Андерс пожал плечами.
— Вот, в таких семьях часто происходит подобное, — заметил он. — Только пойми меня правильно. Мне нравится Рене, но он в некотором отношении обычный ублюдок. Считает себя лучше других. Забавляясь с красоткой из 409-го, парень играет с огнем. В один прекрасный день он достукается, на него капнет горничная, или официант, или швейцар, с которыми он не поладит, и вылетит отсюда, как пробка из бутылки. Я даже знаю, что скажет ему на прощанье мистер Флетчер: “Было приятно с вами поработать, Рене”.
Рене Дюпре
Как и сказал Пепе, девушка ждала Рене возле огромного куста жасмина, отгораживавшего сарай с инвентарем и домик, где жили старшие спасатели, от глаз постояльцев гостиницы.
— Мы сегодня еще не виделись, — сказала она подошедшему к ней парню.
— А, это ты, Конни! — изобразил удивление Рене. — Я-то думаю, кто это здесь стоит.
— Ну, теперь знаешь?
— Тебе что-то надо?
Блондинка коснулась рукой его нового вечернего белого пиджака.
— Пожалуйста, Рене, не заставляй меня страдать, — попроси ла она. — Ты мне причиняешь душевную боль, а тут еще мистер Флетчер привел эту рыжеволосую суку, которая лишила меня приработка. У меня от этих неприятностей голова идет кругом.
— А кто эта рыжеволосая?
— Да прилетела тут одна из Стамбула, а этим утром открыла себе офис в бельэтаже гостиницы. Наверное, любовница какого-нибудь босса, а офис использует для прикрытия своих грязных делишек.
— Она что, рыжеволосая турчанка? — оживился Рене.
— Да нет, никакая она не турчанка. Просто прилетела ночным рейсом из Стамбула. Но я пришла не ее обсуждать, а поговорить с тобой о нас.
— А что говорить о нас?
— Я хотела выяснить наши отношения, Рене.
— А с какой стати ты у меня спрашиваешь о них?
— Ты меня вынуждаешь.
— Я что, клялся тебе в вечной любви?
— Нет.
— Может, я тебя изнасиловал?
— Нет.
— Или я первый, кто с тобой переспал?
— Ты прекрасно знаешь, что ты у меня не первый. Но это к делу не относится. Когда я попросила тебя быть осторожным, ты сказал, что принимаешь таблетки.
— Я так всегда делаю в подобных случаях.
— Да, но твои таблетки не сработали.
— Что ж, вини в этом аптекаря, у которого я их покупал. Послушай, Конни, я же предложил тебе сто долларов, чтобы ты обратилась к врачу. Даже адрес врача написал.
— Знаю. Поэтому я и здесь. Дело в том, что врач требует с меня пятьсот.
— Так ты хочешь, чтобы я дал тебе пятьсот баксов?
— Не знаю. Но я забеременела по твоей вине, и ты просто обязан что-то предпринять, — ответила Конни и облизнула губы. — Конечно, если не хочешь тратиться на аборт, есть другой путь, более дешевый. Проблему можно решить всего за вшивых три доллара плюс стоимость анализа крови.
— Ты предлагаешь жениться на тебе?
— А почему бы нет? На меня что, страшно смотреть? Или я плоха в постели? Что же такое делает для тебя эта сука из 409-го, чего я для тебя не делала?
Рене был поражен.
— Да хватит, Конни! — выдавил из себя парень. — Ты, наверное, меня разыгрываешь? Я что, обязан жениться на каждой шлюхе, с которой переспал? Да их было столько, что они не уместились бы в оружейной палате нашего округа.
— Так, значит, теперь я уже и шлюха.
— Ну уж и не девица-скромница.
— Так ты ничего не предпримешь?
— Я же сказал тебе, что дам сто долларов.
— Из ее кошелька. Она их даст?
— А какая тебе разница?
— Может быть, даже очень большая.
— Хорошо, — начиная терять терпение, произнес Рене, — Итак, тебе не все равно, откуда возьмутся деньги. Тогда скажи мне твердо, возьмешь у меня сто долларов или нет, и на этом покончим.
— Ладно, Рене, вопрос не в деньгах и не в их сумме, — сказала девушка. — Я просто хотела сообщить тебе, в каком я положении. Если ты решил порвать со мной, то пусть так и будет. Забудь меня.
— Ну вот, — с радостью в голосе произнес парень, — наконец-то ты говоришь мудрые слова. Теперь ты снова та умница Конни, которую я знал до этого. А потом, учти, мы же работаем в одной гостинице и поэтому будем часто видеться.
— Да, будем видеться, — повторила девушка. — Что ж, желаю тебе всего хорошего, Рене. Веселись.
— Попытаюсь, — сухо ответил парень.
Он с легким раздражением посмотрел вслед освещенной лунным светом Конни, направившейся в сторону гостиницы, затем вынул из пачки импортную сигарету с золотым ободком на фильтре и, закурив ее, принялся нервно пускать изо рта дым. “Эта Конни с ума сошла, — подумал Рене. — Неужели она решила, что я предпочту ее, гниду, а не мадам Сью Филлипс, принадлежащую к сливкам общества, ту, которая от меня без ума настолько, что дважды за один сезон прилетала в Майами-Бич, чтобы только побыть со мной?"
Да, что и говорить, молодой и красивый Рене был очень высокого о себе мнения.
Оставляя за собой шлейф дыма дорогого турецкого табака, он прошел по прогулочной дорожке до ряда кресел, стоявших неподалеку от плавательного бассейна, и, нарушив правило, согласно которому никто из служащих гостиницы ни в рабочее, ни в свободное время не имел права пользоваться креслами, сел в одно из них. И стал разглядывать отдыхающую публику: молодежь, плескающуюся в ярко освещенном бассейне, и супружеские пары среднего возраста, которые дышали свежим воздухом и слушали музыку, доносившуюся из ресторана “Империал”.
Никто к нему не подошел и не напомнил, что эти места предназначены только для постояльцев гостиницы. Большинство сидящих рядом с Рене видели его возле бассейна каждый день, но ни один из них не узнавал в нем служащего “Отель Интернэшнл”. Это лишний раз доказывало, что состав артистов, занятых в предстоящем спектакле, можно узнать, только прочитав театральную программку. Правда, если бы какой-нибудь толстяк из остановившихся в гостинице натянул на себя плавки и надел на голову кепку с надписью “Спасатель”, все равно никто бы его не принял за служащего, призванного спасать тонущих. В Рене же, облаченном в белый элегантный пиджак, рубашку в сборках и черные брюки, признать спасателя было невозможно.
Парня же больше всего заинтересовали сейчас две плавающие девушки. Одна из них, в красном бикини, была очень хороша, вторая, в черном, — тоже ничего. Обе выглядели не старше четырнадцати лет, но имели вполне сформировавшиеся тела. Рене давно заметил, что если мужчины в плавках разительно отличаются друг от друга фигурами, то все женщины, особенно молодые, в купальниках выглядят более или менее одинаково.
Неожиданно для себя он вдруг вспомнил об Алисе. Однако ничего удивительного в том не было — парень довольно часто вспоминал ее, и мысли о ней навевали приятные чувства.
Как она была свежа, словно утренняя роса! Несмотря на то, что ее богатый отец владел заводом по производству шин в Акроне, а он, Рене, был всего лишь молодым шалопаем, чьи уникальные способности ограничивались лишь тем, что за один вечер он мог осушить несметное количество бутылок красного вина, ему удалось настолько увлечь девушку, что та, оказавшись с ним наедине, не могла спокойно сидеть на месте, а ерзала, будто ей в трусики попала колючка. До знакомства с Алисой он побывал в постели с огромным количеством девушек, но такой страстной, как она, парень еще не встречал.
Первое время, ухаживая за ней, он прилагал неимоверные усилия, чтобы Алиса отдалась ему, но, когда Рене впервые попытался овладеть ею, девушка заявила, что она девственница и останется ею до свадьбы. Более того, юная Алиса напрочь отказывалась уединяться с ним в укромных местах, где бы он мог, оголив ее по пояс, гладить и целовать ее тело. Но единственное, что ему удалось тогда сорвать, были ее невинные поцелуи.
При воспоминании о том дне, когда Алиса в первый раз наградила его поцелуем, парень улыбнулся.
Обмен одними только поцелуями продолжался у них до того теплого весеннего дня, когда им обоим предстояло отпраздновать свои дни рождения. Ей исполнялось пятнадцать лет, а ему — семнадцать. Ее мать была в Европе, а отец, собиравшийся продать министерству обороны большую партию шин, уехал в Вашингтон. Так что они остались одни и без родительского присмотра.
Тот вечер они начали с того, что посетили китайский ресторанчик, где им подали чау-мейн [Чау-мейн — китайское рагу из курицы или говядины с лапшой] , а затем поехали в кинотеатр на открытом воздухе, где смотрели фильм не выходя из автомобиля. Рене чувствовал, что он нравится Алисе все больше и больше. После кино, когда парень с девушкой заехали в горы, где, остановившись, ели шоколад и слушали по радио музыку, Алису словно подменили: когда Рене попытался поцеловать ее на французский манер, она даже не сопротивлялась. Более того, позволяла ему ласкать себя, целовать свои маленькие упругие груди и засунуть ей в трусики руку.
Естественно, поначалу девушка этому сопротивлялась, но уж очень вяло и недолго. Алиса настолько возбудилась, что, когда пальцы Рене коснулись ее промежности, его руку обдало сильным жаром.
Поласкав девушку еще несколько минут, он уговорил ее засунуть руку ему в штаны. Нащупав его разбухший член, Алиса возбудилась еще больше, она вся затрепетала. Такой ее Рене еще не видел. Сгорая от желания, девушка пришла в неистовство. Прижавшись к нему, она извивалась в его объятиях, стонала и все плотнее прижимала свое лоно к руке парня. Чуть не рыдая, девушка шептала ему, что он единственный на свете, кто любит и понимает ее. Рене, вдыхая запах взбунтовавшейся женской плоти и слушая слова любви, которых никогда не слышал, горел от радости и желания овладеть Алисой. Он уже понимал, что пройдет еще пара минут, и она забудет о своей девственности, которую собиралась хранить до первой брачной ночи.
Но вот девушка резко откинулась на сиденье машины. Ее груди с набухшими розовыми сосками торчали из-под расстегнутой блузки, ноги были широко раздвинуты, а подол юбки задрался до самой талии.
Указав пальцем на пушистый лобок, Алиса умоляюще, со стоном произнесла:
— Рене, ну пожалуйста, сделай же это! Войди сюда. Если ты любишь меня, сделай это. Докажи мне свою любовь. Возьми меня! Ну возьми же!
И Рене взял ее. Дважды на сиденье автомобиля, не снимая ни с нее, ни с себя одежду, а затем еще несколько раз, но уже на двуспальной кровати в дешевеньком мотеле, за номер которого ему пришлось выложить последние шесть долларов. Он и сейчас помнил, как извивалось и прогибалось под ним юное тело Алисы.
Нет, Алису ему никогда не забыть. Любовные игры с ней вызывали в Рене точно такой же азарт, как и попытки обхитрить “однорукого бандита” в Лас-Вегасе. Только вот, в отличие от общения с игральным автоматом, в постели с Алисой он каждый раз срывал выигрыш, и всегда это был джек-пот.
Однако это оказалось для них только началом. В течение последующих двух месяцев они упивались любовью, и не проходило дня, чтобы они не удовлетворяли своих плотских вожделений. Заведя Алису один раз, Рене уже не мог ее остановить. Но парень, кстати говоря, не очень-то и пытался. Он заваливал ее на скамейку в кабинке для переодевания, стоявшую возле бассейна клуба, членами которого являлись ее родители, на передние и задние сиденья автомобилей, на подстилку, расстеленную на склоне холма, или на самом краю ущелья Большого Кьяхоги, на кровать в ее же собственной спальне. Делал он это и в шесть утра, и в два часа дня, и в пять минут первого ночи. Словом, везде и всегда, если для этого попадалось подходящее место. Однажды дошло до того, что Алиса провела одну из ночей в доме Рене. Это произошло, когда его отца не было дома — он уехал к любовнице в Кантон, а мать, не менее строгая, чем отец, напилась до такой степени, что время от времени кричала ему из соседней комнаты, выясняя, не слышит ли он странного стука в стену.
А в стену стучала спинка кровати, на которой Рене с девушкой исполняли очередной “заезд”. Каждый раз, услышав голос его пьяной матери, они давились от смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36