"Поскольку гости в “Отель Интернэшнл” приезжают со всего света, это, скорее всего, “куколка” какого-нибудь шейха или магараджи, — подумал священник. — А возможно, и сама магарани, ведь девочки на Ближнем и Среднем Востоке рано выходят замуж, тем более такие красивые и с такими формами”.
Отец Динант снова попытался сконцентрировать свое внимание на газете, но голоса, долетавшие к нему через балконную дверь из соседнего номера, где буквально по косточкам продолжали разбирать девушку с бриллиантовой серьгой в ноздре, очень мешали ему.
— Недурна. Очень даже недурна! — уже в который раз повторял мужской голос. — Нет, ты посмотри, какая у нее упругая грудь. А какие ножки? А попка?
Женщина за стенкой недовольно фыркнула:
— Ну, не знаю. Думаю, что у меня фигура не хуже. Священник, не в силах более концентрировать свое внимание на газете, сложил ее, затянулся сигарой и подставил лицо ласковым лучам солнца. Похоже, что сегодняшнее утро будет для него не самым приятным. Он взглянул на часы. “Обычно парень к этому времени уже исчезал”, — подумал священник. Каждый раз после завтрака, принесенного в номер официантом, любовник соседки покидал ее, чтобы приступить к исполнению своих более прозаичных обязанностей — охранять жизни купающихся. Однако, судя по всему, сегодня у него был выходной.
Отец Динант тяжело вздохнул. Если что и омрачало его настроение все время отпуска, а он длился уже почти две недели, то это были две назойливые мухи, постоянно жужжащие в его номере, да эта парочка, проводившая каждую ночь в любовных утехах. Соседку, по словам официанта Салли, звали миссис Филлипс, а точнее, миссис Чарльз А. Филлипс, и прибыла она из местечка, расположенного неподалеку от Акрона, штат Огайо. Несколько раз, выходя на балкон, священник видел ее в компании молодого человека, и надо сказать, что смотрелась она довольно привлекательно.
Миссис Филлипс было слегка за тридцать, не красавица, но весьма сексапильна. Каждый раз, завидев на балконе своего соседа, она здоровалась с ним и обращалась к нему не иначе как “отец”. Динант втайне надеялся, что его соседка не католичка, однако если она ею все же была, то, по мнению священника, остро нуждалась в исповеди и покаянии.
И все потому, что ее неутомимый любовник, он же член бригады спасателей, мужем ей отнюдь не доводился. Скорее всего, мистер Чарльз А. Филлипс, привезя сюда супругу, вернулся обратно домой, чтобы всецело отдаться бизнесу, заработать побольше денег и обеспечить своей жене достойный отдых. Та же, положившись на доверчивость мужа, не преминула воспользоваться случаем, чтобы наставить ему ветвистые рога.
Добропорядочный отец Динант задумчиво посмотрел на кончик своей дымившейся сигары. За все двадцать пять лет, что он прослужил, первые десять из которых в Верхнем Мичигане, городке шахтеров и металлургов, а последующие пятнадцать — в Северной и Южной Африке, а также на берегах реки Конго, священник убедился в том, что все относительно секса и способов его осуществления ему доподлинно известно.
Однако особа из 409-го номера убедила его в обратном — изобретательность ее, казалось, не знала границ. В тех редких случаях, когда она затруднялась придумать что-то новое, ей на помощь приходил ее более молодой партнер. Отец Динант не знал фамилии ее любовника, но слышал, как миссис Филлипс называла его Рене. Из ненароком подслушанных разговоров священник узнал, что их любовная связь началась года два назад, когда парень поступил на службу охранником в новый загородный клуб, располагавшийся неподалеку от Акрона. Случилось так, что мистер Чарльз А. Филлипс и его супруга оказались членами этого клуба.
Шумы и разговоры, доносившиеся из соседнего номера, беспокоили отца Динанта, и он первое время даже хотел было обратиться в администрацию гостиницы с просьбой поменять ему номер. Однако мысль о том, что его новые соседи могут оказаться похлеще старых, остановила святого отца.
Священник решил оценить создавшуюся вокруг обстановку и задумался над существом вопроса в целом. В том, что люди ведут половую жизнь, по мнению отца Динанта, ничего плохого не было. Он спокойно относился к тому, что плоть людская приходит в неистовство, поскольку это гарантия продолжения человеческого рода. Сейчас такое время, когда и Святая Церковь сделалась более либеральной и стала постепенно отходить от постулата, согласно которому человек, зачатый во грехе, сам погряз в тяжких грехах, а святость же Богоматери объяснялась тем, что зачатие Христа произошло без полового акта.
Однако часть священнослужителей-догматиков до сих пор полагают, что женщина, рожающая детей и ухаживающая за ними, достойна всяческого уважения, но вместе с тем должна заслуживать и презрения, поскольку вступает в половой контакт с мужчинами. Большинство же священников в этом вопросе придерживаются более умеренных взглядов и, слушая исповеди молодых женщин, в которых те признаются в своих пылких чувствах к возлюбленным, всегда готовы отпустить им этот маленький грешок. Тем не менее каждый святой отец, честно отрабатывающий свой хлеб, сделал бы все, чтобы воспрепятствовать половой близости между мужчиной и женщиной.
А в 409-м номере творилось что-то невообразимое, и со стороны можно было подумать, что там заперли разъяренного льва. Смежная стена буквально ходила ходуном и грозила обрушиться на отца Динанта, у которого в эти минуты складывалось такое впечатление, что розы в садах Иерихона завяли, а пальмы в Эн-Гадди засохли.
Неожиданно в памяти священника всплыла ужасная картина нападения на их приход опьяненных дурманом симбов. Повстанцы схватили тогда его и отца Шарлероя, раздели донага и, приставив к их горлам острые копья, у них на глазах зверски изнасиловали сестер Марию Терезу и Анну Кларису. Симбы, эти полулюди, которые с удовольствием поедали некоторые части тела белого человека, полагали, что половой акт с белыми монашками возвысит их над остальными и придаст им храбрости.
Отец Динант вынул из кармана четки и, перебирая их, помолился за погибших монахинь и своего старшего по званию товарища. Затем, как обычно, когда он вспоминал свой последний день пребывания в Африке, священник прошел в ванную и спустил в унитаз остатки завтрака. Умыв лицо холодной водой, он вернулся в комнату и, усевшись за стол, достал авторучку, склонившись над листом белой бумаги.
Окончательное решение у отца Динанга созрело внезапно. Да, выбора у него не оставались, по-другому поступить он просто не мог. Несмотря на то, что при воспоминании о том кошмарном дне внутри у святого отца все холодело от страха, он решил, что должен вернуться обратно в свой разрушенный симбами приход и заново открыть церковную школу. Не сделав этого, он бы признал свое поражение и не осуществил бы то, на что потратил двадцать пять лет своей жизни.
Собрав всю свою волю в кулак, священник заставил себя вывести на бумаге три слова. “Мой дорогой епископ”. Буквы получились у него жутко корявыми, почти неразборчивыми: ведь врач, лечивший ему руку, предупредил, что она может не полностью восстановить свои функции. “Надо как можно скорее научиться писать левой рукой, — подумал отец Динант. — А тем временем необходимо найти кого-нибудь, кто бы смог написать для меня это письмо”.
Знакомых в гостинице, к которым можно было обратиться за такой помощью, у него не было — в “Отель Интернэшнл” останавливались только очень богатые, а значит, и высокомерные люди. Конечно, можно бы попросить написать кого-нибудь из служащих гостиницы, например официанта-еврея, приносившего в его номер завтрак. К тому же этот официант был всегда так вежлив и приветлив с ним. В первое же утро, когда этот парень принес ему завтрак, отец Динант попытался дать ему чаевые, на что официант ответил: “Извините, святой отец, но я вынужден отказаться — я никогда не принимаю чаевых от священников или раввинов. Почему? Боюсь, что это навлечет на меня беду. Может случиться так, что лошадь подо мной вдруг споткнется, упадет, сломает ногу, а до ближайшего телефона несколько миль. Однако, святой отец, если вам что-то понадобится, позвоните в нашу службу, позовите Салли, и я буду рад оказать вам любую услугу”.
При воспоминании о доброте официанта отец Динант улыбнулся и подумал, что розы в садах Иерихона все еще благоухают, а пальмы в Эн-Гадди по-прежнему шумят своей кроной.
Он убрал авторучку в карман и надел шляпу. Затем, опасаясь, что может пойти дождь, священник подошел к стеклянной двери балкона, чтобы закрыть ее, и тут из 409-го номера до него донеслись громкие возбужденные голоса.
— Рене, ты шутишь! — произнесла миссис Филлипс — По-другому и быть не должно. У всех женщин на этом месте волосы.
— Да, а у нее их нет.
— Откуда ты знаешь?
— Вчера на дежурстве я видел, как она прыгала с восемнадцатифутовой вышки. Один раз, когда девушка входила в воду, ее бикини сползло с тела, и прежде, чем она вновь натянула его на себя, я успел разглядеть все, что под ним скрывалось. Так вот, на том месте, где у всех женщин волосики, у нее их не было. Ну прямо как на тушке кролика.
— А ты, случайно, не ошибся?
— Да ты что? Я стоял в десяти футах от вышки. Флип говорит, что у них в стране такой обычай, и заверил меня, что большинство восточных женщин, особенно молодых, либо их выщипывают, либо бреют. Они полагают, что в таком виде они больше возбуждают своих мужчин. Кстати, я в этом и сам убедился. Знаешь, как я завелся, когда увидел у нее эту часть бритой? Окажись рядом с ней в бассейне, я бы не удержался и поцеловал бы ее в эту плешку.
— Рене! — воскликнула женщина, и в ее голосе отец Динант вновь уловил нотки возмущения.
— Да?
— А что ты скажешь, если и я выбрею себе это место? Станешь ты от этого еще более темпераментным?
— Очень даже возможно.
— Тогда почему бы нам не попробовать? Ты можешь побрить меня электрической бритвой? Ну той, что я брею себе ноги?
— Отличная идея.
— Ой, это будет так забавно!
— А как ты объяснишь это мужу, когда вернешься домой?
— Боже, кого это волнует? Не переживай, что-нибудь да придумаю.
И молодой любовник миссис Филлипс решил сразу же приступить к делу.
— Хорошо, — сказал он. — Принеси свою бритву. Подключим ее к розетке, которая ближе всего к кровати. Как знать, может быть, исполняя роль парикмахера, я придумаю что-нибудь этакое…
Отец Динант с грохотом сдвинул стеклянные двери и отпрянул от балкона. Он окончательно убедился в том, что все человечество стоит на грани морального разложения и полного бесстыдства.
"Боже, что же творится в мире?! Что произошло с честью и достоинством людей?” — в ужасе подумал священник.
И чем больше святой отец думал о том, что творится в соседнем номере, тем сильнее он негодовал.
Для кого же тогда возводить новые храмы? Зачем посылать служителей Церкви, монахинь, протестантских миссионеров с их женами и детьми в другие страны, если там они могут быть ограблены, изнасилованы и убиты?
Возможно, что пришло время, когда уже бесполезно противостоять тому, что неизбежно должно случиться? Возможно, что Соединенные Штаты со своей программой построения “великого общества”, которую выдвинул президент Л. Джонсон, покажут развивающимся странам, по какому пути им лучше всего идти. Возможно, что новоиспеченные государства последуют примеру Китая с его политикой “большого скачка” или Советского Союза, недавно принявшего пятилетний план развития народного хозяйства. Возможно, что на начальном этапе им и будет сопутствовать успех, но продолжаться это долго не может — в конце концов придет Страшный Суд, и большая часть населения планеты погибнет в страшной битве.
В своих рассуждениях о людской греховности отец Динант пошел еще дальше. Для того чтобы приблизить час Страшного Суда, Соединенные Штаты могли бы обратиться в Организацию Объединенных Наций за разрешением поменять название статуи, возвышающейся над заливом Нью-Йорка, со “свободы” на “вседозволенности”, а вместо факела вложить в руки этой уже давно не модной деве каменный фаллос, созданный скульптором-авангардистом, а под мышку вместо свода законов запихнуть ящик с контрацептивами и огромную бутыль “Лавориса”…
Стареющий, но все еще крепкий здоровьем, отец Динант негодующе посмотрел сквозь стеклянную дверь балкона на безоблачное небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36