— Наверное, будь Саркати последним подонком, она все равно любила бы его.
— Да, возможно, — согласился с ним Торк. — Но я частенько задаюсь вопросом, что она подумала в ту ночь, увидев принца в белых спортивных штанах, залитых кровью расстрелянных им людей, насмерть перепуганного и одурманенного спиртным и опиумом, который он добавлял в свой бурбон перед нашим уходом. С другой стороны, если бы Саркати не расправился с восставшим народом, он бы лишился власти, титула религиозного лидера и огромных средств. Я уж не говорю о той помощи, которую мы ему оказывали. А она составляла в год многие миллионы долларов…
Гамила
Холодный дождь хлестал по разгоряченному лицу Гамилы, пока, лавируя между лежавшими на площади окровавленными трупами, она пробиралась к воротам дворца. Девушка очень жалела, что не оказалась здесь несколькими часами раньше. Аллах знал, что, получи известие о происходящих в стране событиях заблаговременно, она тотчас бы вернулась на родину и в трудную для принца минуту была бы рядом с ним. “Грязные зажравшиеся свиньи, — думала Гамила, — как они посмели выйти на улицы с этими мерзкими плакатами?! Да как они, чьи совсем недалекие предки лазили по деревьям и цеплялись своими хвостами за ветки, осмелились приблизиться к трону, дарованному Саркати самим Аллахом!"
Гамила уже ступила на белые мраморные ступени дворца, когда один из раненых демонстрантов слабеющей рукой схватил ее за лодыжку и тихо прошептал:
— Ваша светлость, пожалуйста, помолитесь за нас, за ваш народ. Единственное, что мы просим…
Гамила пяткой свободной ноги ударила умирающего в лицо и зашагала дальше. Стоявший у ворот офицер с тюрбаном на голове сразу же узнал девушку и, не задав ни единого вопроса, пропустил ее во дворец.
Огромный, с высокими потолками зал встретил Гамилу гробовой тишиной, которая нарушалась лишь цоканьем ее невысоких каблучков о кафельный пол да приглушенными воплями, раздававшимися на женской половине дворца. Абу аль-Хассан, завидев Гамилу, поспешил ей навстречу.
— Салам алейкум, — подойдя к девушке, произнес он с низким поклоном. — Нет пророков в своем отечестве, но Аллах спас нам его.
— Он ранен? — волнуясь, спросила Гамила.
— Нет, — ответил пожилой мужчина. — Сторонники нашего принца надежно защитили его от восставшей толпы. Вы видели трупы перед дворцом?
— Да, видела.
Слуга пожал плечами:
— Но в следующий раз нам может и не повезти, а Хассан Хафиз наверняка попытается еще раз поднять народ. Здесь нам может помочь только одно.
— Я знаю, — ответила Гамила. — А где сейчас принц?
— В своих покоях.
— Пьет?
Старый слуга потупил взор.
— Один Аллах ему судья, — тихо произнес он. — Но как только начались волнения, с бутылкой и бокалом принц почти не расстается. Ваше высочество, хотите, чтобы я сообщил ему о вашем приезде?
— Нет, не надо, — сказала Гамила. — Сначала я хотела бы снять с себя намокшую одежду. И никого из моих служанок ко мне не посылайте, пока я сама не позову.
Абу аль-Хассан опять отвесил низкий поклон и перед тем, как удалиться, произнес:
— Нет Бога на земле могущественней, чем Аллах и Его Пророк Магомет.
Гамила поднялась по широкой внутренней лестнице, прошла на свою половину, где стянула с себя промокшую до нитки одежду, испачканные в грязи туфли и нижнее белье, которое носят европейские женщины. Ночной ветерок, гулявший в комнате, словно в знак благодарности за ее возвращение, приятно обдал прохладой обнаженное тело девушки. Только теперь, блаженно закрыв глаза, Гамила окончательно поняла, что она на Востоке, совсем рядом с тем, кого так неистово жаждала увидеть.
Просушив мокрые от дождя волосы, девушка принялась растирать свое молодое, упругое тело. Поглядывая в высокие зеркала, сплошь закрывавшие стены ее комнаты, она невольно залюбовалась своим отражением.
Аллах оказался к ней более чем милостив, наградив ее прекрасным телом. Гамила втайне надеялась, что оно таким и останется еще долгие-долгие годы.
Все еще обнаженная, Гамила присела за инкрустированным драгоценными камнями туалетным столиком, причесала волосы и холодными сливками сняла с лица европейскую косметику. Затем с помощью черной краски, которой пользуются женщины Востока, нанесла на веки тени, а губы и щеки подрумянила специальной помадой. Покончив с косметикой, она достала булавку с бриллиантом и вставила ее в левую ноздрю. Приладив на голове любимое украшение, спускавшееся на лоб, она вдела в уши подходящие по цвету серьги.
Теперь девушка совершенно преобразилась и выглядела, как и подобает восточной женщине. А по-другому и быть не должно. В последний раз глянув на себя в зеркало, Гамила осталась довольна своей внешностью — от ее облика в Париже и Берне не осталось и следа. Затем она взяла со столика флакон с духами и, смочив пальцы, провела ими под грудью, тронула соски, за ушами. “Что ни говори, а охотник должен знать слабости зверя, на которого охотится”, — подумала девушка.
Как ни странно, но Гамила, не имевшая никакого опыта общения с мужчинами, отлично знала, как привлечь их к себе и сделать им приятное. Все же Аллах по отношению к ней проявил одновременно и жестокость и сострадание. Он навечно предрешил ее судьбу — принадлежать только одному человеку. И этим человеком оказался принц Саркати. “Эль-мектаб мектаб”, как говорят на Востоке, что означает: “Что написано на роду, то написано”.
Гамила росла на женской половине дома, где главной, если не единственной, темой всех разговоров были мужчины и то, как добиться их расположения. Девушка надеялась, что все, о чем говорили женщины, она хорошо усвоила. Слушая многочисленных жен и наложниц отца, перечитывая по несколько раз “Сказки тысячи и одной ночи”, а также изрядно потрепанный экземпляр “Свода секретных законов любви”, Гамила настолько основательно ознакомилась с техникой секса, что не было такого способа удовлетворения плотских желаний мужчины, о котором бы она не ведала.
Вдыхая терпкий аромат, исходящий от собственного тела, девушка открыла шкаф с резными дверцами из слоновой кости, достала оттуда самые любимые одежды и надела их на себя. Теперь она была в белых газовых шароварах, перехваченных на талии тонким шелковым поясом, и маленьком красном жилете, едва прикрывавшем грудь.
Сунув ноги в расшитые золотом изящные сандалии, Гамила опять взглянула на себя в зеркало. Да, она сделала все, чтобы выглядеть неотразимой, и теперь надеялась, что задуманное ею непременно свершится.
Греховными свои планы девушка отнюдь не считала — что ни говори, но цель оправдывает средства. Кроме того, из литературных произведений Гамила знала, что в подобных делах она далеко не первая, — даже в женевской Библии, в главе девятнадцатой и стихах с тридцать первого по тридцать восьмой, описано два точно таких же случая.
Неожиданно Гамила вспомнила, что не подушила колени, и тут же исправила допущенную оплошность. Ведь она была принцессой и желала оставаться ею до конца. Ей казалось, что она знает, как добиться желаемого, — ведь половина всех беспорядков на ее родине происходила из-за того, что у правителя не было прямых наследников престола, и, пока не появится ребенок мужского пола, волнения в стране не прекратятся.
Прошло уже немало лет, но ни одна из многочисленных жен принца, наложниц, в том числе и европейских женщин, проведших ночь с его высочеством, так и не смогла родить ему сына.
Сам государь, свято веривший в справедливость деяний Аллаха, не мог смириться только с одним: никак не мог понять, за какие такие прегрешения Всевышний не посылает ему наследника.
Гамила была уверена, что Саркати, которого она боготворила и который неоднократно отказывался лечь с ней в постель, на этот раз не устоит перед ее чарами. Она твердо верила, что от этой близости появится на свет долгожданный мальчик.
В последний раз проверив, так ли нанесена на лицо косметика, расправлены ли на одежде складки, она вышла в длинную залу, где увидела толпу молодых привлекательных девушек и женщин.
Хира Сингх, начальник охраны дворца, состоявшей из одних сикхов, завидев Гамилу, приветливо улыбнулся, а молодой капитан, появившийся в отряде уже после ее отъезда в Европу, при виде девушки в полном смысле этого слова остолбенел, завороженно уставившись на ее едва прикрытую полупрозрачной тканью промежность. Только спустя некоторое время, поняв, кто эта женщина, капитан низко поклонился и распахнул перед ней дверь.
«Вот ублюдок! — мысленно выругалась Гамила по-французски. — Да за такую выходку его завтра же утром следует расстрелять!»
Войдя в дверь, Гамила остановилась и подождала, пока успокоится бешено колотившееся в груди сердце.
Несмотря на прохладный проливной дождь, продолжавший хлестать на улице, в огромных покоях было жарко. Из-за ставень на окнах, которые не снимались по причине возможной стрельбы — на крыше дворца и вокруг него все еще находились снайперы, — здесь царил полумрак. Два масляных светильника на каждой из половинок огромной двери освещали неверным светом внутренние покои принца.
Гамила обвела взглядом лицо и сухощавое тело лежавшего на кушетке мужчины. Глаза его были закрыты. Из-за сильной жары он спал обнаженным по пояс, и, кроме белых обмоток, которые он предпочитал европейским шортам, да ослепительного блеска начищенных сапог, на нем ничего не было. Его некогда безукоризненно белые брюки, предназначенные для верховой езды, а теперь в темно-красных пятнах крови, валялись там, куда он их бросил перед тем, как войти в ванную. На полу всего в нескольких дюймах от свисавшей с кушетки руки мужчины лежала крупнокалиберная винтовка, с которой тот обычно охотился на тигров.
На его лице, осунувшемся от волнений и тревог, лежала печать усталости. Абу аль-Хассан, который прислуживал принцу вот уже более тридцати лет, сказал ей правду — Саркати в последнее время много пил. Гамила это поняла, как только увидела на табурете рядом с кушеткой почти пустую бутылку из-под виски и перевернутый стакан, но отнеслась к его пристрастию к спиртному с пониманием — ее любимый слишком много пережил за эти дни и имел право расслабиться.
Принц Али Саркати
Али Саркати лежал неподвижно и каждой своей клеточкой чувствовал, что вновь обретает силы. После горячего душа и повышенной дозы опиума, добавленного в последний стакан виски, усталость и напряжение, сковывавшие его тело, постепенно проходили. Теперь, лежа на кушетке, он пытался выкинуть из головы все, что произошло с ним за последние несколько дней.
Многочисленные жертвы среди взбунтовавшейся толпы не страшили принца — во время войны он прослыл умелым стрелком, и на его счету было немало уничтоженных врагов. Подтверждением тому служили его боевые награды. Но одно дело — стрелять в солдата противника, который полон решимости разрядить в тебя целый магазин патронов, а ты делаешь все, чтобы его опередить. Совсем другое — стоя на ступеньках собственного дворца, палить в соотечественников, пусть и одурманенных чуждой тебе теорией социализма.
Утром, решил Саркати, надо отдать приказ установить вдвое, нет, втрое больше тяжелых пулеметов, привлечь к наведению порядка солдат регулярной армии, а если потребуется, набрать еще и наемников — в мире пока еще много молодых, охваченных романтикой войны людей, которые совсем не прочь убивать за хорошие деньги.
Нет, он во что бы то ни стало должен проучить этих сукиных детей, осмелившихся на открытое неповиновение своему правителю. Они сполна должны получить от него то, что заслужили. Эта взбунтовавшаяся чернь, да будет проклята она Аллахом, подобна женщине, которая, когда ее муж молод, полон сил и здоровья, способен удовлетворить ее, едва она этого захочет, готова спать с ним, не выпуская из рук его драгоценный прибор, доставляющий ей наслаждение, показывая этим, как бесконечно дорог ей супруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Да, возможно, — согласился с ним Торк. — Но я частенько задаюсь вопросом, что она подумала в ту ночь, увидев принца в белых спортивных штанах, залитых кровью расстрелянных им людей, насмерть перепуганного и одурманенного спиртным и опиумом, который он добавлял в свой бурбон перед нашим уходом. С другой стороны, если бы Саркати не расправился с восставшим народом, он бы лишился власти, титула религиозного лидера и огромных средств. Я уж не говорю о той помощи, которую мы ему оказывали. А она составляла в год многие миллионы долларов…
Гамила
Холодный дождь хлестал по разгоряченному лицу Гамилы, пока, лавируя между лежавшими на площади окровавленными трупами, она пробиралась к воротам дворца. Девушка очень жалела, что не оказалась здесь несколькими часами раньше. Аллах знал, что, получи известие о происходящих в стране событиях заблаговременно, она тотчас бы вернулась на родину и в трудную для принца минуту была бы рядом с ним. “Грязные зажравшиеся свиньи, — думала Гамила, — как они посмели выйти на улицы с этими мерзкими плакатами?! Да как они, чьи совсем недалекие предки лазили по деревьям и цеплялись своими хвостами за ветки, осмелились приблизиться к трону, дарованному Саркати самим Аллахом!"
Гамила уже ступила на белые мраморные ступени дворца, когда один из раненых демонстрантов слабеющей рукой схватил ее за лодыжку и тихо прошептал:
— Ваша светлость, пожалуйста, помолитесь за нас, за ваш народ. Единственное, что мы просим…
Гамила пяткой свободной ноги ударила умирающего в лицо и зашагала дальше. Стоявший у ворот офицер с тюрбаном на голове сразу же узнал девушку и, не задав ни единого вопроса, пропустил ее во дворец.
Огромный, с высокими потолками зал встретил Гамилу гробовой тишиной, которая нарушалась лишь цоканьем ее невысоких каблучков о кафельный пол да приглушенными воплями, раздававшимися на женской половине дворца. Абу аль-Хассан, завидев Гамилу, поспешил ей навстречу.
— Салам алейкум, — подойдя к девушке, произнес он с низким поклоном. — Нет пророков в своем отечестве, но Аллах спас нам его.
— Он ранен? — волнуясь, спросила Гамила.
— Нет, — ответил пожилой мужчина. — Сторонники нашего принца надежно защитили его от восставшей толпы. Вы видели трупы перед дворцом?
— Да, видела.
Слуга пожал плечами:
— Но в следующий раз нам может и не повезти, а Хассан Хафиз наверняка попытается еще раз поднять народ. Здесь нам может помочь только одно.
— Я знаю, — ответила Гамила. — А где сейчас принц?
— В своих покоях.
— Пьет?
Старый слуга потупил взор.
— Один Аллах ему судья, — тихо произнес он. — Но как только начались волнения, с бутылкой и бокалом принц почти не расстается. Ваше высочество, хотите, чтобы я сообщил ему о вашем приезде?
— Нет, не надо, — сказала Гамила. — Сначала я хотела бы снять с себя намокшую одежду. И никого из моих служанок ко мне не посылайте, пока я сама не позову.
Абу аль-Хассан опять отвесил низкий поклон и перед тем, как удалиться, произнес:
— Нет Бога на земле могущественней, чем Аллах и Его Пророк Магомет.
Гамила поднялась по широкой внутренней лестнице, прошла на свою половину, где стянула с себя промокшую до нитки одежду, испачканные в грязи туфли и нижнее белье, которое носят европейские женщины. Ночной ветерок, гулявший в комнате, словно в знак благодарности за ее возвращение, приятно обдал прохладой обнаженное тело девушки. Только теперь, блаженно закрыв глаза, Гамила окончательно поняла, что она на Востоке, совсем рядом с тем, кого так неистово жаждала увидеть.
Просушив мокрые от дождя волосы, девушка принялась растирать свое молодое, упругое тело. Поглядывая в высокие зеркала, сплошь закрывавшие стены ее комнаты, она невольно залюбовалась своим отражением.
Аллах оказался к ней более чем милостив, наградив ее прекрасным телом. Гамила втайне надеялась, что оно таким и останется еще долгие-долгие годы.
Все еще обнаженная, Гамила присела за инкрустированным драгоценными камнями туалетным столиком, причесала волосы и холодными сливками сняла с лица европейскую косметику. Затем с помощью черной краски, которой пользуются женщины Востока, нанесла на веки тени, а губы и щеки подрумянила специальной помадой. Покончив с косметикой, она достала булавку с бриллиантом и вставила ее в левую ноздрю. Приладив на голове любимое украшение, спускавшееся на лоб, она вдела в уши подходящие по цвету серьги.
Теперь девушка совершенно преобразилась и выглядела, как и подобает восточной женщине. А по-другому и быть не должно. В последний раз глянув на себя в зеркало, Гамила осталась довольна своей внешностью — от ее облика в Париже и Берне не осталось и следа. Затем она взяла со столика флакон с духами и, смочив пальцы, провела ими под грудью, тронула соски, за ушами. “Что ни говори, а охотник должен знать слабости зверя, на которого охотится”, — подумала девушка.
Как ни странно, но Гамила, не имевшая никакого опыта общения с мужчинами, отлично знала, как привлечь их к себе и сделать им приятное. Все же Аллах по отношению к ней проявил одновременно и жестокость и сострадание. Он навечно предрешил ее судьбу — принадлежать только одному человеку. И этим человеком оказался принц Саркати. “Эль-мектаб мектаб”, как говорят на Востоке, что означает: “Что написано на роду, то написано”.
Гамила росла на женской половине дома, где главной, если не единственной, темой всех разговоров были мужчины и то, как добиться их расположения. Девушка надеялась, что все, о чем говорили женщины, она хорошо усвоила. Слушая многочисленных жен и наложниц отца, перечитывая по несколько раз “Сказки тысячи и одной ночи”, а также изрядно потрепанный экземпляр “Свода секретных законов любви”, Гамила настолько основательно ознакомилась с техникой секса, что не было такого способа удовлетворения плотских желаний мужчины, о котором бы она не ведала.
Вдыхая терпкий аромат, исходящий от собственного тела, девушка открыла шкаф с резными дверцами из слоновой кости, достала оттуда самые любимые одежды и надела их на себя. Теперь она была в белых газовых шароварах, перехваченных на талии тонким шелковым поясом, и маленьком красном жилете, едва прикрывавшем грудь.
Сунув ноги в расшитые золотом изящные сандалии, Гамила опять взглянула на себя в зеркало. Да, она сделала все, чтобы выглядеть неотразимой, и теперь надеялась, что задуманное ею непременно свершится.
Греховными свои планы девушка отнюдь не считала — что ни говори, но цель оправдывает средства. Кроме того, из литературных произведений Гамила знала, что в подобных делах она далеко не первая, — даже в женевской Библии, в главе девятнадцатой и стихах с тридцать первого по тридцать восьмой, описано два точно таких же случая.
Неожиданно Гамила вспомнила, что не подушила колени, и тут же исправила допущенную оплошность. Ведь она была принцессой и желала оставаться ею до конца. Ей казалось, что она знает, как добиться желаемого, — ведь половина всех беспорядков на ее родине происходила из-за того, что у правителя не было прямых наследников престола, и, пока не появится ребенок мужского пола, волнения в стране не прекратятся.
Прошло уже немало лет, но ни одна из многочисленных жен принца, наложниц, в том числе и европейских женщин, проведших ночь с его высочеством, так и не смогла родить ему сына.
Сам государь, свято веривший в справедливость деяний Аллаха, не мог смириться только с одним: никак не мог понять, за какие такие прегрешения Всевышний не посылает ему наследника.
Гамила была уверена, что Саркати, которого она боготворила и который неоднократно отказывался лечь с ней в постель, на этот раз не устоит перед ее чарами. Она твердо верила, что от этой близости появится на свет долгожданный мальчик.
В последний раз проверив, так ли нанесена на лицо косметика, расправлены ли на одежде складки, она вышла в длинную залу, где увидела толпу молодых привлекательных девушек и женщин.
Хира Сингх, начальник охраны дворца, состоявшей из одних сикхов, завидев Гамилу, приветливо улыбнулся, а молодой капитан, появившийся в отряде уже после ее отъезда в Европу, при виде девушки в полном смысле этого слова остолбенел, завороженно уставившись на ее едва прикрытую полупрозрачной тканью промежность. Только спустя некоторое время, поняв, кто эта женщина, капитан низко поклонился и распахнул перед ней дверь.
«Вот ублюдок! — мысленно выругалась Гамила по-французски. — Да за такую выходку его завтра же утром следует расстрелять!»
Войдя в дверь, Гамила остановилась и подождала, пока успокоится бешено колотившееся в груди сердце.
Несмотря на прохладный проливной дождь, продолжавший хлестать на улице, в огромных покоях было жарко. Из-за ставень на окнах, которые не снимались по причине возможной стрельбы — на крыше дворца и вокруг него все еще находились снайперы, — здесь царил полумрак. Два масляных светильника на каждой из половинок огромной двери освещали неверным светом внутренние покои принца.
Гамила обвела взглядом лицо и сухощавое тело лежавшего на кушетке мужчины. Глаза его были закрыты. Из-за сильной жары он спал обнаженным по пояс, и, кроме белых обмоток, которые он предпочитал европейским шортам, да ослепительного блеска начищенных сапог, на нем ничего не было. Его некогда безукоризненно белые брюки, предназначенные для верховой езды, а теперь в темно-красных пятнах крови, валялись там, куда он их бросил перед тем, как войти в ванную. На полу всего в нескольких дюймах от свисавшей с кушетки руки мужчины лежала крупнокалиберная винтовка, с которой тот обычно охотился на тигров.
На его лице, осунувшемся от волнений и тревог, лежала печать усталости. Абу аль-Хассан, который прислуживал принцу вот уже более тридцати лет, сказал ей правду — Саркати в последнее время много пил. Гамила это поняла, как только увидела на табурете рядом с кушеткой почти пустую бутылку из-под виски и перевернутый стакан, но отнеслась к его пристрастию к спиртному с пониманием — ее любимый слишком много пережил за эти дни и имел право расслабиться.
Принц Али Саркати
Али Саркати лежал неподвижно и каждой своей клеточкой чувствовал, что вновь обретает силы. После горячего душа и повышенной дозы опиума, добавленного в последний стакан виски, усталость и напряжение, сковывавшие его тело, постепенно проходили. Теперь, лежа на кушетке, он пытался выкинуть из головы все, что произошло с ним за последние несколько дней.
Многочисленные жертвы среди взбунтовавшейся толпы не страшили принца — во время войны он прослыл умелым стрелком, и на его счету было немало уничтоженных врагов. Подтверждением тому служили его боевые награды. Но одно дело — стрелять в солдата противника, который полон решимости разрядить в тебя целый магазин патронов, а ты делаешь все, чтобы его опередить. Совсем другое — стоя на ступеньках собственного дворца, палить в соотечественников, пусть и одурманенных чуждой тебе теорией социализма.
Утром, решил Саркати, надо отдать приказ установить вдвое, нет, втрое больше тяжелых пулеметов, привлечь к наведению порядка солдат регулярной армии, а если потребуется, набрать еще и наемников — в мире пока еще много молодых, охваченных романтикой войны людей, которые совсем не прочь убивать за хорошие деньги.
Нет, он во что бы то ни стало должен проучить этих сукиных детей, осмелившихся на открытое неповиновение своему правителю. Они сполна должны получить от него то, что заслужили. Эта взбунтовавшаяся чернь, да будет проклята она Аллахом, подобна женщине, которая, когда ее муж молод, полон сил и здоровья, способен удовлетворить ее, едва она этого захочет, готова спать с ним, не выпуская из рук его драгоценный прибор, доставляющий ей наслаждение, показывая этим, как бесконечно дорог ей супруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36