– недоверчиво спросила Элиза и покосилась на револьвер.
– Конечно. Ты мне не нужна.
– А какую ты хочешь знать правду?
Это был правомочный вопрос. На месте Элизы я бы тоже растерялся перед таким глобальным словом «правда».
– Кто приказал тебе похитить у меня револьвер и передать его убийце Жоржет?
Элиза скривила тонкие губы в усмешке и послала мне встречный вопрос:
– А кто дал вам мой телефон?
– Ты имеешь в виду свою подругу из посольства в Москве?
– Подруга – сказано слишком громко. Она скорее мой начальник.
– Что она тебе сказала?
– Она передала по факсу кодированное письмо. Сообщила, что в Кито ожидается приезд двух русских и я должна выяснить их намерения в отношении Комайо и сделать все, чтобы удержать их от острова на расстоянии.
– И для этого ты решила убить Жоржет?
– Во-первых, – холодно поправила Элиза, – Жоржет убила не я. А во-вторых, ты виновен в ее смерти в неменьшей степени, чем я. Зачем заставил женщину рассказывать о том, о чем ей очень не хотелось говорить? Не вытащил бы ты из нее признание о письме из «Гринписа», была бы Жоржет сейчас жива.
– О чем говорилось в этом письме?
– Не знаю, – ответила Элиза.
Я не сводил с ее лица вопросительного взгляда, и кошка спрятала свои миндалевидные лживые глазки. Заскрипели тормоза. Вагон тряхнуло, и он остановился. Я дернул за ручку и открыл входную дверь.
– Ну, что? – произнес я, кивая на залитый солнцем грязный перрон. – Пойдем?
В глазах Элизы сверкнул испуг. Она попятилась и прижалась к противоположной двери. Свесившись из вагона, я выглянул наружу. По платформе, вальяжно выкидывая вперед ноги, шла пара патрульных.
– Ну как? – спросил я, повернувшись к Элизе.
– Закрой дверь, – сквозь зубы произнесла она.
– Ты скажешь?
– Да!
Я захлопнул дверь перед самым носом одного из патрульных. Жест был не совсем вежливым, но на дверь вагона никто не посягнул. Несколько секунд Элиза напряженно думала, глядя внутрь себя.
– Я не помню его имени, – произнесла Элиза. – Кажется, Обуар. Это француз, который представлял «Гринпис» в акватории Галапагос и Комайо. Он раскопал какие-то сведения, касающиеся острова… Может быть, там были снимки… или результаты анализов морской воды… Я не знаю! Я не знаю, какие важные документы он мог собрать!
Она плохо лгала. Чтобы говорить убедительно, достаточно было поднять голову и смотреть мне в глаза. Элизе оказался не под силу даже такой пустяк.
– Дальше! – поторопил я. Чем большим временем располагает лжец, тем легче ему дается обман.
– Клянусь, я не была посвящена в тонкости этого дела! – вскрикнула Элиза, прижимая руки к груди.
Поезд тронулся и стал быстро набирать скорость. Элиза почувствовала себя в безопасности. Теперь я мог вырвать из нее признание разве что раскаленными клещами.
Я кинулся к двери и распахнул ее. Горячий ветер ворвался в тамбур вместе с оглушительным лязгом колес и крепким запахом мазута. Я выглянул наружу, подставляя фёну разгоряченное лицо. Я почувствовал, как вздыбились волосы и по лбу в разные стороны побежали капли пота.
Рывком я притянул к себе Элизу, опустил на ее тонкую шею ладонь и стал медленно подталкивать ее к проему, в котором мельтешили черные смоляные столбы и корявые, усаженные колючками ветви. Она инстинктивно расставила руки в стороны, как делал герой русской народной сказки, не желавший отправиться в печь Бабы Яги, и негромко заскулила.
– Четче! – крикнул я ей в самое ухо. – Ничего не понимаю!
– Там были снимки!! – закричала Элиза, чувствуя, что сейчас свалится под колеса поезда.
Я потянул леди на себя. Обалдев от такого несветского обращения, она часто и глубоко дышала и смотрела на меня совершенно безумными глазами, обрамленными красным невротическим ореолом.
– Там были снимки, – повторила она, облизывая пересохшие губы. – И описание береговых построек на Комайо. Судну «Гринписа» не позволили подойти близко к берегу люди Гонсалеса. Они обстреливали его из орудий.
– А что на снимках? – отрывисто спросил я.
– То же! Вид береговой полосы. Возможно, он снимал мощным телевиком…
В этот момент открылась дверь, и в тамбур въехала тележка с бутылками. Продавец, ничуть не смутившись того, что я держал девушку за горло у распахнутой настежь входной двери, вежливо поинтересовался:
– Водички не желаете?
– Да! – крикнул я. – Две бутылки!
И кинул ему какую-то купюру. Продавец, по-видимому привыкший к подобному обращению с дамами, бесстрастно вскрыл две бутылки, поставил их на скамейку рядом со мной и, стараясь не нервировать меня своим присутствием, быстро перешел в соседний вагон.
Я протянул бутылку Элизе и сам жадно припал к горлышку.
– Дальше, – сказал я, переведя дух. – Как письмо попало к тебе?
– Оно не попадало ко мне, – ответила Элиза, с трудом отрывая губы от бутылки. – На борту «Гринписа» был человек, который работал на Гонсалеса. Он и сообщил хозяину, что Обуар намерен отправить письмо Генри Леблану, который унаследовал остров после смерти своего отца.
– Отец погиб в автокатастрофе?
– Да.
– Катастрофу подстроил Гонсалес?
– М-м-м… Да.
– Генри успел встретиться с Обуаром?
– Да. Гонсалес не трогал Генри до тех пор, пока тот не отшвартовался от судна «Гринписа». Это он сделал нарочно, чтобы потом кинуть на экологов тень: ведь яхта Генри исчезла сразу после того, как она встретилась в море с судном Обуара. А теперь он держит француза на крепком якоре.
– Почему только теперь?
– Гонсалес не знал, что письмо Обуара, в котором он предлагал Генри встретиться в море, сохранилось. Теперь, когда письмо у него в руках, Гонсалес может вить из эколога веревки. Письмо – это очень серьезная улика. В нем назначены координаты и время встречи. Именно в этом месте и приблизительно в это время яхта Генри исчезла. Если бы письмо попало в полицию, Обуара вполне могли бы обвинить в убийстве Генри, так как все хорошо помнят, как Обуар раздувал кампанию в поддержку того, чтобы создать в районе Комайо заповедную зону мирового значения под эгидой ООН. И было вполне логично, что собственник Генри ему мешал.
– Значит, ты передала письмо Гонсалесу?
Элиза усмехнулась.
– Я слишком мелкая пешка, чтобы подниматься до такого уровня. Повторяю: я взяла у тебя револьвер, отвезла вас в земельный департамент и, пока вы там пропадали, передала пистолет киллеру и сказала, где и в котором часу он найдет Жоржет. Потом я нарочно подстроила столкновение с грузовиком, чтобы киллер успел отработать и скрыться с места преступления. Он же и вынул из сумочки Жоржет письмо. Вечером оно уже было в руках Гонсалеса. Киллера я никогда раньше не знала и вряд ли еще когда-нибудь увижу.
– Что Гонсалес делает на острове?
– Этого я не знаю, – ответила Элиза. – И не пытайся выкинуть меня из вагона, я все равно не смогу ответить на этот вопрос.
– Наркотики?
Она помолчала и ответила:
– Не думаю. Но ты зря забиваешь этим свою голову. Запомни… – Элиза прищурила свои и без того узкие глаза и медленно произнесла: – Запомни! Твой комиссар Маттос зубы обломает о Комайо. Так и передай ему мои слова. До него уже многие пытались раскусить этот орешек. И что? Где они? Кто куплен с потрохами и эмигрировал из страны, а кто не продался, тот лежит в земле и кормит червей. А с вами, чужеземцами, вообще никто считаться не будет. Вы здесь вне закона, и ваши жизни стоят меньше этой бутылки воды!
Молодец кошка! Сумела закончить допрос на оптимистической ноте. Она хоть и рассказала мне все, что я хотел знать, но в конце припугнула островом, этим неодушевленным бабайкой, и тотчас поставила точку, повернувшись ко мне спиной, тем самым реабилитировав свою растоптанную женскую гордость и высокосветское происхождение.
Мне ничего не оставалось, как тоже повернуться к ней спиной и зайти в вагон.
Я сел на свое место, закинул ногу на ногу, снова водрузил на голову шляпу и хотел было спокойно переварить все то, что услышал от Элизы, как взгляд мой упал на сложенную вчетверо карту Гуаякиля, которую я изучал незадолго перед встречей с кошкой. Если не ошибаюсь, я вложил в нее телеграмму от Дика, и ее голубой кончик торчал оттуда.
Я схватил карту и перетряхнул ее. Телеграммы не было. Я на всякий случай проверил сумку, карманы и даже заглянул в шляпу.
Слепая злость стремительно наполняла меня. Я исподлобья посмотрел вокруг себя, словно сидел в кругу подвыпившей компании, которая нехорошо подшутила надо мной. Средних лет мужчина, который сидел напротив меня, тяжело опирался локтями о подоконник и спал, выдыхая воздух в щель между толстыми губами. Справа, крепко прижимая к себе мелкую собачонку с плоской мордой и выпученными глазами, расположилась дебелая индианка.
– Вы не заметили, кто трогал мои вещи? – спросил я ее.
Женщина кинула на меня недобрый взгляд и, ничего не ответив, отвернулась. Собачка презрительно тявкнула. Пришлось будить мужчину. Тот резко поднял голову, заморгал дурными красными глазами, посмотрел в окно, вскочил и чуть было не кинулся к выходу.
– А? Что? Гуаякиль? – забормотал он.
– Нет-нет! – успокоил я его. – Мы еще не приехали. Извините, я только хотел спросить вас, не видели ли вы того, кто трогал мои вещи?
Мужчина очень медленно выходил из сна. Я подумал, что ему снилась какая-то гадость, и он в лучшем случае станет сейчас нести непереводимый бред. Но мужчина, с шумом выдохнув воздух, вытер несвежим платком взмокшее лицо и абсолютно уверенным тоном произнес:
– Видел. Продавец лимонада интересовался вашей картой. Он раскрыл ее, посмотрел и положил на место.
«Сука! – подумал я. – Выкину его из поезда вместе с Элизой!»
Я дважды прошел весь состав из конца в конец, но ни продавца лимонадом, ни Элизы не нашел. Они словно испарились.
Глава 31
– Ты только взгляни на эту красавицу! – первым делом крикнул Дик, завидев меня на причале, и кивнул на некогда белую, покрытую ржавыми потеками яхту, на носу которой неровными буквами было выведено: «PILIGRIM».
Он сидел на шляпке причального кнехта, дымил сигарой, и его вечное сомбреро кидало на бетон большую круглую тень. Я подошел к нему, кинул под ноги сумку и через голову стянул насквозь пропотевшую майку.
– Какой номер стоянки ты указал мне в телеграмме? – спросил я.
– Сто шестьдесят один, – заморгал глазами Дик, чувствуя, что сделал что-то не то.
– А это какой? – показал я рукой на цифру, написанную белой краской на кнехте.
Дик опустил голову и посмотрел у себя между ног.
– Сто шестьдесят… Ах, черт! Я все время смотрел сюда вниз головой! Конечно же, сто девяносто один! Прости!
Ухватившись за штаг, я прыгнул на корму яхты, прошелся по палубе, похлопал по мачте, заглянул в черный проем, ведущий в каюту, откуда шел сильный запах тухлой рыбы и водорослей. Дик молча наблюдал за мной и нервно качал ногой. Он чувствовал, что я недоволен его выбором.
– А получше яхты не было? – спросил я.
– Так я выбирал, чтоб подешевле, – пожал плечами Дик. – А чем тебе эта не нравится? Нормальная кастрюля, при попутном ветре за сутки до ста миль может пройти.
– В том-то и дело, что кастрюля. Где капитан?
– Пошел за лоциями… А вот он, кстати, бежит.
Капитан, судя по внешности, был достоин своего «Пилигрима». Он был одет в выцветшую грубую рубаху с накладными карманами, под которой торчал несвежий ворот белой майки. Грубое, изборожденное глубокими морщинами лицо, напоминающее выжатую резиновую маску, казалось черным от давней щетины. Волосы, растущие неровными прядями, торчали во все стороны, послушно подчинялись воле ветра и путались с лохматыми бровями.
– Эй! – посаженным голосом крикнул мне капитан и махнул длинной костлявой рукой. – Выметайся!
Я сначала подумал, что он принял меня за постороннего, и потому не спешил вернуться на причал. Но капитан, поравнявшись с Диком, которого не мог не знать, глянул на него и повторил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Конечно. Ты мне не нужна.
– А какую ты хочешь знать правду?
Это был правомочный вопрос. На месте Элизы я бы тоже растерялся перед таким глобальным словом «правда».
– Кто приказал тебе похитить у меня револьвер и передать его убийце Жоржет?
Элиза скривила тонкие губы в усмешке и послала мне встречный вопрос:
– А кто дал вам мой телефон?
– Ты имеешь в виду свою подругу из посольства в Москве?
– Подруга – сказано слишком громко. Она скорее мой начальник.
– Что она тебе сказала?
– Она передала по факсу кодированное письмо. Сообщила, что в Кито ожидается приезд двух русских и я должна выяснить их намерения в отношении Комайо и сделать все, чтобы удержать их от острова на расстоянии.
– И для этого ты решила убить Жоржет?
– Во-первых, – холодно поправила Элиза, – Жоржет убила не я. А во-вторых, ты виновен в ее смерти в неменьшей степени, чем я. Зачем заставил женщину рассказывать о том, о чем ей очень не хотелось говорить? Не вытащил бы ты из нее признание о письме из «Гринписа», была бы Жоржет сейчас жива.
– О чем говорилось в этом письме?
– Не знаю, – ответила Элиза.
Я не сводил с ее лица вопросительного взгляда, и кошка спрятала свои миндалевидные лживые глазки. Заскрипели тормоза. Вагон тряхнуло, и он остановился. Я дернул за ручку и открыл входную дверь.
– Ну, что? – произнес я, кивая на залитый солнцем грязный перрон. – Пойдем?
В глазах Элизы сверкнул испуг. Она попятилась и прижалась к противоположной двери. Свесившись из вагона, я выглянул наружу. По платформе, вальяжно выкидывая вперед ноги, шла пара патрульных.
– Ну как? – спросил я, повернувшись к Элизе.
– Закрой дверь, – сквозь зубы произнесла она.
– Ты скажешь?
– Да!
Я захлопнул дверь перед самым носом одного из патрульных. Жест был не совсем вежливым, но на дверь вагона никто не посягнул. Несколько секунд Элиза напряженно думала, глядя внутрь себя.
– Я не помню его имени, – произнесла Элиза. – Кажется, Обуар. Это француз, который представлял «Гринпис» в акватории Галапагос и Комайо. Он раскопал какие-то сведения, касающиеся острова… Может быть, там были снимки… или результаты анализов морской воды… Я не знаю! Я не знаю, какие важные документы он мог собрать!
Она плохо лгала. Чтобы говорить убедительно, достаточно было поднять голову и смотреть мне в глаза. Элизе оказался не под силу даже такой пустяк.
– Дальше! – поторопил я. Чем большим временем располагает лжец, тем легче ему дается обман.
– Клянусь, я не была посвящена в тонкости этого дела! – вскрикнула Элиза, прижимая руки к груди.
Поезд тронулся и стал быстро набирать скорость. Элиза почувствовала себя в безопасности. Теперь я мог вырвать из нее признание разве что раскаленными клещами.
Я кинулся к двери и распахнул ее. Горячий ветер ворвался в тамбур вместе с оглушительным лязгом колес и крепким запахом мазута. Я выглянул наружу, подставляя фёну разгоряченное лицо. Я почувствовал, как вздыбились волосы и по лбу в разные стороны побежали капли пота.
Рывком я притянул к себе Элизу, опустил на ее тонкую шею ладонь и стал медленно подталкивать ее к проему, в котором мельтешили черные смоляные столбы и корявые, усаженные колючками ветви. Она инстинктивно расставила руки в стороны, как делал герой русской народной сказки, не желавший отправиться в печь Бабы Яги, и негромко заскулила.
– Четче! – крикнул я ей в самое ухо. – Ничего не понимаю!
– Там были снимки!! – закричала Элиза, чувствуя, что сейчас свалится под колеса поезда.
Я потянул леди на себя. Обалдев от такого несветского обращения, она часто и глубоко дышала и смотрела на меня совершенно безумными глазами, обрамленными красным невротическим ореолом.
– Там были снимки, – повторила она, облизывая пересохшие губы. – И описание береговых построек на Комайо. Судну «Гринписа» не позволили подойти близко к берегу люди Гонсалеса. Они обстреливали его из орудий.
– А что на снимках? – отрывисто спросил я.
– То же! Вид береговой полосы. Возможно, он снимал мощным телевиком…
В этот момент открылась дверь, и в тамбур въехала тележка с бутылками. Продавец, ничуть не смутившись того, что я держал девушку за горло у распахнутой настежь входной двери, вежливо поинтересовался:
– Водички не желаете?
– Да! – крикнул я. – Две бутылки!
И кинул ему какую-то купюру. Продавец, по-видимому привыкший к подобному обращению с дамами, бесстрастно вскрыл две бутылки, поставил их на скамейку рядом со мной и, стараясь не нервировать меня своим присутствием, быстро перешел в соседний вагон.
Я протянул бутылку Элизе и сам жадно припал к горлышку.
– Дальше, – сказал я, переведя дух. – Как письмо попало к тебе?
– Оно не попадало ко мне, – ответила Элиза, с трудом отрывая губы от бутылки. – На борту «Гринписа» был человек, который работал на Гонсалеса. Он и сообщил хозяину, что Обуар намерен отправить письмо Генри Леблану, который унаследовал остров после смерти своего отца.
– Отец погиб в автокатастрофе?
– Да.
– Катастрофу подстроил Гонсалес?
– М-м-м… Да.
– Генри успел встретиться с Обуаром?
– Да. Гонсалес не трогал Генри до тех пор, пока тот не отшвартовался от судна «Гринписа». Это он сделал нарочно, чтобы потом кинуть на экологов тень: ведь яхта Генри исчезла сразу после того, как она встретилась в море с судном Обуара. А теперь он держит француза на крепком якоре.
– Почему только теперь?
– Гонсалес не знал, что письмо Обуара, в котором он предлагал Генри встретиться в море, сохранилось. Теперь, когда письмо у него в руках, Гонсалес может вить из эколога веревки. Письмо – это очень серьезная улика. В нем назначены координаты и время встречи. Именно в этом месте и приблизительно в это время яхта Генри исчезла. Если бы письмо попало в полицию, Обуара вполне могли бы обвинить в убийстве Генри, так как все хорошо помнят, как Обуар раздувал кампанию в поддержку того, чтобы создать в районе Комайо заповедную зону мирового значения под эгидой ООН. И было вполне логично, что собственник Генри ему мешал.
– Значит, ты передала письмо Гонсалесу?
Элиза усмехнулась.
– Я слишком мелкая пешка, чтобы подниматься до такого уровня. Повторяю: я взяла у тебя револьвер, отвезла вас в земельный департамент и, пока вы там пропадали, передала пистолет киллеру и сказала, где и в котором часу он найдет Жоржет. Потом я нарочно подстроила столкновение с грузовиком, чтобы киллер успел отработать и скрыться с места преступления. Он же и вынул из сумочки Жоржет письмо. Вечером оно уже было в руках Гонсалеса. Киллера я никогда раньше не знала и вряд ли еще когда-нибудь увижу.
– Что Гонсалес делает на острове?
– Этого я не знаю, – ответила Элиза. – И не пытайся выкинуть меня из вагона, я все равно не смогу ответить на этот вопрос.
– Наркотики?
Она помолчала и ответила:
– Не думаю. Но ты зря забиваешь этим свою голову. Запомни… – Элиза прищурила свои и без того узкие глаза и медленно произнесла: – Запомни! Твой комиссар Маттос зубы обломает о Комайо. Так и передай ему мои слова. До него уже многие пытались раскусить этот орешек. И что? Где они? Кто куплен с потрохами и эмигрировал из страны, а кто не продался, тот лежит в земле и кормит червей. А с вами, чужеземцами, вообще никто считаться не будет. Вы здесь вне закона, и ваши жизни стоят меньше этой бутылки воды!
Молодец кошка! Сумела закончить допрос на оптимистической ноте. Она хоть и рассказала мне все, что я хотел знать, но в конце припугнула островом, этим неодушевленным бабайкой, и тотчас поставила точку, повернувшись ко мне спиной, тем самым реабилитировав свою растоптанную женскую гордость и высокосветское происхождение.
Мне ничего не оставалось, как тоже повернуться к ней спиной и зайти в вагон.
Я сел на свое место, закинул ногу на ногу, снова водрузил на голову шляпу и хотел было спокойно переварить все то, что услышал от Элизы, как взгляд мой упал на сложенную вчетверо карту Гуаякиля, которую я изучал незадолго перед встречей с кошкой. Если не ошибаюсь, я вложил в нее телеграмму от Дика, и ее голубой кончик торчал оттуда.
Я схватил карту и перетряхнул ее. Телеграммы не было. Я на всякий случай проверил сумку, карманы и даже заглянул в шляпу.
Слепая злость стремительно наполняла меня. Я исподлобья посмотрел вокруг себя, словно сидел в кругу подвыпившей компании, которая нехорошо подшутила надо мной. Средних лет мужчина, который сидел напротив меня, тяжело опирался локтями о подоконник и спал, выдыхая воздух в щель между толстыми губами. Справа, крепко прижимая к себе мелкую собачонку с плоской мордой и выпученными глазами, расположилась дебелая индианка.
– Вы не заметили, кто трогал мои вещи? – спросил я ее.
Женщина кинула на меня недобрый взгляд и, ничего не ответив, отвернулась. Собачка презрительно тявкнула. Пришлось будить мужчину. Тот резко поднял голову, заморгал дурными красными глазами, посмотрел в окно, вскочил и чуть было не кинулся к выходу.
– А? Что? Гуаякиль? – забормотал он.
– Нет-нет! – успокоил я его. – Мы еще не приехали. Извините, я только хотел спросить вас, не видели ли вы того, кто трогал мои вещи?
Мужчина очень медленно выходил из сна. Я подумал, что ему снилась какая-то гадость, и он в лучшем случае станет сейчас нести непереводимый бред. Но мужчина, с шумом выдохнув воздух, вытер несвежим платком взмокшее лицо и абсолютно уверенным тоном произнес:
– Видел. Продавец лимонада интересовался вашей картой. Он раскрыл ее, посмотрел и положил на место.
«Сука! – подумал я. – Выкину его из поезда вместе с Элизой!»
Я дважды прошел весь состав из конца в конец, но ни продавца лимонадом, ни Элизы не нашел. Они словно испарились.
Глава 31
– Ты только взгляни на эту красавицу! – первым делом крикнул Дик, завидев меня на причале, и кивнул на некогда белую, покрытую ржавыми потеками яхту, на носу которой неровными буквами было выведено: «PILIGRIM».
Он сидел на шляпке причального кнехта, дымил сигарой, и его вечное сомбреро кидало на бетон большую круглую тень. Я подошел к нему, кинул под ноги сумку и через голову стянул насквозь пропотевшую майку.
– Какой номер стоянки ты указал мне в телеграмме? – спросил я.
– Сто шестьдесят один, – заморгал глазами Дик, чувствуя, что сделал что-то не то.
– А это какой? – показал я рукой на цифру, написанную белой краской на кнехте.
Дик опустил голову и посмотрел у себя между ног.
– Сто шестьдесят… Ах, черт! Я все время смотрел сюда вниз головой! Конечно же, сто девяносто один! Прости!
Ухватившись за штаг, я прыгнул на корму яхты, прошелся по палубе, похлопал по мачте, заглянул в черный проем, ведущий в каюту, откуда шел сильный запах тухлой рыбы и водорослей. Дик молча наблюдал за мной и нервно качал ногой. Он чувствовал, что я недоволен его выбором.
– А получше яхты не было? – спросил я.
– Так я выбирал, чтоб подешевле, – пожал плечами Дик. – А чем тебе эта не нравится? Нормальная кастрюля, при попутном ветре за сутки до ста миль может пройти.
– В том-то и дело, что кастрюля. Где капитан?
– Пошел за лоциями… А вот он, кстати, бежит.
Капитан, судя по внешности, был достоин своего «Пилигрима». Он был одет в выцветшую грубую рубаху с накладными карманами, под которой торчал несвежий ворот белой майки. Грубое, изборожденное глубокими морщинами лицо, напоминающее выжатую резиновую маску, казалось черным от давней щетины. Волосы, растущие неровными прядями, торчали во все стороны, послушно подчинялись воле ветра и путались с лохматыми бровями.
– Эй! – посаженным голосом крикнул мне капитан и махнул длинной костлявой рукой. – Выметайся!
Я сначала подумал, что он принял меня за постороннего, и потому не спешил вернуться на причал. Но капитан, поравнявшись с Диком, которого не мог не знать, глянул на него и повторил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65