– Чудовище! У своего сына он отнял мать и прячет от него брата. Но я найду его мамашу назло чудовищу, пусть и он пострадает. Он старый, но из долгожителей. Он еще и двадцать пять лет проживет. Для жизни это мало, а вот для ада на земле – целая вечность. Я кое-что знаю об этом. Из-за него я сама живу в аду. Но я не позволила сделать из меня Сару!
Я не обратила внимания на этот библейский намек, мне показалось, что он лишь для красного словца, но я поняла, в каком кошмаре она живет, когда подсмотрела, как она слушает голос сына. Записанный на пленке. Меня мороз подирал от хриплого бессмысленного кваканья, а еще больше испугал экстаз, с которым Ванесса слушала эти звуки, – словно ангельское пение. Скорбящая мать без нимба, без святости, без надежды. Я начинала понимать, почему Артур не показывается в доме на улице Ватто.
Из бессвязных монологов Ванессы я выловила много интересных сведений про Этера, но меня его история не тронула. Сперва.
Обожаемый отцом, красивый, богатый, чего ему еще желать? Маманьки ему не хватает, в таком-то возрасте? Капризы барчука. Или он слабый, инфантильный нытик, или хочет досадить папаше.
Он просто напрашивался, чтобы его ощипали. Грех не воспользоваться. Правда, я не могла принести ему сведений о матушке, но неизвестный брат – тоже неплохое начало.
До Этера я добралась без малейших сложностей – для этого существовала телефонная книга.
Я собрала кое-какие сведения. Серьезный молодой человек. Страсть к науке, ботан еще тот. Там, у себя, закончил экономику, так еще и тут, в Сорбонне, грызет гранит биологии. Интересно, на кои ляд она ему сдалась. Вся семейка сидит на нефти. Может, он хочет научиться колбасу из нефти гнать?
Я пошла к нему без предупреждения в свой свободный день, ближе к вечеру. По дороге позвонила из уличного автомата, чтобы узнать, дома ли он. Дома. Я повесила трубку, не сказав ни слова.
– Сколько ты за это хочешь? – спросил он, когда я выложила то, что знаю. И дала швейцарский адрес его брата. – На что ты рассчитываешь? – повторил он, не выказав никаких чувств.
Этер показался мне холодным и непроницаемым. Натренированное спокойствие.
– Ни на что.
У меня имелись планы посерьезнее одноразового ограбления нефтенаследника. Пусть сначала хорошенько посмотрит на бескорыстного человека. Поверит ли только в бесплатное благородство? Его показное спокойствие скрывало подозрительность и настороженность. Наверняка его уже кто-то хорошо проучил, не я первая покушалась на его бумажник.
– Но ведь ты на что-то рассчитывала? – не отступал он.
– Нет – Я собралась уходить.
– Подожди! Я не хотел тебя обидеть! Скажи, почему ты оказала мне такую услугу? – Он чуть оттаял.
– Наверное, потому, что ты одинок. Как и я. Но я свою судьбу выбрала сама, а ты, скорее всего, нет. По крайней мере, мне так кажется.
Я не совсем врала: мне чуть больше двадцати, я всегда была одинока, друзей у меня нет, кроме двух забившихся в подвальную нору Марэ сообщников.
– Откуда ты столько знаешь обо мне?
– Неважно. – Я предпочла не говорить, что служу у Ванессы, болтливых лакеев в его кругах никто не любит, пусть даже в стане врага. – Но если узнаю что-нибудь, что тебя заинтересует, обязательно скажу тебе.
– Ты даже знаешь, что меня интересует?!
– Ты зовешь маму, причем во весь голос. Я и услышала.
Он молчал. Наверное, размышлял, какими путями до меня дошло то, чего он не разглашал.
– Мне надо идти.
Не следует продлевать встречу. Пусть себе освоится с моей бескорыстной доброжелательностью, пусть обдумает услышанное и проверит мои сведения.
– Я тебя еще увижу?
– Да. Но если мы когда-нибудь увидимся случайно, делай вид, что мы не знакомы. Ничему не удивляйся.
– Пожалуйста, приходи. Даже без всякого повода, – сказал он на прощание, чем немало меня удивил. Я не ожидала такого успеха.
Да уж, стартовала я неплохо, только вот очень скоро полетели на меня все шишки, и очутилась я в пещере ужасов. Вступая в игру, я все просчитала, кроме того, что карты раздали без меня, и очень давно. И еще я не взяла в расчет своего сентиментального сердца. Оказалось, оно у меня есть, и очень неразумное.
БЕЙ
Он сидел у подножия колонны в вестибюле Сорбонны. За его спиной постоянно хлопали три пары двойных стеклянных дверей, а напротив выстроились бюсты: гениальные мозги нескольких столетий.
Парень лопал багетку. С куском ветчины, сыра или каким-нибудь из бесчисленных паштетов, этот чудовищных размеров сэндвич сросся с пейзажем парижских улиц, как жареные каштаны или картофельные чипсы. Их продавали на каждом углу с лотков, тележек и столиков в Латинском квартале, в зданиях университета можно было купить в автомате, как и мерзкий кофе – единственный плохой кофе в Париже! – или водянистое какао.
Парень рвал зубами свежую багетку и читал книгу, пристроенную на коленях. Толпа студентов, словно река, обтекала цоколь, куда парень пришвартовался. Иногда кто-нибудь останавливался и смотрел на кусок ватмана, приклеенный к колонне. Еще один из бесчисленных плакатов, которыми сплошь залеплен университет, – доморощенная доска объявлений, отражение интересов и потребностей студенческого микромира.
На белом листе черные каракули провозглашали по-польски:
Интеллигентный студент ищет друга для разговоров на польском языке. Жду ответа под объявлением.
Чтобы не было сомнений, черная стрелка, похожая на пикирующий бомбардировщик, указывала вниз, на автора.
– Это ты у нас интеллигентный? – тронул я его за плечо.
Парень проглотил последний кусище булки, закрыл толстый том. «Малый словарь польского языка» – расшифровал я облезлое золото букв на потрепанной обложке.
– Я! – подал он голос. – Корабль лавировал-лавировал – и не вылавировал. Шла Саша по шоссе и сосала сушки. На дворе трава, на траве дрова.
– Классно. А что ты еще умеешь?
– Почти замечательно – язык пассивно. Много читаю. Беда – произношение и беседа.
– Да тут вагон и маленькая тележка лекторов по славянским языкам. Чего тебе еще надо?
– Они учат литературному языку.
– А тебе надо болтать по фене, на уличном жаргоне и базарном диалекте?
– И это сгодится, но я хочу говорить, как посконный… исконный поляк, чтобы никто меня не отличил от истинного. Я хочу знать дух страны, а это может только человек, который живет в Польше. Ты всегда живешь в Польше?
– Если бы я там жил постоянно, меня бы тут не было.
– Оно понятно, но ты, как научишься, будешь обратным. Я это хотел сказать.
– Буду обратным, – охотно пообещал я. – Только отдай швартовы, потому, что мне надо купить провиант, а не то размножится дракон, который завелся у меня в пузе.
– Вавельский дракон?
Видать, кое-что об истории моей страны он все-таки знал.
Парень вытащил из торбы еще два драконовских размеров бутерброда и один протянул мне.
– Я тут все время голодный, – пожаловался он, накидываясь на очередной кусок. – Пошли отсюда, поговорим. – Он перешел на французский, говорил совершенно без акцента.
– Ты француз?
– Американец. Меня зовут Этер-Карадок Станнингтон. Бесполезно искать мое имя в Библии и цивилизованных святцах. В течение трех поколений в моей семье всего пять мужских имен. Мы страшно древний род, отец говорит, что наша фамилия записана в Red Book. Ты про нее, наверное, даже не слышал.
– Красная книга, – перевел я буквально. С английским я кое-как справлялся, основы в меня вколотили отцы методисты в Варшаве.
– Официальный реестр лиц, занимающих придворные должности и получающих от короля пенсии. Уже четыре поколения, то есть с тех пор, как мой первый предок прибыл в Америку якобы на судне «Мейфлауэр», – это такая же истина, как и наша фамилия в Red Book, – мужчины в моей семье носят исключительно пять имен: Пендрагон, Артур, Эней, Этер или Карадок.
– Эней – предок Брута Троянца, первого легендарного короля бриттов, – блеснул я эрудицией.
Мне было двадцать три года, я считал себя непревзойденным интеллектуалом и был чванлив, как молодой лось.
– Именно. В нашей семье всем дают только древнебританские имена, а поскольку их кот наплакал, то в могилах лежит уже несколько Энеев, Артуров и даже один Этер-Карадок. А в доме полно фальшивых семейных реликвий. Фальшивых фотографий и документов, не наших миниатюр и не наших туалетных приборов из слоновой кости. Чужих фаянсовых сервизов и дагерротипов, шпаг и серебра, треуголок, которые антиквары с Мэдисон-авеню собирали по всему миру, чтобы никто не сомневался в принадлежности нашего рода к старой английской аристократии.
Так что я тебя сразу честно обо всем предупреждаю, потому что, если ты возьмешься учить меня польскому, тебе не миновать страшного сноба – моего отца. И чтоб ты знал, как мне тошно от фальшивых генеалогий и дурацких имен.
– Не бери в голову, нас не спрашивали, когда выбирали нам имена. Мое не лучше.
– Бей? – оживился он. – Это же татарский титул. Ты татарин?
– Сокращенное от Бартоломея. Образчик моды на исконные, квасные имена. О татарах в моей семье никому не известно, но не исключено, что какую-нибудь мою бабку догнал татарин. Моя страна лежит на скрещении всех дорог Европы, несколько раз в столетие по ней маршируют с востока на запад и обратно смертоносные войска, а при случае разрушают наши дома, насилуют женщин, убивают стариков и детей. А вот мужчины наши умирают исключительно на поле боя. По крайней мере, так нас учат на уроках истории.
На улочке греческих ресторанчиков, которые открывались после полудня и приглашали гостей всю ночь, витали запахи терпких специй и жареного мяса. Вдоль тротуара открытые окна манили выставленными на подоконниках толстыми косами чеснока и лука, острым перцем и пучками трав.
Улица дорогая, рассчитанная на туристов, которым кажется, что это и есть атмосфера Латинского квартала, а на самом деле – только тоска здешних греков по трактирам Пирея.
– А, это для болванов, – Этер обвел рукой натюрморты витрин и вывески над входами. – Тут туристов ощипывают, как каплунов, да и кормят паршиво. Но я живу близко и часто захожу в «Ахейский щит». Ко мне относятся как к постоянному клиенту и дают есть по-человечески. Пошли, дернем за встречу! – добавил он по-польски почти совсем без акцента.
В «Ахейском щите» Этера радостно приветствовали, а он заказал устриц и бутылку шабли. Мне стало не по себе.
– Ты, часом, не Рокфеллер инкогнито?
– Нет, хотя мы с ним одной крови. Мы тоже занимаемся нефтью. Можно сказать, у нас большая бензозаправка в выгодной точке.
– Но у меня бензоколонки нет, поэтому закажи попроще, побольше и подешевле.
– Да тут совсем недорого!
– Для меня дорого.
– Но я тебя приглашаю!
– Увы, на такое же ответное приглашение меня не хватит.
– Ничего, на том свете угольками рассчитаемся, – снова сказал он по-польски. – Теперь правильно?
Мы расхохотались и стали пожирать моллюсков. Холодное сухое шабли, вместо того чтобы подчеркивать изысканный вкус деликатесов, вызывало жуткий аппетит. Можно подумать, у нас его не было!
– Кто тебя научил этим словечкам?
– Твой земляк. Последователь Диогена, бездонная бочка. Он вечно страдал от похмелья и требовал «подлечиться». Я ходил за лекарством, случалось, несколько раз за вечер. В него спиртное впитывалось, как в губку.
– Как ты его нашел?
– Меня привела к нему консьержка. Он крепко задолжал за квартиру, и она хотела получить с него долги, не прибегая к грубой силе. Кстати, твои условия?
– Я не даю уроков и денег не беру.
– Твой предшественник брал.
– Но я не мой предшественник.
– Поляки странные люди…
– Странные. Они не делают выводов после знакомства с одним пьяницей и одним студентом. А вообще-то поляки не лучше и не хуже остальных.
– Бизнес есть бизнес. Я буду платить за время, которое ты мне уделишь. Это будет справедливо. Тебе же надо заработать на жизнь, обычное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45