Сэндерс подхватил свой кейс, вышел из библиотеки и в глубокой задумчивости зашагал на восток. До «блэйзера» можно дойти пешком, и он сообразил, что автоматически пошел в том направлении. На восток, к Белому дому на Пенсильвания-авеню, потом на север до Девятнадцатой улицы.
Что же я имею? Они паникуют, потому что в моих руках послание на арабском языке, верно? Это единственный странный файл на этой дискетке. Значит, либо текст предательский, либо они полагают, что я могу его неправильно понять. Я знаю, что рапорт с предупреждением из Каира был составлен в Лэнгли. И мне известно, что кто-то послал на арабском языке сообщение, позволяющее определить местонахождение авиалайнера над Атлантикой. Чего я не знаю, так это ЗАЧЕМ!
Слова из каирского донесения всплыли у него в голове, снова вне всякого сомнения относя это к «Акбаху»: «Шиитская террористическая организация может попытаться достать военный самолет и вооружение, чтобы добраться до западной Мавритании».
Расти почувствовал, как застыло у него лицо.
Может ли кто-то из ЦРУ помогать «Акбаху»?
* * *
Борт рейса 66 (18.45 Z)
Когда самолет пролетал над Атлантикой, где-то в восьмистах милях южнее Исландии, преподобный Гарсон Уилсон стоял в хвостовой части, наблюдая за остальными пассажирами. Он пришел к глубокому убеждению.
«Я скоро умру!»
За двадцать минут до этого, когда за окном стало черно и большинство пассажиров уснули, Уилсон не мог больше усидеть на месте. Он встал со своего кресла со смутной идеей отправиться в комнату отдыха, но от вони из переполненных туалетов его затошнило еще сильнее, чем в жару от старых сортиров «на два очка» времен его молодости. Евангелист задержал дыхание достаточно надолго, чтобы вынести это, и ушел так быстро, как только смог.
Уилсон прошелся по салону, кивая тем, кто случайно посмотрел на него, особенно если его узнавали или выражали хоть какое-нибудь уважение. Многим хотелось поговорить, но он отвечал: «Может быть, попозже».
Гарсон говорил сам себе, что слишком занят собственными тревогами и не сможет быть достойным утешителем именно сейчас.
Но чувство вины росло. Ведь, в конце концов, он священник. Предполагается, что он должен приходить на помощь. Считается, что он обязан гореть желанием потратить свои последние силы на этой земле на утешение людей. А он что сделал до настоящего момента? Помог убить молодую мать. Всем в самолете известно, что это он подбил ее выбежать из самолета.
И Уилсон знал, что слишком труслив, чтобы последовать за ней.
Страх – вот и все, что находил в своей душе Гарсон Уилсон, въедливое, холодное живое существо, извивающееся, как червяк, превращающее мысль о помощи кому-нибудь другому в нонсенс. Боязнь вируса. Опасение потерять уважение.
И страх смерти.
В салоне творилось неизвестно что, и это тоже угнетало. Стюардессы старались поднимать мусор, но люди изогнулись в разные стороны, пытаясь уснуть, и обрывков бумаги, чашек и одеял на полу стало слишком много – и это угнетало.
– Помните о том, как вы выглядите, сэр, – напомнил ему Роджер, его секретарь, перед гибелью Лизы Эриксон. – Ваш образ очень важен для вашего служения Господу. Этот имидж заставляет людей верить вам. Вы должны смирять свои настроения и свой страх.
– Страх? – ухмыльнулся он. – Что вы себе позволяете, молодой человек, обвиняя меня в том, что мне страшно? – спросил Уилсон едва сдерживаемым шепотом.
Роджер вздохнул и взглянул боссу в глаза.
– Честно говоря, сэр, если вы не боитесь, то вы идиот, но я никогда в это не поверю. Вашему помощнику позволительно вести себя обычно, но вы не можете показывать свои чувства пастве. Вот и все, что я хотел сказать.
Гарсон Уилсон фыркнул и нахмурился.
– Когда я поступал на эту службу, – напомнил ему Роджер, – вы сказали мне, что одной из моих ключевых обязанностей будет помогать вам поддерживать ваш облик в стрессовых ситуациях.
«Я боролся за то, чтобы поддерживать „имидж“, – подумал евангелист. – И все еще борюсь».
Но он проигрывал бой. Гарсон Уилсон – человек, напуганный актер, играющий роль Гарсона Уилсона, первого евангелиста Америки, терпел поражение.
Проповедник направился в переднюю часть салона, осторожно переступая в проходе через ноги спящих пассажиров.
Интервью по радио все изменило.
Роджер что-то там сделал, чтобы звонки по спутниковой связи поступали по назначению, и ведущий ток-шоу на калифорнийском радио позвонил ему, желая провести интервью в прямом эфире.
«Радиовещание – это моя жизнь, – подумал Уилсон. – Вреда не будет!»
Ведущий, захлебываясь, начал с рассказа о происхождении Уилсона и о необычайной доблести тех, кто создал это ток-шоу, кто сумел разыскать такого великого человека в разгар крупной кризисной ситуации.
– Как вы себя чувствуете, преподобный? – наконец спросил ведущий.
– Что ж, мне кажется, что мы все немного устали. Мы прошли через долгое, гнетущее ожидание в Исландии, пока власти разрешили нам вылететь в более безопасное место. Но Господь не оставляет нас.
– Преподобный, вас знают во всем мире. Вы несете надежду и проповедуете спасение. И я уверен, что вы исповедовали многих умирающих, верно?
– Да, это так. Всегда нелегко уходить из этого мира в мир иной. Людям нужна помощь, чтобы понять.
– Ясно. Но теперь, когда вы сами в таком положении, как вы с этим справляетесь?
Уилсон помолчал, обдумывая вопрос.
– Я не уверен, что понял, о чем вы спрашиваете, Билл, – ответил он. Гарсон был уверен, что ведущего зовут именно так, но не мог вспомнить ни названия станции, ни ее местонахождения.
– Я хочу сказать, преподобный, что вам и всем этим людям, сидящим в самолете, осталось меньше чем, скажем, тридцать часов жизни. Мир отверг вас. Мы все здесь в шоке, но правда такова – они отправили вас в самую большую пустыню мира умирать. Поэтому я, во-первых, хочу дать вам возможность сказать то, что вы хотите, но я также думаю, что нашим слушателям будет интересно узнать, как человек вашего статуса встречает собственную смерть.
Чистой воды паника охватила Уилсона. Откуда ведущий взял эту информацию?
А на другом конце линии, в южной Калифорнии, на радиостанции, ведущий ток-шоу подтянул к себе через стол папку с вырезками и, нахмурившись, открыл ее. Копии последней телеграммы, которую он просматривал перед передачей, здесь не оказалось, но он хорошо помнил, что в ней говорилось о том, что результаты вскрытия подтвердили наличие вируса. Ведущий кивнул продюсеру и снова постарался расшевелить собеседника.
– Преподобный?
Было слышно, как Уилсон вздохнул. Вопрос потряс его, и он не должен этого показать.
– Мне очень жаль, Билл, – начал евангелист доверительным тоном, – но я не уверен, что у вас верная информация. Ходят разные слухи, мы знаем. Согласно им, мы в большой опасности, но наш экипаж заверил всех, что это всего лишь ложная тревога.
– Преподобный, мне очень жаль, что я принес вам плохие новости, но обязан сказать вам, что информационные службы сообщают, что вскрытие закончено, но вы по-прежнему летите в Африку.
Вскрытие показало наличие вируса? Из кабины пилотов об этом не сообщали.
У него в ухе снова раздался голос ведущего.
– Преподобный, кто-нибудь уже заболел?
– Нет! – услышал Уилсон свой собственный выкрик. Он заставил себя успокоиться и продолжить: – Нет, Билл, никто не заболел, и пока кто-нибудь не сляжет, я думаю, нас рано списывать со счетов.
– Хорошо, сэр, тогда позвольте мне задать вопрос иначе. Если кто-нибудь заболеет и диагноз подтвердится, как вы к этому отнесетесь?
– Отнесусь... к тому факту, что вирус на борту? – переспросил он.
– Да, к тому, что это фатально.
Уилсон почувствовал, как у него закружилась голова. Ведь они имеют дело с обыкновенным вирусом, верно?
– Что вы имеете в виду под «фатальным», Билл? Это просто очень опасный грипп.
– Ну... Видите ли, преподобный, авиакомпания могла сказать вам так, но весь остальной мир знает, что это вирус-убийца. Своего рода болезнь Страшного суда, и ходят разговоры о том, что это дело рук арабской террористической организации.
– Что ж, – Гарсон пытался дать нужный ответ, – ...я думаю, что нам следует считать все это слухами, понимаете? Но если по каким-то причинам Господь решит, что наш час пробил, нам остается только принять Его волю.
Уилсон сражался весь остаток интервью, стараясь оставаться профессионально-спокойным, описывая пассажиров религиозными стоиками, произносящими молитвы. Проводит ли он службу? Разумеется, ответил он, для тех, кто спасется или захочет спастись. Он ведь священник. Он будет проповедовать.
И все-таки слова ведущего продолжали звучать у него в ушах: «фатально... авиакомпания могла сказать вам... вирус-убийца... арабские террористы...»
Уилсон опустил трубку дрожащей рукой и мгновение сидел в оглушающей тишине, потом вскочил с кресла, желая убежать. Он подумал о том, чтобы ворваться в кабину пилотов и задать вопрос капитану, но это показалось никчемным. Капитан тоже попал в ловушку.
Бежать некуда, и теперь евангелист оглушенно бродил по салону.
Уилсон понял, что дошел до салона первого класса. Маленькая девочка лет семи-восьми спала в откинутом кресле, в котором он сидел раньше. Ее одеяло упало на пол, и Гарсон видел, что ей холодно – малышка крепко обхватила себя руками.
Уилсон подумал о своей дочери, Мелиссе. Непокорная Мелисса, которую он едва знал. Мелисса, выросшая без отца, пока он разъезжал повсюду, спасая души и возводя империю. Сколько ей сейчас, двадцать шесть? Стыдно, что это вспоминается с трудом. В восемь лет в ее глазах было столько надежд. Но у него никогда не хватало времени. Он потерял эти годы.
А теперь не осталось времени, чтобы все исправить.
Маленькая девочка напомнила ему Мелиссу в таком же возрасте.
Уилсон, со слезами на глазах, встал на колени и осторожно укрыл спящего ребенка одеялом, мягко подоткнув его за плечи, пораженный неожиданной мыслью:
«Эта крошка тоже умрет».
Глава двадцатая
Вашингтон, округ Колумбия –
суббота, 23 декабря – 15.00 (20.00 Z)
Расти был на полпути к Дюпон-серкл, когда вспомнил о вскрытии. Бригада, которую Сэндерс помог отправить в Исландию, к этому времени должна была уже прислать Предварительный отчет. Все случившееся вертелось вокруг одного-единственного вопроса, но казалось, это интересовало только его: действительно ли профессор Эрнст Хелмс умер от страшного вируса, случайно попавшего в Баварию, или нет?
Он остановился в нише подъезда и задал вопрос Шерри через свой компьютер. Ответ пришел так же быстро, как и раньше:
«Ничего не слышала. Меня отстранили от операции».
Ему надо позвонить напрямую, но как? Расти попытался вспомнить, каким образом бригада должна была сообщить о результатах. Они собирались разместиться в отдаленном помещении на аэродроме в Кеблавике. Там не будет нормальных телефонов, но главный патологоанатом должен иметь хотя бы сотовый телефон.
А командующий базой обязан знать номер.
Сэндерс остановился посреди квартала, сообразив, что находится неподалеку от телефонов-автоматов, откуда он звонил к себе домой. Те вандалы наверняка теперь вычислили это место. Будет лучше обойти этот район.
Расти прошел несколько кварталов на север, потом снова повернул на восток в направлении Четырнадцатой улицы, к гаражу, чтобы забрать свой «блэйзер». Его беспокоил любой взглянувший в его сторону прохожий. В личном деле в Лэнгли есть его фотографии. Его немедленно узнают, стоит только внимательнее вглядеться в лицо.
За один квартал к северу от гаража молодой человек с волосами цвета песка, читавший газету сидя на бетонной скамейке, немедленно встал, как только Расти прошел мимо. Слева от доктора, через улицу, высокий неф в рабочем комбинезоне наблюдал за движением машин, но Расти показалось, что он видел, как мужчина дал кому-то сигнал за его спиной, вероятно молодому человеку с газетой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63