Минуты две мы сидели в ожидании. Наконец в комнату зашел Исмайлов-младший.
— Отец просил вас подойти к нему. Я сказал, что вы здесь, и он понял, что вам от него нужно.
— Как он? — спросила я.
— Плохо. Видимо, предчувствует недоброе, если согласился на разговор с вами.
Мы с Беном поднялись и прошли вслед за Исмайловым по коридору в дальнее крыло дома. Аслан-бей открыл дверь, и мы очутились в просторной комнате, где посередине стояла кровать, на которой и лежал тяжело больной Гусейн-ага. Около него сновали две пожилые женщины.
— Это сестры моего отца, — пояснил Исмайлов-младший.
— Подойдите, — дрожащим голосом, исходившим откуда-то изнутри, произнес профессор. — Что вы от меня хотите?
— Прежде всего правду относительно ваших отношений с Лизой Лисицыной. Здесь ее муж. — Я кивнула на Бена.
— При нем я не буду ничего говорить…
Бен пожал плечами и направился к выходу из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, а я присела рядом с умирающим на кровать, почтенный аксакал начал:
— Все началось с того самого момента, когда я впервые увидел Лизу у вас в Тарасове. Это было обычное пасмурное российское утро. Среди прочих женщин, которые мне казались вызывающими, недостаточно почтительными, я обратил внимание на скромную, одетую почти как девушки из наших маленьких городков Лизу Лисицыну. Да, еще одна деталь… На ней был золотой медальон в виде полумесяца и звезды — символа мусульманской веры. С этого, собственно, и начался наш разговор. Я спросил ее тогда:
«Вы мусульманка?» — и она ответила: «К сожалению, нет». Я в свою очередь еще раз спросил: «Почему?»
Лиза объяснила мне это так, что она хотя и родилась в русской семье, в России, недавно интересовалась историей мусульманской религии. А потом стала изучать историю Востока и обычаи этих стран и всегда жалела, что не родилась где-нибудь на Кавказе или в Средней Азии, так как во многом ее собственные моральные принципы соответствовали менталитету жителей Ближнего Востока.
Я с трудом слушала всю эту галиматью, так как у меня уже не укладывался в голове образ Лизы, который рисовали все эти восточные люди. Надо же, и этот профессор туда же — неужели все они оказались такими наивными?
— Из разговоров с Асланом перед моим приездом она уже знала, что я профессор истории. И очень этому радовалась, так как у нас появились общие интересы. Наш роман начинался чисто… — Профессор замялся, глаза его стали почти стеклянными.
— Гусейн-ага, прошу вас, продолжайте, — поспешила вставить я, чтобы разговор не оборвался.
Профессор тяжело вздохнул и продолжил:
— Только потом я понял, что это было хорошо сыгранной ролью. Сказывалась профессия этой женщины. Но, поверьте мне, — многие мужчины были бы рады так красиво обмануться. Это своего рода спектакль, разыгранный для одного зрителя. За всю свою жизнь я не встречал такой женщины… — Аксакал опять вздохнул. — Я ни о чем не жалею, жизнь прожита. И двадцать тысяч долларов для меня не очень большая потеря. Сами видите, я человек не бедный.
Какая разница — умру я на пять лет позже или раньше! Я считаю встречу с Лизой, как ни странно, подарком Аллаха. Она помогла красиво мне завершить жизненный путь. Умереть в моем возрасте от любви — истинное счастье.
— Если можно, опишите конкретно все, что случилось уже здесь, в Баку, когда Лиза согласилась выйти за вас замуж. Начиная со встречи в аэропорту и кончая вашей последней встречей. В конце концов, кроме вас, она подставила еще одного человека, который тоже прельстился ее сладкими обещаниями…
Она занимается еще и шантажом… В общем, мы должны остановить ее.
— Ах, доченька! Сладкие обещания!.. — Профессор как-то снисходительно посмотрел на меня, словно я абсолютно ничего не понимала в случившейся ситуации. — В Баку Лизу встретили мои сестры — у нас так принято, чтобы сестра помогала устраивать любовные дела брата. После этого они оставили нас вдвоем в номере отеля «Анба», где для Лизы было забронировано место. Она вообще любила останавливаться в этой гостинице. Из окон отеля открывался вид на нашу столицу. Ей нравилась эта панорама… Вообще Лиза любила Баку. Мы договорились пока остаться там и лишь изредка навещать наших нахичеванских родственников. Она не просто хотела выйти за меня замуж, стать частицей моего древнего народа — она меня подкупила своим интересом к истории нашего края… Вспоминая все это, иногда мне кажется, что подобное желание было вполне искренним, настолько бесподобной была игра актрисы.
— Она что-нибудь говорила про своего нынешнего мужа? — перебила я профессора, который начинал меня раздражать своими сентенциями в адрес отпетой аферистки. — И еще, все-таки меня интересуют подробности вашей встречи в отеле и… что там у вас было дальше.
Старик сурово посмотрел на сына и произнес:
— Нам надо поговорить наедине, без тебя.
Тон его был властным, непререкаемым, и Исмайлов покорно, чего я от него не ожидала, тотчас вышел из комнаты. Я осталась наедине с Гусейн-агой. Еще раз глубоко вздохнув и переведя дыхание, профессор промолвил, будто чего-то стесняясь:
— Что в частности вы хотите узнать?
— Что произошло после вашей встречи наедине в отеле? — четко чеканя слова, спросила я, давая понять, что меня мало интересуют интимные подробности соития профессора с актрисой.
— Потом мы поехали в банк, где я положил на имя Лизы двадцать тысяч долларов, купил ей бриллиантовое кольцо, хотя это не входило в наш контракт.
— Деньги были условием со стороны Лизы?
— Конечно.
— И вы все равно поверили в чистоту ее чувств?
— Дорогая моя, вы не учитываете, что мы представители совсем другого народа и хорошо знаем, что любовь иногда можно купить. И не только за деньги…
Не буду вдаваться в объяснения, простите меня, вы все равно не поймете. Для этого надо быть восточной женщиной.
И Гусейн-ага посмотрел на меня как на инопланетянку. Немного помолчав, он добавил:
— Доченька, я не такой наивный, каким кажусь на первый взгляд. Конечно, я старый романтик, не без этого, и в моем возрасте подобное, наверное, кажется смешным, но я сразу почувствовал — после того как мы остались с ней в номере отеля и она предъявила мне свои требования о деньгах, — я понял, что за спектакль надо заплатить.
— Слишком высокая ставка, — усмехнулась я. — Лучшие звезды театрального мира получают за один спектакль гораздо меньше.
— Молчи! — оборвал меня Гусейн-ага. — Не читайте мне морали, что надо было делать и правильно ли я поступил. За Лизу можно отдать не только двадцать тысяч, но и саму жизнь.
«Я подозреваю, что к этому дело и идет, медленно, но очень верно», — с ехидцей подумала я.
— Лиза не примитивная женщина, и если она обманывает, то делает это так, что, даже когда тебя ставят перед фактом разыгранной комедии, все равно ни о чем не жалеешь… А вспоминаешь ее слова, ласковый взгляд… Словом, то, что берет задушу и долго не отпускает…
— Ваша встреча в «Анбе» была единственной?
— И дай нет… За тот вечер Лиза дала мне возможность почувствовать себя любимым мужчиной… — перевел дыхание Гусейн-ага. — Мы договорились встретиться через два дня.
— И встреча эта не состоялась, — опережая профессора, высказала я свою догадку.
— Я напрасно прождал ее в вестибюле «Анбы».
Номер пустовал, администратор сказал, что Лизы в отеле нет уже второй день.
— И что же вы стали делать дальше?
— В расстроенных чувствах я побрел по городу.
И все-таки встретил ее.
— То есть?
— Я зашел в кафе «Наргиз», оно неподалеку от гостиницы «Нахичевань»… Каково же было мое удивление, когда за одним из столиков я увидел Лизу, которую обнимал за плечи молодой мужчина. Вот тогда-то у меня и случился сердечный приступ.
— Вы разговаривали с ней, когда увидели?
— Нет, не успел… Она, заметив меня, поспешила со своим спутником удалиться.
— Как он выглядел? Вы никогда прежде не встречали его?
— Нет… Но…
— Что «но»? — напряглась я.
— Лицо его почему-то показалось мне знакомым… По-моему, этого человека я видел на фотографиях Лизы, которые она показывала мне в Тарасове.
Хотя я могу и ошибаться…
Внезапно лицо Гусейн-аги приобрело землистый оттенок, и он стал задыхаться в приступе кашля.
Я подбежала к двери, позвала Аслан-бея и домашних.
Через минуту комната наполнилась родственниками. Гусейн-ага что-то говорил по-турецки родне, вероятно распоряжаясь имуществом и делами в последний момент своей жизни. Слышались всхлипывания женщин и тяжелое дыхание мужчин. Когда профессор кончил говорить с родственниками, он попросил всех удалиться, а мне остаться.
— Доченька, я умираю… И хотел бы, чтобы ты исполнила Мою последнюю волю. Если ты все-таки найдешь Лизу, передай ей, что я прощаю ей все, кроме одного… Измены с другим мужчиной. Для нее мне не жаль было и больших денег. Если бы она вышла за меня замуж, я бы ее озолотил. Ей не надо было бы играть свой спектакль перед другими, я бы сделал ее единственной наследницей своего состояния. Она бы не прогадала, тем более что в моем возрасте с моим сердцем я все равно бы долго не прожил. И да простит Аллах ей все остальные грехи. Не знаю, правильно ли я поступаю, но перед лицом всемогущего бога я возьму ее грех на свою душу. И передайте ей, что никого в жизни я не любил больше, чем ее…
Это были последние слова пожилого профессора тюркской истории. Жилистая рука безвольно откинулась на красный бархат подушки, испещренной мелким рисунком национального узора, и на руке его безжизненно, холодным блеском переливались бриллианты в массивном перстне, как символ фальшивой страсти, покупаемой за презренный металл.
Глава 9

Получив из разговора с Гусейном Исмайловым информацию, которая некоторым образом проливала свет на все это дело, я выяснила, что слово «Нахичевань», которое мелькало в разговоре между Лизой и ее другом, вполне возможно, означало название гостиницы. Именно неподалеку от этой гостиницы Гусейн-ага в кафе встретил последний раз Лизу, что впоследствии так тяжело отразилось на его здоровье.
Взяв такси, мы решили немедленно ехать в аэропорт. В самолете Бен разговорился с попутчиком, а я целиком углубилась в свои мысли.
Очень интересно, кто же в конце концов является другом Лизы. На самом ли деле он ее любовник или это партнер по преступной деятельности? А может быть, и очередная жертва высокооплачиваемой актрисы? Я вспомнила слова Гусейн-аги, для которого двадцать тысяч долларов и бриллиантовое кольцо за спектакль показались не слишком дорогим подарком.
Прямо-таки восходящая мегазвезда!
И еще… Вроде бы Гусейн Исмайлов видел друга Лизы на фотографии в семейном альбоме Лисицыных. Хотя он и не настаивал на этом, говорил, что мог и ошибиться, тем не менее я почему-то верила ему.
Так что человек, который в данный момент был с Лизой, должен быть хорошо знаком ее мужу. О Лизе ходили противоречивые слухи, так было всегда. Ее еще со школьных лет многие любили, и лишь некоторые ненавидели. Впрочем, следовало торопиться с подозрениями. Как я надеялась, заключительный этап расследования должен все расставить на свои места.
Прибыв в Баку под вечер, мы застали ночную жизнь большого города в ярких огнях иллюминаций, бесконечном потоке машин на автострадах и несмолкающей даже вечером суете улиц. Все как обычно.
Заехав в отель и приняв с дороги душ, выпив по чашке крепкого кофе с круассанами, мы с Беном поторопились в ресторан «Туран». Но прежде…
5+24+34 — «К развлечениям сомнительного характера».
Интересно, что это могло означать? Я посмотрела на Бена, который с дороги прилег отдохнуть. Непонятно, что советовали кости: то ли развлекаться вместе с ним, то ли отдельно? И где?
Я раздумывала не очень долго. В Баку последний раз мы развлекались в ресторане «Туран». Туда, видно, нам и предстояло направиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20