убедят меня, что вся эта долгая поездка ни на черта не нужна была с самого начала.
Привратник спросил меня, куда я направляюсь. "Les obseques Artunian, oui! Dans l eglise. Vous etes en retard" - Все уже в церкви. Вы опоздали, месье. - У него был странный, должно быть, русский акцент, раскатистое "р" как бы подчеркивало его неудовольствие по поводу моего опоздания.
Я вошел в церковь - маленькую, в византийском стиле, разукрашенную изнутри - золото, мозаика. Видно, богатые эмигранты из России не оставляют своим вниманием этот скромный с виду храм. Тяжелый запах ладана, сквозь разноцветные стекла с трудом пробивается тусклый дневной свет, единственный светильник над алтарем добавляет к серому желтые блики. В храме собралось десятка два провожающих, у каждого - свеча в руках. От свечей почти не становится светлее, зато они придают зрелищу театральность. Актер на главную роль - священник в богато расшитом одеянии, склонивший красивую голову и неподвижно застывший перед алтарем. Голоса молящихся сливаются в торжественном песнопении, руководит хором маленький человек в черном, у него звучный голос, левой рукой он отбивает такт и все время ходит туда-сюда: то зажжет погасшую свечку перед иконой, то поправит молитвенник - и при этом не перестает петь и править хором, который трепетно следит за каждым его движением. Видимо, здесь это привычный ритуал, - для всех, кроме меня.
Я тоже держал зажженную свечу - мне её дали на входе, и вздрогнул, когда на пальцы мне потек раскаленный воск. На мой неискушенный слух пение казалось однообразным. Минут через двадцать хор, наконец, умолк, люди вокруг гроба задвигались - это предвещало конец церемонии. Я избавился от своей свечи, выскользнул наружу и примостился у входа так, чтобы видеть скорбящих, когда они потянутся за гробом.
Траурная процессия оказалась совсем небольшой. Мадам Артунян, вся в черном, её поддерживают под руки молодой человек и девушка. Человек десять других родственников держатся группой. Еще столько же провожающих - по одному или парами. Я узнал старика из boulangerie с улицы Лафайет - он шел один, держась как бы в тени, торжественная черная фигура - должно быть, завсегдатай на похоронах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Возразить мне было нечего.
ГЛАВА 7
Три дня спустя я забрал в отделе паспорт и прочие бумаги на имя Джорджа Пэррота - сотрудника агентства "Рейтер" и взял билет на самолет в Лилль: там проще пройти пограничный контроль, чем в забитом иммигрантами парижском аэропорту Шарль де Голль. Из Лилля в Париж я отправился поездом. К вечеру прибыл на Северный вокзал и снял номер в отеле под названием "Отель Рояль-дю-Нор", благо он рядом. Улегся в постель и проспал до самого утра. А в десять уже сидел с Артуром в соседнем бистро. Ариана Сегюр нашлась, - обрадовал меня Артур. Он вытащил из кармана листок и прочел вслух:
- "Родилась восьмого августа двадцать третьего года. Вышла за Марка Сегюра в марте сорок шестого. С 1953 года замужем вторично, за Даниэлем Бонтаном, художником. Ныне проживает в Шмен де-ля-Фосс, в пяти километрах от Шартра. Номера дома нет. Видимо, это сельский дом. И сама Ариана, и её муж состояли в коммунистической партии, но вышли из неё в пятьдесят шестом. Детей нет. Он выставляет свои картины в местной галерее, но были выставки в Париже, Цюрихе и Милане". Она сотрудничает в местной газетенке.
Прочтя, он отдал мне аккуратно исписанный листок и продолжал:
- Я поговорил с твоим господином Баумом. Он, по-моему, обиделся. Но все же назначил тебе встречу сегодня в час в известном тебе месте.
- С Артуняном что-нибудь прояснилось?
- Полиция утверждает, что ничего не знает. Газеты врут, как обычно. Общее мнение: темное дело с этим Артуняном. Похороны на русском православном кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа завтра в десять.
- Как со списком связей Маршана?
- Вот, держи, - Артур протянул мне лист бумаги, - Шестнадцать имен с краткими комментариями, телефонные номера.
- Спасибо, друг, - сказал я, - И последняя просьба: свяжись с Изабел, попроси её прийти ко мне в отель к шести.
- Сделаю, - пообещал Артур, - Когда ты, наконец, расскажешь, чем занят?
- А никогда, - сказал я, - Тебе этого знать не надо.
Я не был знаком с Маршаном, - сказал Баум, - Но убежден, что человек он был незаурядный.
Мы сидели за обедом и ели нечто безвкусное, предназначенное для кормежки иностранных туристов.
- У вас есть версия о причинах самоубийства? Вы допускаете возможность шантажа? - спросил я.
- Не думаю, чтобы его шантажировали, потому что не допускаю мысли, что Маршан был чьим-то агентом. Человек столь высокого ранга, постоянно на виду, постоянно подвергавшийся нападкам недоброжелателей, которые не упустили бы ни малейшего его промаха - у всех политиков есть враги, - разве мог бы такой тридцать лет быть агентом иностранной разведки и не провалиться?
- Вы назвали срок - тридцать лет. Почему именно тридцать?
Баум тонко улыбнулся:
- Простая дедукция. Этого человека могли без нашего ведома завербовать только во время войны, в сумятице, в оккупации. В любое другое время мы бы вычислили его связь с коммунистами, заметили бы любой подозрительный контакт.
- Выходит, я зря трачу время?
- Выходит, так. - Бледное лицо моего собеседника не изменило выражения.
- Можете показать мне досье Маршана из вашего архива?
- Вы понимаете, о чем просите? Чего ради я пошел бы на такой риск?
- Артунян сказал, что вы могли бы помочь, а я нуждаюсь в помощи. Ведь вы имеете доступ к такого рода документам?
- Ничего подобного, - возразил он - Досье на министерских начальников хранятся у шефа.
- Значит, вы не сможете достать досье Маршана? - мне казалось, будто он просто не хочет сделать то, о чем я прошу, но я старался его понять. Этот человек просто боится.
- Я же не сказал, что не смогу. Нужен убедительный повод, чтобы запросить досье из архива. Не так все просто.
- Но вы готовы на это? - я уже терял терпение: вот бюрократ чертов. Он, конечно, спас мне жизнь, но любить его я не обязан.
- Попробую, - протянул Баум, - Только я почти уверен, что ничего заслуживающего внимания в этой папке нет. Лучше вам самому поискать поговорить с коллегами Маршана, с друзьями, с теми, кто знал его во время войны, если их найдете.
- Это я и собираюсь сделать, - сказал я, - Съезжу туда, где действовал руководимый им отряд Сопротивления.
- Как вы туда доберетесь?
- Возьму напрокат машину.
- Не советую, - сказал Баум, - Как только вы это сделаете - вы на крючке. Через несколько дней вас вычислят непременно. Свяжутся с местной полицией, прикажут следить за всеми машинами с парижскими номерами. Рано или поздно вас найдут.
- Что же предлагаете?
- Добуду вам в Париже машину со съемными номерами. У нас есть договор с одной фирмой, которая дает машины напрокат, через неё вас никто искать не станет. И сотрудники там никому никаких сведений не дадут. Автошкола Марсо, адрес - улица Бассано, четыре. Сегодня же поговорю с ними, скажу, что позвонит господин Пэнмур.
- Не Пэнмур. Джордж Пэррот, журналист.
Я расплатился по счету и ушел из ресторана раньше, чем он.
- Дорогой, я охотно поехала бы с тобой, - Изабел раскинулась на кровати, туфли её валялись на полу, а она, задрав ноги, двигала пальцами по какой-то хитроумной системе, которой, как она объяснила, обучают в классе йоги на Фулхем-род. Она внимательно наблюдала, как её пальцы двигаются вверх-вниз, и я тоже не отрывал от них глаз.
- Невозможно, - ответил я, - Ты же знаешь правила нашего отдела и своего министерства.
- Это я помечтала, - произнесла она, - А куда ты едешь?
- Сначала к Ариане Сегюр. Потом в Авейрон. Там Маршан находился во время войны - о его замечательной деятельности написано во всех архивных бумагах.
- Кто-то все же должен знать, где ты будешь.
- ДСТ только об этом и мечтает. Боюсь, они прослушивают теперь и домашний твой телефон, не только служебный.
Изабел скроила гримаску и аккуратно составила вместе узкие ступни.
- Буду ждать твоего звонка в холле гостиницы "Бристоль" каждый день с часу до двух. Вызывай мисс Браун.
- Отлично придумано, - сказал я, - А чего все же ты добиваешься, когда шевелишь вот эдак пальцами?
- Эти упражнения позволяют с комфортом сосуществовать двадцати шести костям и девятнадцати мышцам, которые имеются в стопе, - с достоинством объяснила Изабел. Тут же вскочила, сунула ноги в туфли, чмокнула меня в щеку и исчезла, оставив легкий аромат дорогих духов.
Я занялся списком Артура, в нем было шестнадцать имен. Четверо обозначены как заведующие канцелярией, четверо - личные секретари, двое депутатов, два заместителя мэра в городишке Родез департамента Авейрон, три заместителя министра, в разное время служившие в подчинении Маршана. Не так плохо. Я уселся на кровати поудобнее и принялся звонить всем подряд.
- С вами говорят из парижского отделения агентства "Рейтер". - Так я представлялся. - Мы готовим материал о покойном Андре Маршане. Вы когда-то с ним работали - не могли бы вы ответить на несколько вопросов? Это нужно для статьи. Результаты, которые я получил через час, оказались неутешительными. Восемь отказов - господа не желают иметь дело с прессой. Три номера вообще не ответили. Еще пятерых не оказалось на месте: уехали, ушли, когда будут - неизвестно. Восемь решительных отказов навели меня на мысль, что кто-то предостерег бывших сослуживцев Маршана, может, даже пригрозил.
В списке осталось всего восемь имен. Следующим утром, возобновив свои попытки, я схлопотал ещё два отказа. Третий звонок - господину Алену де Монтан, который заведовал канцелярией Маршана сначала в министерстве колоний, а затем в министерстве внутренних дел, прервал цепочку неудач. Накануне его не было дома, а утром он сам подошел к телефону и выслушал мою речь, которая самому мне уже казалась затасканной.
- Агентство "Рейтер", вы сказали? - спросил господин де Монтан. - А кто назвал вам мое имя, господин Пэррот? Целых пятнадцать лет прошло с тех пор, как я работал с Маршаном.
- У нас неплохие картотеки, господин де Монтан.
- Ну хорошо, - произнес он после небольшой паузы, - Если вы обещаете не вести записей и не вносить никаких добавлений от себя, то можете сегодня навестить меня. Скажем, в два?
- Спасибо, - обрадовался я, - Это просто замечательно.
- Бульвар Мальзерб, 78, - и он положил трубку.
В списке осталось ещё три имени. Два звонка оказались напрасными, никто не ответил, зато третий - и последний - принес неожиданную удачу. Некая мадемуазель Анни Дюпюи, личный секретарь Андре Маршана с 1953 по 1962 год. Выходит, она переходила вместе с ним из одного министерства в другое. И, стало быть, ладила с ним.
Голос у неё оказался хрипловатый. Пока я излагал свою просьбу, она подгоняла меня нетерпеливым "да, да".
- Могли бы вы уделить мне полчаса, мадемуазель? - закончил я.
- A quoi bon - зачем?
Этот простой вопрос обескуражил меня.
- В интересах истины, - нашелся я, - Если честно - я ищу кого - то, чье мнение о господине Маршане уравновесило бы неприязненные высказывания тех, с кем я беседовал до сих пор.
Она не проявила на сей раз нетерпения, дослушала до конца. Может, я угадал, сказал именно то, что нужно, пробудил в ней какие-то чувства, которые пробьются сквозь её глухую самозащиту?
- Ладно. Куда мне прийти?
Я предложил встретиться на верхнем этаже ресторана "Колизей" в половине четвертого.
- Я буду в красном пальто, и зонтик у меня тоже красный, - сказала она.
- А у меня на физиономии здоровенный синяк, - признался я.
Это был шаг вперед, но на уютный чай для двоих рассчитывать явно не приходилось.
Таксист долго плутал в поисках городка Сен-Женевьев-де-Буа, где находится русское православное кладбище, так что попал я туда только в половине одиннадцатого. Порывистый ветер гнал по низкому небу грязные, коричнево-серые тучи. Я договорился с водителем, чтобы он меня подождал сколько именно, я не мог сказать. Пока обстоятельства не убедят меня, что вся эта долгая поездка ни на черта не нужна была с самого начала.
Привратник спросил меня, куда я направляюсь. "Les obseques Artunian, oui! Dans l eglise. Vous etes en retard" - Все уже в церкви. Вы опоздали, месье. - У него был странный, должно быть, русский акцент, раскатистое "р" как бы подчеркивало его неудовольствие по поводу моего опоздания.
Я вошел в церковь - маленькую, в византийском стиле, разукрашенную изнутри - золото, мозаика. Видно, богатые эмигранты из России не оставляют своим вниманием этот скромный с виду храм. Тяжелый запах ладана, сквозь разноцветные стекла с трудом пробивается тусклый дневной свет, единственный светильник над алтарем добавляет к серому желтые блики. В храме собралось десятка два провожающих, у каждого - свеча в руках. От свечей почти не становится светлее, зато они придают зрелищу театральность. Актер на главную роль - священник в богато расшитом одеянии, склонивший красивую голову и неподвижно застывший перед алтарем. Голоса молящихся сливаются в торжественном песнопении, руководит хором маленький человек в черном, у него звучный голос, левой рукой он отбивает такт и все время ходит туда-сюда: то зажжет погасшую свечку перед иконой, то поправит молитвенник - и при этом не перестает петь и править хором, который трепетно следит за каждым его движением. Видимо, здесь это привычный ритуал, - для всех, кроме меня.
Я тоже держал зажженную свечу - мне её дали на входе, и вздрогнул, когда на пальцы мне потек раскаленный воск. На мой неискушенный слух пение казалось однообразным. Минут через двадцать хор, наконец, умолк, люди вокруг гроба задвигались - это предвещало конец церемонии. Я избавился от своей свечи, выскользнул наружу и примостился у входа так, чтобы видеть скорбящих, когда они потянутся за гробом.
Траурная процессия оказалась совсем небольшой. Мадам Артунян, вся в черном, её поддерживают под руки молодой человек и девушка. Человек десять других родственников держатся группой. Еще столько же провожающих - по одному или парами. Я узнал старика из boulangerie с улицы Лафайет - он шел один, держась как бы в тени, торжественная черная фигура - должно быть, завсегдатай на похоронах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35