Не вздумай работать на милицию.
– Упаси меня бог! А потом…
– Что потом? Выполнишь все, что положено, получишь кучу денег, хочешь, в валюте. Сделаешь прощальный кивок нам с Петром Кирычем и… улетишь к синему морю. Если, конечно, Парфен тебя на ножичек не посадит Я, кстати, скоро его увижу, – загадочно проговорил Субботин. – Приветик передам от тебя.
– Увидите? – Пантюхин съежился то ли от страха, то ли от неожиданной весточки.
– Расскажу, как ты выполнял наши советы, как скупал краденое.
– Шутите? – Пантюхин на время забыл, что есть у него еще один «хозяин», который, пожалуй, не менее страшен, чем Петр Кирыч и писатель. – Какой прок меня чернить перед Пар-феном? Одно дело вершим.
– Тут ты, конечно, прав. Ладно, шагай домой. Через недельку я для тебя «малявку» сочиню, отнесешь капитану Андрейченко. И от себя больше ни слова. Понял?
– Не дурак! – буркнул Пантюхин, внутренне загоревав: такой узелок не скоро распутаешь, вероятней всего он на его шее и затянется. Но, ничего больше не сказав, направился к двери…
* * *
Следователь Кичкин уже окончательно терял терпение. Первое дело, которое поручили, казалось проще простого, но… Русич стоял на своем незыблемо.
Вот и на этот раз, получив гневную отповедь подозреваемого, следователь не выдержал, вскочил на ноги, гневно сжал кулаки. Казалось, мгновение, и он ударит Русича. Но, заслышав скрип дверей, вытянул руки по швам, завидев высокое начальство. Белесые ресницы вошедшего полковника захлопали при виде Русича, но удивление было наигранным, неестественным, что не укрылось от Алексея. Полковник обратился к следователю:
– Не Помешаю, лейтенант?
– Никак нет, товарищ начальник! Веду допрос подозреваемого гражданина Русича.
– Продолжайте! – Полковник сел у стены.
Кичкин стушевался, не сразу нашел подходящие слова, подобострастно засуетился, спросил, встав перед Русичем:
– Итак, вы категорически отрицаете, что с целью незаконного получения премий согласились выполнять указания третьих лиц, направленных на злоупотребления?
– Последнюю фразу можете не писать. – Русича разозлило присутствие полковника. Его наивная игра в неосведомленность была шита белыми нитками; наоборот, весь его вид говорил об обратном.
– Что вы цепляетесь за слова? Первое, третье…
– Минуточку, лейтенант, – прервал следователя полковник. – Гражданин Русич, в каких отношениях вы находитесь с директором «Пневматики»?
– В откровенно плохих.
– Все встает на свои места, – полковник не сумел скрыть удовлетворения, давал наглядный урок молодому следователю: один ход, и в дамки. – Директор наказывал вас? Ущемлял? Объясните. А то получается замкнутый круг: вы живете с директором как кошка с собакой. И сейчас, попав в поле зрения следствия, топите Щелочихина с удивительной откровенностью. А между тем против вас – целый букет документов, против Щелочихина – словесный оговор Возможно, у вас имеются убедительные доказательства его вины?
Русич схватился за фразу полковника как за спасательный круг, брошенный доброй рукой. Он вдруг почувствовал неодолимое желание изложить начальнику милиции всю суть их чисто производственного конфликта, вспомнить, с каких мелочей все началось. Тронул его, изнервничавшегося, изуверившегося, участливый тон. Он поднял голову и… заметил, как переглядывались между собой Кичкин и полковник.
– Говорите, говорите! – приторным тоном попросил полковник. И, наверное, этим выдал себя – скрытым нетерпением, нервозностью, которая не укрылась от взора Русича.
И в это самое мгновение Русич с ужасом осознал: угодил в ловушку, умело приготовленную для него хитроумным Петром Кирычем. Господи! Как он мог забыть случайную исповедь Нины Александровны в минуту их близости? Щелочихин и начальник милиции Ачкасов – друзья не разлей вода, вместе ездят на охоту, жарят шашлыки, семьями отмечают праздники. Да, еще она говорила: их дачи – рядом, забор к забору. Про истоки их дружбы Нина не знала, лишь вскользь упомянула: начальник милиции с помощью дяди Петра Кирыча лихо рос в звании Скорее всего и сейчас Щелочихин по дружбе попросил полковника в ходе следствия «прощупать», имеются ли у него «козырные карты» против Петра Кирыча? Ошеломленный внезапной догадкой, Русич явно погорячился:
– А вы, товарищ начальник, в каких отношениях с Петром Кирычем?
На худых щеках Ачкасова проступила желтизна. На какое-то мгновение он растерялся, однако быстро поправился, покосился на молодого следователя. Не уловил ли Кичкин двойной смысл в наглом вопросе подозреваемого?
– Запомните, Русич, раз и навсегда: пока идет следствие, я для вас не товарищ, а гражданин. И еще. Бестактно и глупо задавать вопросы следствию. Считаете, в милиции простачки сидят? Учтите, нам про вас многое известно, – выдал сам себя полковник.
– Например?
– Вы крупный ловкач, Русич, вижу, как ловко пытаетесь пустить нас по ложному следу. Зря стараетесь. Мы по-бульдожьему вцепились в вас. Ворья и жулья здесь перебывало великое множество, а вот хозяйственников с вашим размахом давненько не попадалось.
– А конкретнее?
– Поясните, как откупились за гибель водолазов на прибрежном шельфе? Кому дали «на лапу»? Сколько? Ну?
– Вы меня еще не запрягли, а уже понукаете! – вспылил Алексей. Его не просто допрашивают, но и беззастенчиво оскорбляют. – А в командировку на шельф вылетал по указанию директора. За дела предприятия ответственность несет лично он.
– Ловко вы пропустили брак, который привел к гибели людей, а наказывать должны директора?
– Я сегодня же напишу жалобу генеральному прокурору! – почти выкрикнул Русич. Снова начал терять самообладание, чувствовал себя в некой прострации. Похожее ощущение испытал очень давно: будучи в турпоходе в северных краях, бродил в одиночку среди каменных завалов и угодил в древний лабиринт. Часа четыре не мог найти выхода – камни, похожие друг на друга, тропы, ведущие в никуда, ни единой сострадающей души на сто верст.
– Пишите хоть в ООН! – полковник устало прикрыл веки. – Ваше право. Однако в каких бы личных отношениях полковник Ачкасов ни был с директором вашего завода, он никогда не нарушит закон. Щелочихин, коль будет доказана и его вина, понесет наказание. Закон есть закон. – Полковник произнес заученную фразу бодрым тоном, но от взгляда Русича не укрылось легкое подергивание век начальника милиции.
– Уверен, кто-кто, но Щелочихин сумеет избежать наказания. – Русич понимал, что пытается оправдаться, переложив вину на чужие, куда более мощные плечи, однако ничего не мог с собой поделать. – Достаточно спросить: на какие тысячи наш директор выстроил двухэтажный коттедж. А вы… нашли злоумышленника.
– Скажу откровенно, материалы против вас, имеющиеся в распоряжении следствия, очень серьезные. – Полковник приблизил лицо к Русичу. На его бледном лице выделялся еще более бледный шрам. – Хотите, поговорим без протокола.
– Мне следователь уже предлагал такой вариант.
– То, о чем я вас спрошу, к делу о браке имеет лишь косвенное отношение. – Полковник никак не прореагировал на реплику Русича, был увлечен своей идеей. – Бог сказал: от древа – познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, когда ты вкусишь от него, смертью умрешь. Вкусили от запретного древа не вы один.
– Не понимаю.
– Сейчас поймете. Ваш заместитель Синюков, нам стало известно, в годы войны был в фашистском плену Я лично не вправе винить человека за сие прискорбное обстоятельство. Жаль, вел он себя там не как патриот, отказался участвовать в лагерном сопротивлении.
– Откуда вы знаете про плен, про сопротивление? – Русич не поверил ни единому слову Ачкасова. Столько лет проработал бок о бок с Синюковым, изучил его характер как свой собственный, но такого не предполагал.
– С его слов. Синюков вчера давал показания по делу и страшно испугался, пустил слезу, разоткровенничался. Чего бы ему пугаться? Можно отвести мою догадку, фактов против него нет, но… прослеживается некая жизненная позиция: видя все махинации по сокрытию брака, помалкивал, возможно, про себя злорадствовал.
– Причем здесь Синюков? – Русича раздражало еще и то, что никак не мог понять, куда клонит полковник. Не беседу же о нравственности с ним ведет.
– А старший мастер Губин – ваша правая рука? Делец! Типчик! Молодой инженер, казалось бы, работай честно, живи скромно, как большинство людей.
– Равняйся на Петра Кирыча! – не выдержал Русич.
– Имейте такт, дослушайте мою мысль, – Ачкасов прикусил тонкую губу, – за два года купил и перепродал три автомашины. Кстати, все три ходатайства о выделении льготных машин подписывали вы.
– И директор.
– Напрашивается логичная мысль. – Полковник встал, прошел к двери, резко обернулся. Кичкин и Русич напряженно ждали, что он скажет. – Сговор! – вытянул руку в сторону Русича. – Преступный сговор. Все руководство ОТК повязано между собой. И мы докажем, что все было именно так. Фактики лягут в протокол точно, как патроны в обойму. И выстрелим по вашей преступной шайке.
– Да как вы смеете! – Русич вскочил. – Преступный сговор ищите у себя. Вы… Вы… – Перехватило дыхание. – Рука руку моет, плут плута кроет! Я и разговаривать больше с вами… – Слова замерли на кончике языка. Он вдруг увидел на пороге кабинета Игоря. Тряхнул головой, отгоняя видение. Сын! Игорек! Как он сюда попал?
– Вам кого, товарищ? – миролюбиво спросил полковник, шагнул навстречу, тронул пальцем медаль «За отвагу» на лацкане пиджака вошедшего.
– Наверное, вы мне и нужны. – Игорь, тяжело опираясь на трость, шагнул в глубь кабинета, не удостоив следователя взглядом, присел рядом с отцом. – Разрешите присутствовать при разговоре?
– С ума, парень, сошел? – как гусь, зашипел Кичкин. – Здесь не разговор, а допрос. Освободи помещение, ну!
– Затихни! – цыкнул на следователя Игорь.
– Ты, паренек, случаем не из дурдома, а? – полковник, на всякий случай, отошел в сторону.
– Тебе бы побывать в том дурдоме! – огрызнулся Игорь, переложив трость из руки в руку.
– Ага, контуженый. Я уважаю твои заслуги, судя по медали, но тебе лучше уйти. Сам понимаешь, вызову людей и… неприятностей не оберешься.
– Я отсюда не уйду до тех пор, пока не выясню все.
– Что, например?
– Допрашивают моего отца, честнейшего человека. За какие грехи?
– Ага, на выручку прибыл! – догадался Кичкин. – Лучше подожди в приемной.
– Нет! Я должен услышать обвинения своими ушами.
– А на медаль у тебя документ есть? – дернулся Кичкин.
– Документ? Доку-мент! – Игоря затрясло, скрюченными пальцами начал расстегивать рубашку, рвал пуговицы с мясом. – Сейчас, сейчас, сволочь, я тебе предъявлю! – Русич крепко стиснул плечи сына, прижал к себе.
– Игорек, ну что ты? Успокойся, пожалуйста. Все выяснится, обойдется. Нервничать тебе нельзя, раны откроются.
– Да, верно говорила мама Зина: там, на полу, в темном углу, лежит кусочек правды, завернутый в обман. – Игорь пытался застегнуть пуговицу, руки тряслись. – В чем обвиняют отца? – Он закашлялся, приложил платок к губам. Завидев кровавое пятно, смешался, скомкал платок.
– Слушай, солдат, – полковник придвинул стул к Игорю, присел рядом, – нервы не распускай. Мы тут все нервные. У отца выясняем чисто деловые стороны производственной деятельности. А ты… Слушайте, идите-ка вы домой оба. Валерьяночки для успокоения на сон грядущий выпейте. А когда понадобится, вас, Алексей Борисович, мы пригласим.
– Отца не в чем упрекнуть! Вам хоть это понятно?
– Чего тут не понять! – Кичкин переглянулся с полковником, привстал. – Гражданин Русич А.Б., вы свободны. Да, одну минуточку, маленькая формальность. – Придвинул какой-то бланк. – Распишитесь, пожалуйста.
– Что это?
– Я же сказал: формальность. Подписка о невыезде…
* * *
1985 год. Прага. Весна
Павел Эдуардович Субботин приехал в Прагу в составе туристической группы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Упаси меня бог! А потом…
– Что потом? Выполнишь все, что положено, получишь кучу денег, хочешь, в валюте. Сделаешь прощальный кивок нам с Петром Кирычем и… улетишь к синему морю. Если, конечно, Парфен тебя на ножичек не посадит Я, кстати, скоро его увижу, – загадочно проговорил Субботин. – Приветик передам от тебя.
– Увидите? – Пантюхин съежился то ли от страха, то ли от неожиданной весточки.
– Расскажу, как ты выполнял наши советы, как скупал краденое.
– Шутите? – Пантюхин на время забыл, что есть у него еще один «хозяин», который, пожалуй, не менее страшен, чем Петр Кирыч и писатель. – Какой прок меня чернить перед Пар-феном? Одно дело вершим.
– Тут ты, конечно, прав. Ладно, шагай домой. Через недельку я для тебя «малявку» сочиню, отнесешь капитану Андрейченко. И от себя больше ни слова. Понял?
– Не дурак! – буркнул Пантюхин, внутренне загоревав: такой узелок не скоро распутаешь, вероятней всего он на его шее и затянется. Но, ничего больше не сказав, направился к двери…
* * *
Следователь Кичкин уже окончательно терял терпение. Первое дело, которое поручили, казалось проще простого, но… Русич стоял на своем незыблемо.
Вот и на этот раз, получив гневную отповедь подозреваемого, следователь не выдержал, вскочил на ноги, гневно сжал кулаки. Казалось, мгновение, и он ударит Русича. Но, заслышав скрип дверей, вытянул руки по швам, завидев высокое начальство. Белесые ресницы вошедшего полковника захлопали при виде Русича, но удивление было наигранным, неестественным, что не укрылось от Алексея. Полковник обратился к следователю:
– Не Помешаю, лейтенант?
– Никак нет, товарищ начальник! Веду допрос подозреваемого гражданина Русича.
– Продолжайте! – Полковник сел у стены.
Кичкин стушевался, не сразу нашел подходящие слова, подобострастно засуетился, спросил, встав перед Русичем:
– Итак, вы категорически отрицаете, что с целью незаконного получения премий согласились выполнять указания третьих лиц, направленных на злоупотребления?
– Последнюю фразу можете не писать. – Русича разозлило присутствие полковника. Его наивная игра в неосведомленность была шита белыми нитками; наоборот, весь его вид говорил об обратном.
– Что вы цепляетесь за слова? Первое, третье…
– Минуточку, лейтенант, – прервал следователя полковник. – Гражданин Русич, в каких отношениях вы находитесь с директором «Пневматики»?
– В откровенно плохих.
– Все встает на свои места, – полковник не сумел скрыть удовлетворения, давал наглядный урок молодому следователю: один ход, и в дамки. – Директор наказывал вас? Ущемлял? Объясните. А то получается замкнутый круг: вы живете с директором как кошка с собакой. И сейчас, попав в поле зрения следствия, топите Щелочихина с удивительной откровенностью. А между тем против вас – целый букет документов, против Щелочихина – словесный оговор Возможно, у вас имеются убедительные доказательства его вины?
Русич схватился за фразу полковника как за спасательный круг, брошенный доброй рукой. Он вдруг почувствовал неодолимое желание изложить начальнику милиции всю суть их чисто производственного конфликта, вспомнить, с каких мелочей все началось. Тронул его, изнервничавшегося, изуверившегося, участливый тон. Он поднял голову и… заметил, как переглядывались между собой Кичкин и полковник.
– Говорите, говорите! – приторным тоном попросил полковник. И, наверное, этим выдал себя – скрытым нетерпением, нервозностью, которая не укрылась от взора Русича.
И в это самое мгновение Русич с ужасом осознал: угодил в ловушку, умело приготовленную для него хитроумным Петром Кирычем. Господи! Как он мог забыть случайную исповедь Нины Александровны в минуту их близости? Щелочихин и начальник милиции Ачкасов – друзья не разлей вода, вместе ездят на охоту, жарят шашлыки, семьями отмечают праздники. Да, еще она говорила: их дачи – рядом, забор к забору. Про истоки их дружбы Нина не знала, лишь вскользь упомянула: начальник милиции с помощью дяди Петра Кирыча лихо рос в звании Скорее всего и сейчас Щелочихин по дружбе попросил полковника в ходе следствия «прощупать», имеются ли у него «козырные карты» против Петра Кирыча? Ошеломленный внезапной догадкой, Русич явно погорячился:
– А вы, товарищ начальник, в каких отношениях с Петром Кирычем?
На худых щеках Ачкасова проступила желтизна. На какое-то мгновение он растерялся, однако быстро поправился, покосился на молодого следователя. Не уловил ли Кичкин двойной смысл в наглом вопросе подозреваемого?
– Запомните, Русич, раз и навсегда: пока идет следствие, я для вас не товарищ, а гражданин. И еще. Бестактно и глупо задавать вопросы следствию. Считаете, в милиции простачки сидят? Учтите, нам про вас многое известно, – выдал сам себя полковник.
– Например?
– Вы крупный ловкач, Русич, вижу, как ловко пытаетесь пустить нас по ложному следу. Зря стараетесь. Мы по-бульдожьему вцепились в вас. Ворья и жулья здесь перебывало великое множество, а вот хозяйственников с вашим размахом давненько не попадалось.
– А конкретнее?
– Поясните, как откупились за гибель водолазов на прибрежном шельфе? Кому дали «на лапу»? Сколько? Ну?
– Вы меня еще не запрягли, а уже понукаете! – вспылил Алексей. Его не просто допрашивают, но и беззастенчиво оскорбляют. – А в командировку на шельф вылетал по указанию директора. За дела предприятия ответственность несет лично он.
– Ловко вы пропустили брак, который привел к гибели людей, а наказывать должны директора?
– Я сегодня же напишу жалобу генеральному прокурору! – почти выкрикнул Русич. Снова начал терять самообладание, чувствовал себя в некой прострации. Похожее ощущение испытал очень давно: будучи в турпоходе в северных краях, бродил в одиночку среди каменных завалов и угодил в древний лабиринт. Часа четыре не мог найти выхода – камни, похожие друг на друга, тропы, ведущие в никуда, ни единой сострадающей души на сто верст.
– Пишите хоть в ООН! – полковник устало прикрыл веки. – Ваше право. Однако в каких бы личных отношениях полковник Ачкасов ни был с директором вашего завода, он никогда не нарушит закон. Щелочихин, коль будет доказана и его вина, понесет наказание. Закон есть закон. – Полковник произнес заученную фразу бодрым тоном, но от взгляда Русича не укрылось легкое подергивание век начальника милиции.
– Уверен, кто-кто, но Щелочихин сумеет избежать наказания. – Русич понимал, что пытается оправдаться, переложив вину на чужие, куда более мощные плечи, однако ничего не мог с собой поделать. – Достаточно спросить: на какие тысячи наш директор выстроил двухэтажный коттедж. А вы… нашли злоумышленника.
– Скажу откровенно, материалы против вас, имеющиеся в распоряжении следствия, очень серьезные. – Полковник приблизил лицо к Русичу. На его бледном лице выделялся еще более бледный шрам. – Хотите, поговорим без протокола.
– Мне следователь уже предлагал такой вариант.
– То, о чем я вас спрошу, к делу о браке имеет лишь косвенное отношение. – Полковник никак не прореагировал на реплику Русича, был увлечен своей идеей. – Бог сказал: от древа – познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, когда ты вкусишь от него, смертью умрешь. Вкусили от запретного древа не вы один.
– Не понимаю.
– Сейчас поймете. Ваш заместитель Синюков, нам стало известно, в годы войны был в фашистском плену Я лично не вправе винить человека за сие прискорбное обстоятельство. Жаль, вел он себя там не как патриот, отказался участвовать в лагерном сопротивлении.
– Откуда вы знаете про плен, про сопротивление? – Русич не поверил ни единому слову Ачкасова. Столько лет проработал бок о бок с Синюковым, изучил его характер как свой собственный, но такого не предполагал.
– С его слов. Синюков вчера давал показания по делу и страшно испугался, пустил слезу, разоткровенничался. Чего бы ему пугаться? Можно отвести мою догадку, фактов против него нет, но… прослеживается некая жизненная позиция: видя все махинации по сокрытию брака, помалкивал, возможно, про себя злорадствовал.
– Причем здесь Синюков? – Русича раздражало еще и то, что никак не мог понять, куда клонит полковник. Не беседу же о нравственности с ним ведет.
– А старший мастер Губин – ваша правая рука? Делец! Типчик! Молодой инженер, казалось бы, работай честно, живи скромно, как большинство людей.
– Равняйся на Петра Кирыча! – не выдержал Русич.
– Имейте такт, дослушайте мою мысль, – Ачкасов прикусил тонкую губу, – за два года купил и перепродал три автомашины. Кстати, все три ходатайства о выделении льготных машин подписывали вы.
– И директор.
– Напрашивается логичная мысль. – Полковник встал, прошел к двери, резко обернулся. Кичкин и Русич напряженно ждали, что он скажет. – Сговор! – вытянул руку в сторону Русича. – Преступный сговор. Все руководство ОТК повязано между собой. И мы докажем, что все было именно так. Фактики лягут в протокол точно, как патроны в обойму. И выстрелим по вашей преступной шайке.
– Да как вы смеете! – Русич вскочил. – Преступный сговор ищите у себя. Вы… Вы… – Перехватило дыхание. – Рука руку моет, плут плута кроет! Я и разговаривать больше с вами… – Слова замерли на кончике языка. Он вдруг увидел на пороге кабинета Игоря. Тряхнул головой, отгоняя видение. Сын! Игорек! Как он сюда попал?
– Вам кого, товарищ? – миролюбиво спросил полковник, шагнул навстречу, тронул пальцем медаль «За отвагу» на лацкане пиджака вошедшего.
– Наверное, вы мне и нужны. – Игорь, тяжело опираясь на трость, шагнул в глубь кабинета, не удостоив следователя взглядом, присел рядом с отцом. – Разрешите присутствовать при разговоре?
– С ума, парень, сошел? – как гусь, зашипел Кичкин. – Здесь не разговор, а допрос. Освободи помещение, ну!
– Затихни! – цыкнул на следователя Игорь.
– Ты, паренек, случаем не из дурдома, а? – полковник, на всякий случай, отошел в сторону.
– Тебе бы побывать в том дурдоме! – огрызнулся Игорь, переложив трость из руки в руку.
– Ага, контуженый. Я уважаю твои заслуги, судя по медали, но тебе лучше уйти. Сам понимаешь, вызову людей и… неприятностей не оберешься.
– Я отсюда не уйду до тех пор, пока не выясню все.
– Что, например?
– Допрашивают моего отца, честнейшего человека. За какие грехи?
– Ага, на выручку прибыл! – догадался Кичкин. – Лучше подожди в приемной.
– Нет! Я должен услышать обвинения своими ушами.
– А на медаль у тебя документ есть? – дернулся Кичкин.
– Документ? Доку-мент! – Игоря затрясло, скрюченными пальцами начал расстегивать рубашку, рвал пуговицы с мясом. – Сейчас, сейчас, сволочь, я тебе предъявлю! – Русич крепко стиснул плечи сына, прижал к себе.
– Игорек, ну что ты? Успокойся, пожалуйста. Все выяснится, обойдется. Нервничать тебе нельзя, раны откроются.
– Да, верно говорила мама Зина: там, на полу, в темном углу, лежит кусочек правды, завернутый в обман. – Игорь пытался застегнуть пуговицу, руки тряслись. – В чем обвиняют отца? – Он закашлялся, приложил платок к губам. Завидев кровавое пятно, смешался, скомкал платок.
– Слушай, солдат, – полковник придвинул стул к Игорю, присел рядом, – нервы не распускай. Мы тут все нервные. У отца выясняем чисто деловые стороны производственной деятельности. А ты… Слушайте, идите-ка вы домой оба. Валерьяночки для успокоения на сон грядущий выпейте. А когда понадобится, вас, Алексей Борисович, мы пригласим.
– Отца не в чем упрекнуть! Вам хоть это понятно?
– Чего тут не понять! – Кичкин переглянулся с полковником, привстал. – Гражданин Русич А.Б., вы свободны. Да, одну минуточку, маленькая формальность. – Придвинул какой-то бланк. – Распишитесь, пожалуйста.
– Что это?
– Я же сказал: формальность. Подписка о невыезде…
* * *
1985 год. Прага. Весна
Павел Эдуардович Субботин приехал в Прагу в составе туристической группы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55