– Для вас есть работа. А меня можешь звать Микеланджело.
Так именовался четвертый, самый младший ребенок домработницы Этера, синьоры Оверолы, итальянской мамаши французского гражданина.
– Парижанин! – Синьора Оверола гордо потрясла сосунком, когда впервые после родов пришла убираться к Этеру. – Вы только посмотрите, синьорина, – восторгалась она, – достаточно того, что он появился на свет на этой земле. Ему никогда не придется умолять в префектуре, как его маммине, чтобы продлили разрешение на работу! Он не будет бояться, что каждые полгода придется обивать пороги!
Микеланджело получал очень приличное детское пособие от Республики, поощряющей естественный прирост населения, и теперь уж никто не осмелится депортировать маммину французского гражданина, который имеет законное право на территории родной страны сосать грудь матери-иностранки.
Я одолжила имя у этого удачливого смуглого пончика с глазенками-маслинами и отправилась в жилище друзей Этера, а чтобы спровадить Этера из дому на время моего прихода, договорилась встретиться с ним на другом конце города.
Подкинула бедолагам немного деньжат и не упустила случая прихватить письма Оскерко-старшего к сыну, чтобы хоть немного разузнать о нем. Я ведь даже имени его не знала. Не выпытывать же у Этера!
Расходы на представительную внешность поглотили почти все мои сбережения, накопленные из аскетичной платы Ванессы. Мои-то коллеги вообще отвыкли от такой роскоши, как деньги, и жили исключительно за счет знакомства Принца с уголовными кодексами всех стран. У этих господ железный характер: лучше сдохнуть с голоду, чем взяться за работу! Исключение делалось только для юридических консультаций, которые давались нищим за нищенское же вознаграждение. Юриспруденция – благородное хобби Принца.
После года пребывания в Париже его французский лучше не стал, зато к нему прилип арабский диалект. На таком своеобразном эсперанто Принц мог читать лекции хоть по римскому праву, и ничего – его все понимали. Бедняги похудели, так что штаны с них падали. Пришлось мне их приодеть, заплатить за хороший отель, где они расположились, как пристало уважающим себя членам коллегии адвокатов, да еще потратиться на соответствующие документы и ужин для Клапарона в дорогом, как сто чертей, ресторане. Этот разбойник с большой дороги не случайно именно такую харчевню выбрал для встречи, прежде чем согласиться сдать нам на два дня свою канцелярию.
Отреставрированный Принц, в роскошном, слегка поношенном костюме, какой носят люди с безупречным вкусом, в новеньком парике из натуральных волос, с потрясающим знанием предмета, смотрелся классно. Господь просто создал его для роли адвоката из Польши, раз никаким другим языком он не владеет.
Мессер стал полномочным представителем фирмы «Оскерко» в Париже. Остановившись в престижном пансионате, Витек появился у Клапарона, показал ему солидные документы и оговорил условия сотрудничества.
– Я славянофил, – уверял Клапарон, содрав с нас пятнадцать тысяч франков за право пользования своей канцелярией, а потом в «Серебряной башне» сожрал две дюжины устриц и еще шесть разнообразных блюд, включая их знаменитую утку.
И при этом остался таким же тощим. И куда этот скунс всю жратву девает?! Причем лопал на мои денежки, тяжким трудом заработанные у его патронессы. Приходилось только надеяться, что у него печенка откажет.
Вот так мы содрали семь шкур со Станнингтона-старшего, он сам напрашивался. Прошло гладенько, как по маслу. Для него продажность Оскерко сама собой разумелась – привык вести дела с мерзавцами из высшего общества.
Но я недооценила старика.
Я отработала несколько воплощений, даже не приходилось слишком уж эксплуатировать Анну-Мари. Только тогда влезала в ее шкуру, когда она сама уезжала из Парижа. Дружба Этера с манекенщицей сперва очень даже успокоила папеньку, он рассчитывал, что сын, занятый подружкой, забудет про молодого поляка.
Он ошибся.
Этер привязался к моему земляку. Они все реже расставались, я тоже не избежала встречи с Беем Оскерко. Он не мог отвести от меня глаз, и это были глаза мужчины.
Мальчик из приличной семьи, я даже не знаю, заметил бы ты меня на варшавской улице. Обратил бы на меня внимание, если бы я присела за один с тобой столик в каком-нибудь кафе в нашем родном городе, где подают горькую черную жидкость с запахом паленого ячменя и называют ее кофе?
Я иллюзия.
В костюме от Кардена, в роскошной машине, под охраной искусства великого кутюрье, макияжа и лицедейства, приправленная симпатией единственного наследника великого состояния, я кажусь прекрасной и желанной, недоступной, как драгоценность в витрине ювелира.
Мы пили вино в погребке, где настоящая Анна-Мари не появлялась. Хотя дело уже начинало пахнуть керосином: завсегдатаи быстро узнали во мне девушку с обложки.
А Этер, увлеченный этой игрой, невзирая на мои протесты, потащил нас в «Серебряную башню», куда частенько заглядывала настоящая Анна-Мари. Он веселился от души, в отличие от меня. Дурацкая, опасная эскапада. Истинная Анна-Мари была на съемках в Ницце, но в любую минуту мог войти кто-нибудь из ее знакомых. Ничего не произошло, но я с огромным облегчением покинула ресторан. Тогда же я решила навсегда расстаться с маской знаменитой манекенщицы.
– Этер, глупый молокосос, какую же ты мне подложил свинью!
В тот раз я пришла в ярость. Разумеется, я готова была сносить от него многое, но на роль матерящегося попугая или собаки-математика пусть поищет кого-нибудь еще.
У Этера была сильная склонность к выпендрежу, как у всех людей его круга. В конце концов, чем они могли поразить друг друга? Драгоценности, машины, женщины, дома, яхты, самолеты, картины старинных мастеров есть у каждого. Разве что немой служанкой или женщиной-хамелеоном.
– Я не хотел доставить тебе неприятности!
Этому недорослю и в голову не пришло, что он подверг меня опасности ради простого розыгрыша. Публика его круга безразлична ко всему, что не касается ее лично.
* * *
Когда Этеру позарез требовалось улизнуть от папашиного соглядатая, на помощь приходил Мессер. Они были почти одного роста, остальное довершал грим, этим искусством Мессер владел не хуже меня.
– Мы идем в «Люксембург», двойник должен подсмотреть твои манеры и походку, – как-то раз сообщила я Этеру.
– Да пусть просто зайдет ко мне в гости, я охотно с ним познакомлюсь!
– Исключено! – отрезала я.
Мессер не собирался светиться перед клиентом. В нашей профессии лицо надо беречь от чужих глаз. Этер жутко огорчился, когда ему отказали в игрушке.
Мессер в роли молодого Станнингтона появился вечером у подъезда, Этер чуть позже выскользнул из дому, и никто не обратил на него внимания.
Мы с Витеком решили разыграть правдоподобный сценарий, самый безопасный для него и единственный возможный для меня: Этер ухаживает за девушкой с Востока.
Витек целыми днями сиднем сидел в квартире Этера, не показывая носа на улицу, а я пробиралась к нему по вечерам, усыпив Ванессу.
Личина индуски позволяла совершенно изменить внешность. Вдвоем мы выходили из дома, но всегда только вечером. Мессер, загримированный под Этера, я в настоящем сари из золотистого шелка (в ход шли наряды Ванессы и ее драгоценности).
У подъезда нас поджидал кремовый «бьюик», взятый напрокат вместе с шофером.
Мы с Мессером отправлялись в ресторан или куда-нибудь еще, где могли вдоволь мозолить глаза соглядатаям. Так продолжалось четыре дня, пока Этер отсутствовал. А на пятый вечер мы решили наведаться в «Олимпию».
Почему именно на шоу с участием Анны-Мари? Разумеется, не для того, чтобы поглазеть на искусство макияжа, которым я владела не хуже, чем визажист на сцене. Нет, из обычной бабской стервозности: привести свою добычу, чтобы подразнить другую бабу. Пусть добычу и подложную, но ведь со сцены Мессер будет неотличим от Этера. Даже Бей Оскерко купился и помчался в антракте утешать Анну-Мари, о чем потом поведал мне Этер.
В тот вечер для нас с Беем Париж оказался большой деревней. Я не предполагала, что обаяние Анны-Мари в моем издании так подействовало на парня. Мне стало грустно. Почему я нравлюсь людям, только когда притворяюсь кем-то другим?
А потом Париж стал еще меньше. Свора папаши Станнингтона напала на мой след. Все-таки они отрабатывали свои деньги. Когда размножившаяся Анна-Мари одновременно начала показываться во Флориде и Париже, в Ницце и Париже, в Сен-Тропез и Париже, они встали на уши и поймали-таки меня.
Папаша Станнингтон выловил мою особу из водоворота юбок вокруг своего наследника и обнаружил, что сонм женщин сводится к одной-единственной глухонемой служанке его жены. К счастью, я успела предостеречь Мессера и Принца и в мгновение ока они исчезли из города. Бабки у них имелись. Платил Станнингтон-старший. Каждый из нас получил немало денежек за номер «адвокат Оскерко из Варшавы». Попадись мои приятели в руки старикану, он бы их ободрал, как бананы, и мне бы тогда сидеть во французской тюряге. Но в Париже Станнингтон не сомневался в подлинности Оскерко, с которым он заключил сделку в канцелярии Клапарона. Правда, он сообразил, кто на самом деле выдал сыну местопребывание брата-гомункулуса, и взял меня на короткий поводок, потребовав, чтобы я доносами возместила причиненное зло.
Зло! Может, и в самом деле не стоило говорить Этеру о существовании несчастного идиота? Но ведь, рассказывая об Артуре, я почти не знала Этера и его душевное состояние меня мало волновало. Это уже потом я стала носиться с ним как с писаной торбой.
«Кто я?» С четырнадцати лет Этер упрямо искал ответ на этот мучительный вопрос. Тщетные попытки найти мать или хотя бы отгадать, кто она. Ванесса, на которой отец женился задолго до его, Этера, рождения? Нет. Полный абсурд.
А потом последовало открытие: умственно неполноценный брат. Этер принялся собирать сведения о бостонской клинике, где сам он появился на свет и где тайно экспериментировали с человеческими зародышами. Начал взахлеб читать все, что касалось детей из пробирки, но собственная гипотеза вызывала у Этера яростный протест.
Я, конечно же, сторонница старого, испытанного способа делать деток. Но если отбросить предрассудки, то что тут особенного? Разве зачатие так уж важно? Человек существует, думает, чувствует, понимает, может радоваться миру.
Но с Этером я своими мыслями не поделилась. Чужую беду руками разведу, известное дело. Я тоже не хотела бы проклюнуться в пробирке, но ужаса у меня эта мысль не вызывала.
Собственная неполноценность. В умственной отсталости своего брата Этер усматривал результат генетических манипуляций. Еще бы! Человеку всегда легче верить в то, что лекарь напортачил, чем винить застарелый сифон предков. Но и эти свои гипотезы я не обнародовала. Вместо этого сунула нос в учебники, чтобы подтянуть свои знания по генетике.
– Один процент детей рождается с дефектами развития, а почти все остальные люди – носители генетических дефектов.
Как об стенку горох. Какое ему дело до всех! Этера интересовали только собственная персона и ненормальный братец. Снова и снова отправлялся он с визитом к очередному ученому с титулом длиной с Китайскую стену, а в его отсутствие мы на пару с Мессером водили за нос папашкиных топтунов.
Ну и семейка эти Станнингтоны! Один чокнутый носится со своим страхом, не в пробирке ли его заделали, а другой из кожи вон лезет, чтобы первый не узнал правды о себе.
Но тогда я еще ничего не знала о мотивах папеньки Этера. Когда слабое сердце Артура перестало справляться с обслуживанием огромного тела, растущего как на дрожжах, все семейство окончательно спятило.
Станнингтон-старший, доверяя только американской медицине, заставил жену перевезти сына в Штаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45