— Знаешь, ты очень похожа на маму.
— Я знаю.
— Будь счастлива.
Дженни провожала взглядом отца, пока он не исчез за углом; тогда она тяжело опустилась на стул, закрыла лицо руками и зарыдала от радости.
Глава 31
«Бар Билли» был лучшим во всей округе заведением, уютным и удобным, с роскошными, темно-вишневыми деревянными панелями, сверкающей бронзовой фурнитурой, неярким освещением и небольшими столиками, покрытыми красно-белыми клетчатыми скатертями. Войдя сюда с Первой авеню и усевшись на табурет в самом конце резной деревянной стойки, справа от столиков, Калли испытывал знакомое чувство приятного облегчения. Он заказал двойную порцию «Джека Дэниэлса» и сидел, глядя на себя в зеркала за аккуратно расставленными рядами бутылок.
В нем все еще не улеглось сильное волнение, вызванное короткой встречей с Дженни и ее рассказом о скрытой депрессии Джэнет. Как мог он не догадаться об этом? Но в глубине души он знал ответ на этот вопрос. Если бы он был с ней вместе, то непременно позаботился бы о ее лечении. Есть же лекарства, снимающие депрессию, возвращающие радость жизни. И тогда она была бы жива и у него была семья.
Калли залпом осушил бокал и, перехватив взгляд бармена, показал жестом, чтобы тот налил еще двойную порцию виски. Ее он также выпил залпом, пытаясь заглушить волнение, странную смесь боли и радости: радости от того, что увидел Дженни, теперь уже сильную молодую женщину, и боли от того, что, поставив превыше всего в жизни карьеру, погубил жену и заставил дочь страдать. Его мысли возвратились к Дженни, не боящейся жизненных трудностей, решительной и все же отнюдь не железной Дженни, все еще тоскующей по матери; он не мог забыть, как дрожал ее голос, когда она признавалась, что ей недостает и всегда будет недоставать матери.
— К черту Управление, — пробормотал он громче, чем хотел. — Какой я дурак, что поверил этим засранцам. К черту Грегуса. К черту Малика. Всех к черту.
— У вас, видимо, был тяжелый день на работе, — сказал бармен, выказывая сочувствие своему единственному посетителю.
— И вас к черту, — сказал Калли. — Продолжай наливать. Двойные порции.
Бармен пожал плечами, извиняясь за непрошенное вмешательство, и наполнил бокал Калли.
— Я оставлю бутылку. Наливайте сами.
— Извините, сорвался.
— Никаких проблем. Я тоже там побывал.
— Нет, там вы не были. И даст Бог, никогда не будете.
Бармен отошел в сторону. Принялся вновь вытирать полотенцем бокалы. Зачем ввязался в разговор с агрессивным пьяницей, когда на душе и без того скверно?
Калли постарался скинуть с себя неотвязное чувство вины, перестать думать об утраченном и сосредоточиться на том, что у него осталось. Дженни. Кроме нее, у него никого и ничего нет, и он мысленно поклялся, что никогда больше не причинит ей боль. Что-нибудь придумает. Как-нибудь вывернется. В конце концов, у него осталось несколько друзей, которые ушли из Управления и завели собственное дело. Может, кто-нибудь из них найдет что-нибудь для него. Все равно что. У него всегда были скромные потребности. На себя и на Дженни как-нибудь заработает.
Он выпил четыре двойных порции «Джека Дэниэлса» и уже ощущал легкую эйфорию, когда появилась Джули Хаузер. Она сразу же заметила его расслабленную позу за стойкой и остекленевшие глаза. Вскарабкавшись на табурет рядом с ним, она посмотрела на него предостерегающе.
— Ну ты хорош, Калли. Очень хорош. — Она отодвинула от него бутылку и заказала «перье» с лайном. — Информационный отдел не сообщил ничего нового. Гримальди знает о русской мафии больше, чем они.
— Не имеет значения. Я вышел из игры.
— Что-что?
— Вышел из игры. Пиши свою сенсационную статью, помогай своему другу Гримальди, а я вышел из игры.
— Ты шутишь?
— Отнюдь.
— Послушай, — заговорила Хаузер, понизив голос. — Я не знаю, где ты был, с кем разговаривал, но если этим трюком хочешь отшить меня, у тебя ничего не получится. Если бы дело было только в статье. Пойми же, что маньяк по-прежнему на свободе, его надо остановить. Ты не можешь выбыть из игры, у тебя больше шансов поймать его, чем у кого-нибудь другого. Я думала так с самого начала, а теперь еще более в этом уверилась.
— Если Гримальди найдет место, где печатаются деньги, убийца у него в руках. Если потерпит неудачу, у меня нет ни малейшего представления о дальнейших ходах Малика. Пусть его ловит кто-нибудь другой.
— Так ты в самом деле не шутишь?
— Я уже сказал, что нет. Сколько раз можно повторять?
Хаузер так и подскочила.
— Что это? Да ты совсем раскис от жалости к себе. Пытаешься утопить горе в стакане. Жалкое зрелище. Ты просто не имеешь права так распускаться, пока Малик все еще разгуливает на воле. И на тебе лежит тяжкий долг. Это ты и твои друзья ответственны за убийства этого чудовища.
— Я тут ни при чем.
Вновь охваченный воспоминаниями, Калли вдруг увидел перед собой Джэнет — какой она была в тот день, когда он ушел в тюрьму. Вспомнил ее добрую улыбку, ласковые объятья, слова ободрения. Он осушил бокал и потянулся к бутылке.
Хаузер отодвинула ее дальше.
— Если ты еще выпьешь этого пойла, ты просто совсем обалдеешь.
— Заткнись, Хаузер. Заткнись, мать твою так!
— Хорошо, но сперва скажи мне, где ты был. Если ты хочешь отшить меня, имей по крайней мере достаточно мужества, чтобы объяснить почему.
Калли заколебался, но в конце концов его одолело желание излить кому-нибудь душу.
— Я ездил повидать дочь.
— Дочь?
— Она учится здесь в колледже.
Хаузер представила себе встречу отца с дочерью и поняла, что он должен был пережить. Она взяла его за руку, ощущая сочувствие и сострадание, каких давно уже не испытывала.
— Пошли, Калли. Тут за углом у меня живет подруга. Когда я в городе, то пользуюсь ее квартирой. Пошли, выпьешь кофе, и мы с тобой поговорим.
— О чем тут говорить?
— У тебя такое чувство, как будто ты потерял все на свете. Бросил на произвол судьбы дочь. Загубил ее жизнь. Так?
— Не совсем. Она справляется. Работает на трех работах, получает стипендию, — выпалил он. — Но ведь она, черт побери, должна была жить по-другому. Ты права. Я и в самом деле бросил ее на произвол судьбы. По моей вине она живет как круглая сирота.
— Калли, мой отец однажды сказал мне, что в жизни побеждает не тот, кто никогда не падает, а тот, кто поднимается после каждого падения. Получается, что твоя дочь рано познала эту истину.
— Слишком рано.
— Но ты не можешь повернуться спиной к жизни, — сказала Хаузер. — Не можешь допустить, чтобы эти ублюдки победили.
— Они уже победили.
— Чушь!
— Мне не нужны банальные утешения и ободрения.
— Правильно. Тебе нужен хороший пинок под зад.
— Ты так думаешь? Если ты так убеждена, что всякое начатое дело надо доводить до конца, почему ушла из полиции? Ведь ты сама говоришь, что была хорошим полицейским.
— Разумный вопрос, — сказала Хаузер. — После того как меня ранили, я не могла активно продолжать работу.
— Физически не могла? Я не вижу никаких следов ранения. Более того, несколько часов назад видел, сколько в тебе энергии.
— Я могла выстрелить в Малика, когда он вышел из задней двери ресторана, но не сделала этого.
— Я бы не стал терзаться из-за этого. Тебе достаточно было попасть в землю перед ним.
— Вот поэтому-то я и ушла из полиции, — сказала Хаузер. — Через два месяца после ранения я и мой напарник расследовали одно убийство. Мы загнали подозреваемого в подвал. Кварталах в тридцати отсюда, на Восточной восемьдесят шестой стрит. Он спрятался в прачечной и напал на моего напарника. Я вбежала в дверь, за мной полицейский. И тут я вдруг остолбенела, не могла даже прицелиться. К счастью, полицейский из-за моей спины выстрелил в тот же момент, что и преступник. Выстрел преступника только оцарапал плечо моему напарнику, но если бы полицейский растерялся, то был бы мертв, и мертв по моей вине.
— Тебя ведь наградили Почетной медалью. За что?
— За три месяца до этого случая я была ранена, загородила собой напарника.
— Это оправдывает тебя.
— Нет, не оправдывает, и ты это знаешь. Мой напарник мог погибнуть из-за моей нерешительности. Очевидно, ранение сказалось на мне более сильно, чем я сначала думала, как и то, что мне пришлось убить человека.
— Такое случается со всеми. Но постепенно ты научишься превозмогать всякую нерешительность. Я знаю.
— Я отнюдь не была уверена в этом. И опасалась еще раз подвести кого-нибудь. Поэтому, после безрезультатного курса лечения у нашего полицейского психиатра, приняла ее совет и вышла в отставку по инвалидности. До конца своей жизни я буду получать три четверти моего прежнего жалованья, тридцать пять тысяч в год, свободные от налогов. Когда я называю эти деньги «посылочными», я имею в виду, что меня послали. Эти деньги дали мне независимость. Чтобы начать все заново, я покинула город, но если моя работа в «Пост» пойдет не так удачно, как хотелось бы, я могу спокойно уйти оттуда, не боясь, что останусь на мели. Я могу поступить на другую работу или плюнуть на все и отправиться загорать на какой-нибудь карибский остров. Я живу скромно, и тридцати пяти тысяч хватает мне за глаза. Вот и все. Ну, а теперь мы, может быть, свяжемся с Гримальди и возьмемся за дело?
— Посылочные деньги? — Калли улыбнулся.
— Пошли же. Чашка кофе и холодный душ вернут тебя на эту грешную землю.
— Ты пытаешься оживить павшего коня. У меня больше нет сил. Мне сорок два, я бывший зэк, и все лучшие годы моей жизни миновали.
— Возьми себя в руки, Калли. Ты слишком много к многим должен; тебе лишь надо оставить все плохое позади и начать жизнь заново. И ты должен понять разницу между характером и репутацией. Репутация основывается на чужих мнениях, зачастую ошибочных. Она не зависит от нашей собственной воли. Но вот характер — совершенно другое, мы можем сознательно совершенствовать его всю свою жизнь. А у тебя твердый характер, к тому же открытый и честный. И ты доказал это, когда отправился в тюрьму за своих так называемых друзей. И я верю в тебя, а я мало в кого верю.
Калли повернулся к ней лицом.
— Ты хороший человек, Хаузер. Ты знаешь это?
— Ты говоришь так, потому что пьян.
— Ничего подобного. — Соскользнув с табурета, Калли встал на слегка покачивающиеся ноги. — Ну, может быть, чуть-чуть.
Хаузер обняла его одной рукой за талию, он оперся о ее плечо, и они вместе вышли из бара на улицу. Прохладный октябрьский воздух освежил Калли. К тому времени, когда, пройдя небольшой квартал, они достигли «Саттон хауса», многоквартирного дома, хмель почти выветрился, осталось лишь легкое головокружение. Машина Хаузер стояла на Пятьдесят второй стрит, как раз перед входом. Хаузер вытащила из багажника дорожную сумку Калли, и они поднялись на лифте на пятый этаж.
* * *
Хаузер вошла в ванную, чтобы взять щетку для волос. Остановившись, она вдруг увидела через запотевшую стеклянную перегородку душа обнаженного Калли, который круговыми движениями старательно намыливал тело. И тут она сделала то, чего никак от себя не ожидала: сбросила одежду, вошла в душ и закрыла за собой дверь. Подставив лицо под струю льющейся сверху воды, он споласкивал намыленные волосы, когда она вдруг обхватила его руками за талию. Он обернулся к ней, они стояли рядом, совсем близко друг к другу.
Оба молчали. Растерянный, не зная, что делать, Калли сперва опустил было руки, но затем обнял ее, соединив пальцы на спине, крепко прижал к себе.
Хаузер подняла глаза и заглянула в его темно-голубые глаза, полные глубокой печали. Эти глаза всегда неудержимо притягивали ее.
— Все хорошо, Калли. Я уверена, все хорошо.
Он ничего не ответил, только смотрел на нее, на ее блестящую от воды кожу. Прошло больше года с тех пор, как он в последний раз вот так держал женщину в своих объятиях. За всю свою семейную жизнь он никогда не изменял Джэнет, неукоснительно придерживаясь правила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47